— Фортеция знатная. — Обернулся к Милютину и главнокомандующему: — Дмитрий Алексеевич, странно, как Осман-паше удалось в столь короткий срок возвести этакие сооружения? Видели, две новые линии редутов, экий высоченный бруствер, траншеи, блиндажи, батареи, окопы?
— Ваше величество, Осман-Нури-паша — лучший из лучших турецких генералов. Я придерживаюсь правила: противника лучше переоценить, нежели недооценить.
— Что ты скажешь, брат? — царь перевёл взгляд на великого князя Николая Николаевича.
Главнокомандующий предпочёл отмолчаться. К высоте подкатил громоздкий фургон. Проворные лакеи накрыли здесь же царский столик на три куверта. За обеденным приготовлением следил ведавший царской кухней генерал.
Александр Второй от ухи с форелью отказался, но охотно пропустил стопку анисовой водки.
— За удачный штурм Плевны! Как, Дмитрий Алексеевич?
— Дай-то Бог, ваше величество.
— А, Николаша?
— Разнесём, — пробасил главнокомандующий и выпил вторую стопку.
Милютин укоризненно взглянул на великого князя:
— Поменьше бы потерь. Царь усмехнулся:
— Богом определено, кому жить, кому раненым быть, а кому и на поле брани голову сложить.
— Согласен, — посмел вставить Милютин, — однако, не помедли мы ранее, сегодня не стояла бы Плевна на нашем пути.
— Вы имеете в виду нерасторопность генерала Криденера?
— Да, ваше величество.
Великий князь промолвил, насупясь:
— Генерал Криденер ответил за свои действия. Александр Второй не стал продолжать разговор, принялся за пышущий жаром бифштекс. Ел не торопясь, отрезая малыми кусочками.
— В бифштексах англичане преуспели, — заметил он. Великий князь сказал:
— Что до меня, то я предпочитало пожарские котлеты.
— Уж не для того ль ты, Николаша, в Бухарест наведывался, чтоб отведать сочных котлет? — царь хитро прищурился.
— Донесли, канальи, — расхохотался великий князь. — Был грех, встречал петербургских императорских театров прима-балерину Числову. Неравнодушен к балету.
— К балету ли? — царь поднялся, отрезал сухо. — Дальнейшие диспозиции за вами, главнокомандующий и за штабом Дунайской армии.
И сызнова плевненская неудача.
Второй штурм Плевны и армия, натолкнувшись на глубоко эшелонированную линию обороны противника, понеся большие потери, отходит. На совещании в главном штабе великий князь сказал:
— Будем готовиться к новому штурму. Подтянем резервы, усилим артиллерию. Готовьтесь, господа. Государь остался нами недоволен.
Пока Иосиф Владимирович Гурко разбирался в предыдущих советах главнокомандующего, из штаба армии новая телефонограмма с приказом: на Адрианополь не выступать, ибо неудачная плевненская операция не позволяет главным силам выйти в Забалканье.
Одновременно штаб армии уведомил генерала Гурко о прибытии в Адрианополь всех войск Сулейман-паши...
Напившись острого кваса, что готовил ему денщик Василий, Гурко лёг на жёсткий топчан, укрылся шинелью. Мысли не покидали голову.
Осман-Нури-паша приковал Дунайскую армию к Плевне, и теперь Передовой отряд предстал один на один с армией Сулейман-паши. Остаётся не дать Сулейману прорваться через перевал и соединиться с Осман-пашой...
Размышлял генерал Гурко и не ведал, что султан Абдул-Хамид уже подписал фирман о назначении главнокомандующим всеми балканскими войсками Сулейман-пашу...
Иосиф Владимирович продолжал думать о том, что прежде чем закрыть пехотой и артиллерией Шипкинский перевал, не пустить через Балканы таборы Сулеймана, необходимо бросить в рейд Казанский и Астраханский полки. Они устроят диверсии на железной дороге и проведут разведку...
Накинув шинель, Иосиф Владимирович вышел. Звёздное небо и свежо, а днём от жары изнываешь. Душисто пахло маслом казанлыкской розы и созревающими яблоками. Год урожайный удался, ветки гнутся. И виноград налился янтарным соком, много крестьяне надавят вина. Даст Бог, ныне не отберут турки его у крестьян, не увезут бочонки в туретчину...
А Стояну в эту ночь снилось, будто он в Петербурге, в комнате у бабушки. Графиня Росица грозит внуку пальцем и строго говорит: «Сердцем почувствуй, любовь ли это. Люби, как твой дед, граф Пётр. Он взял меня в жёны, презрев пересуды».
Бабушка что-то шептала, ласково гладила ему волосы. Руку бабушки сменила рука Светозары. Светозара, как наяву, стоит перед ним. Большими глазами она смотрит на него и спрашивает: «Что знаешь ты о моей любви? Готов ли взять меня в жёны?»
«Готов! Готов! — хочет крикнуть Стоян и просыпается. — Бабушка, верно, получила моё письмо, — думает он. — Одобрит ли она меня или пришлёт кучу назиданий?..»
Бабушка сказала: «презрев пересуды». Не избежать и мне злых языков, а если привезу Светозару в Петербург...
Что же, пусть позлословят, разве побоюсь я этого? Позлословят и примут, как принял свет графиню Росицу...
Из скупых сведений беженцев-болгар и данных разведки вырисовывалась картина, сложившаяся в Забалканье к 24 июля. У Филиппополя стояли семь таборов бежавшего с Шипки Халюсси-паши; двенадцать таборов и три эскадрона, полторы тысячи черкесов и четыре батареи Реуф-паши готовы принять удар у Новой Загоры. По железной дороге малыми эшелонами (больше не позволял турецкий транспорт) перебрасывались таборы Сулейман-паши.
Гурко связался с главнокомандующим, но вразумительного совета не получил. И тогда он предложил ударить по ещё не совсем сосредоточившимся бригадам Сулеймана в районе Семенли-Карабунар.
Ответ не заставил себя ждать. Великий князь сообщил, что право командира Передового отряда действовать по своему усмотрению...
И тогда, посоветовавшись со своим штабом, Иосиф Владимирович принимает решение, удерживая Казанлык, начать наступление из Старой Загоры на Новую Загору, тем самым предупредить возможное соединение армий Сулейман-паши с Восточно-Дунайской армией и закрыть неприятелю путь через Балканы.
Вызвав генерала Краснова и предложив ему сесть, Гурко сказал:
— Даниил Васильевич, обстановка в целом по всему нашему фронту такова, что надеяться на переход главных сил Дунайской армии через Шипкинский перевал не приходится и причина в Плевне.
— Одна ошибка потянула за собой хвост, — заметил Краснов.
— Да уж куда хуже, Даниил Васильевич. Однако будем исходить из нашего плана.
—Что предлагаете, Иосиф Владимирович?
— Ваша задача, Даниил Васильевич, пройтись по начавшемуся скоплению таборов Сулейман-паши в районе Семенли-Карабунар, внести хотя бы малую дезорганизации в концентрацию войск противника и осуществить разведку боем.
И Гурко указал на карте маршрут рейда бригады.
— Добре, Иосиф Владимирович, пора моим казачкам размяться. Да и кони наши застоялись.
— Вот и хорошо, Даниил Васильевич, а основные силы Передового отряда тем временем начнут наступление из Старой Загоры на Новую Загору. С нами, генерал, держите постоянную связь. Помните, Сулейман-паша противник достойный.
В своём мнении о Сулейман-паше Гурко оказался прав. Это был военачальник серьёзный, думающий. Едва оказавшись в роли главнокомандующего всеми балканскими войсками, он сразу же пытается навести порядок в таборах, вводит жесточайшую дисциплину. Сулейман-паша замыслил прорвать фронт русских и выйти к Сиотовской переправе, отрезав Дунайскую армию от России.
Генерал Гурко разгадал этот манёвр и предпринял наступление к Новой Загоре. Сулейман-паша был в недоумении, он имел сведения о численности отряда Гурко и никак не предполагал, что этот генерал будет ему серьёзной помехой. Сулейман-паша считал: на пути у него встанет корпус генерала Радецкого.
Неудачная попытка прорваться в районе: Пиргоса-Мечки-Трестники, Сулейман-паша решает нанести новый удар, и для того его тридцатитысячный отряд устремился к городку Елене.
На военном совете Сулейман заявил:
— Я всажу свои таборы в стык восточного фронта, где стоит корпус генерала Радецкого. Я сам поведу войска и да поможет мне Аллах!
