Между тем «Меркурий» пошел в атаку. Виртуозно маневрируя, с пробитым корпусом и изрешеченными парусами, бриг сам подошел на пистолетный выстрел к «Реал-бею». Выждав удобный момент, канониры меткими залпами перебили у первой мачты фор-марса-реи, и рухнувший рангоут сорвал все паруса с мачт. «Реал-бей» рыскнул, потерял ход и скоро тоже прекратил преследование. Бой закончился через четыре с половиной часа после первого выстрела. Примера, подобного подвигу «Меркурия», не знает история флотов мира. Оставляя за кормой врага, весь израненный, но не побежденный бриг «Меркурий» шел на встречу со своим флотом. Всего четыре человека погибло в бою, восемь раненых, Казарского контузило в голову. В корпусе брига зияло двадцать две пробоины. Почти триста повреждений насчитали матросы в рангоуте, такелаже и изорванных парусах.

Бывают случаи — достойный противник восхищается своим соперником в бою. Спустя две недели после сражения его участник, турецкий штурман корабля капудан-паши, писал: «Дело неслыханное и невероятное. Мы не могли заставить его сдаться: он дрался, отступая и маневрируя, со всем искусством опытного военного капитана до того, что стыдно сказать — мы прекратили сражение, и он со славою продолжал путь… Ежели в великих деяниях древних и наших времен находятся подвиги храбрости, то сей поступок должен все оные помрачить, и имя сего героя достойно быть начертано золотыми буквами на храме славы: он называется капитан-лейтенант Казарский, а бриг — «Меркурием». С двадцатью пушками… он дрался против 220 в виду неприятельского флота, бывшего у него на ветре…»

Командир Черноморского флота вице-адмирал Грейг доносил: «Столь необыкновенное происшествие, доказывающее в чрезвычайной степени храбрость и твердость духа командира судна и всех чинов оного, обрекших себя на смерть для спасения чести флага, им носимого, превышает всякую обыкновенную меру награды, какую я могу назначить сим людям…» Царь щедро наградил офицеров и матросов, «Меркурий», второй корабль Российского флота, удостоился Георгиевского флага. Первым был «Азов».

Гром черноморских баталий перекликался со Средиземным морем. В канун войны из Петербурга на Мальту пришел приказ — эскадре Гейдена выйти к Дарданеллам и закупорить проливы. Через них столица Порты получала жизненные соки — провизию.

Во время стоянки на Мальте Лазарев всегда был в заботах, без устали восстанавливал боевую способность кораблей эскадры. Никому не давал покоя. Редкий день не обходил на шлюпке корабли, вникал в дело, помогал, требовал. Гейден про себя не мог нарадоваться: «С таким начальником штаба как за каменной стеной». Но неугомонного начальника штаба волновало и другое, не менее важное, как он считал.

Раньше он бился с неприятелем на уровне деки — батарейной палубы, был готов броситься и на абордаж. Гардемарином при Трафальгаре, мичманом на «Благодати» против англо-шведского флота, лейтенантом в морских схватках, помогая громить Наполеона. Тогда все было ясно и на месте. Он знал свои обязанности, четко выполнял команды, срабатывал как можно быстрей и лучше и отвечал за себя и за небольшую ячейку корабельного механизма — подчиненных матросов. Свой расчет он тренировал не за страх, а за совесть. Показывал, помогал, требовал. «В должности весьма знающ», — хвалили его начальники.

Потом наступили годы отрады его истинно морской жизни. В дальних кругосветных вояжах он оттачивал мастерство и слаженность экипажа в парусных учениях, исполнении команд при маневре корабля, схватках со стихией. Много раз схлестывался в противоборстве с океаном, ветром, айсбергами. И всегда выходил победителем. На «Крейсере» довел до совершенства четкость и слаженность артиллерии — ударной силы боевого корабля. Школа, пройденная на «Крейсере», полностью оправдала себя и на «Азове». Немалую роль он отводил подчиненным — боевым корабельным товарищам. Подбирал их себе под стать, таких, которые понимали его с полуслова, ловили на лету команды, а главное — являлись единомышленниками во взглядах и делах.

Потому Наварин и явился апофеозом военной деятельности Лазарева. «Азов», по всеобщему признанию, стал стержнем победы союзного флота. То было признание заслуг его неординарного командира.

И все же Наварин вызвал у Лазарева чувство неудовлетворенности и даже беспокойства. Впервые он отвечал не только за свой «Азов», но и за корабли эскадры. Во время подготовки к бою, в разгар сражения начальник штаба не раз окидывал взором панораму действий подчиненных кораблей и частенько недоумевал. По тревоге на палубах одних кораблей вдруг появлялись фигурки матросов с койками на плечах. На других суетились, распутывая тали, распахивали задраенные кое-где орудийные порты. Конечно, каждый командир сам себе хозяин, но есть тот минимум необходимых действий, которые должны быть отработаны заранее при подготовке корабля к бою… Как-то вечером на «Азове» появился Александр Авинов. Он и Хрущев нет-нет да и навещали своего хлебосольного приятеля-командира. Адмиральское звание нисколько не отдалило его от прежних друзей. Долговязый, с несколько развинченной походкой, Авинов цепко держался на палубе даже в непогоду. Лазарев встретил его на полпути от каюты. Егор предупредил, когда шлюпка еще подходила к трапу, но Лазарев задержался за столом.

— Опять что-либо сочиняешь? — по привычке слегка присвистнув, усмехнулся Авинов.

— А ты все свистишь? — буркнул Лазарев, подталкивая друга перед собой.

— Ну, это не я сейчас, а ветерок в снастях прошелестел.

— Мели, Емеля, в самом деле шквал накликаешь.

Лазарев поманил Егора и выразительно подмигнул. Вестовой, он же и денщик, удалился в сторону салона.

— А ты все подволок коптишь? — Чуть пригнувшись в дверном проеме, Авинов шагнул в каюту.

Справа у борта, на конторке, обложенной со всех сторон бумагами, мерцала свеча. Авинов знал, что начальник штаба просиживает почти каждый вечер над разными документами.

— Я лишь по названию начальник, а по делу чистый чиновник-канцелярист.

— Отдай все на откуп клеркам, для чего они в штате у тебя?

— Писарю в лучшем случае под силу сочинить строевую записку, корректуру в штат внести, составить какой-либо реестр, черновичок донесения подготовить, остальное все на мне, — устало потянулся Лазарев. — На депеши из Петербурга от Моллера и Нессельроде отвечать надобно, отчеты разные по финансам и провизии, а это, — он взял со стола бумагу, — совсем другой резон. Кстати, пока есть время, покумекай, может, что не так.

В другом углу каюты Егор зажег светильник, бесшумно накрывал стол.

— «Инструкции по подготовке корабля к бою», — начал вслух Авинов и углубился в писанину. Документ оказался на нескольких листах. Окончив чтение, он слегка присвистнул. — А ведь ты, пожалуй, молодец, всех нас предвосхитил.

— Ну, ну, не нахваливай, говори по делу, — прервал его Лазарев.

— Мне добавить нечего. А сия бумага немудрена, но стоящая и нужна крайне, по моему разумению. Ты первый на флоте такой регламент составил. Теперь под нее и сигналы может давать флагман…

Лазарев обрадованно сказал:

— На том спасибо, но главная моя задумка в слаженности механизма эскадры. Когда все корабли по единому сигналу производят все в срок, и флагман без запроса, по времени знает, что у них и как в готовности к бою.

За столом обменялись новостями из России.

— Гейден на днях депешу получил от Нессельроде, Босфор закрыт, флаг наш туда не пускают, посол уже на Корфу перебрался. Со дня на день жди войны.

— Что трактует вице-канцлер?

— Завтра Гейден собирает командиров. Эскадре предписано блокировать Дарданеллы…

Ровно через неделю после начала войны в Архипелаге, неподалеку от Наварина, фрегат «Кастор» захватил египетский двадцатипушечный корвет «Восточная звезда». Корвет шел в Александрию. Вместе с больными и ранеными турками корвет увозил в вечное рабство греческих детей. Плененный корвет привели в Эгину, где стояла русская эскадра.

Гейден распорядился: