24 июля 1821 года ранним утром под громовые раскаты Кронштадтской крепости «Восток» и «Мирный» бросили якоря на том самом месте Малого Кронштадтского рейда против Средних ворот, откуда мореплаватели уходили в трудный вояж два года тому назад.

Абернибесов принес шканечный журнал с последней записью: «На клюзе 75 саженей якорного каната».

Лазарев взглянул на левую страницу: «Пройдено всего миль — 49 860».

— Поболее двух длин экватора. Хорош поясок, — весело проговорил Лазарев.

— Михаил Петрович, — доложил вахтенный офицер, — сигнал на «Востоке»: «Прибыть с журналами и картами».

— Видимо, вице-адмирал Сарычев требует, только что на катере подошел к ним. Добро. Приготовьте шлюпку.

На борту «Востока» Сарычев дружески обнял Лазарева.

Разложив в кают-компании карты, до позднего вечера просидел с командирами и вместе с ними сошел с корабля, когда полуночная заря еще светила на западе.

— Завтра же все путевые карты и журналы привести в порядок и доставить в Адмиралтейский департамент.

На следующий день из Петергофа на яхте прибыл Александр I с цесаревичем в сопровождении министра.

На «Востоке» он поздоровался с Беллинсгаузеном, прошел по приведенной наскоро в порядок верхней палубе. Остановился на баке. Из доклада Траверсе он уже знал об успехах и в душе ликовал: и его имя увековечено на мировой карте.

— Ну, видишь, — плохо скрывая самодовольство, обратился он к Беллинсгаузену, — не оправдались, слава Богу, твои сомнения.

Беллинсгаузен благодушно пожал плечами, слегка наклонил голову:

— Господь Бог способствовал сему, ваше величество, дабы предзнаменования ваши воплотить. — Беллинсгаузен показал ему оригинальные зарисовки Павла Михайлова.

— А где же диковинки заморские? — спросил император.

— Все приготовлено, ваше величество, на «Мирном».

Лазарев впервые столкнулся лицом к лицу с императором.

Александр про себя сразу отметил образцовый порядок всюду — в снаряжении, каютах, на палубах «Мирного».

В каюте командира он с неподдельным восторгом осматривал чучела птиц, пингвинов, зверушек, лодки и украшения туземцев. Цесаревич Николай Павлович взял в руки копье туземца-полинезийца, потряс им, с удовлетворением хмыкнул.

— Стало быть, капитан, и туземцы тоже утверждают силой свое превосходство?

— С диким остервенением, ваше высочество, — серьезно ответил Лазарев, и все почему-то бездумно захохотали…

На следующий день посыпались награды.

Беллинсгаузена произвели в капитан-командоры, а Лазарева удостоили редкого поощрения — производства через чин — в капитаны 2-го ранга. Всех офицеров наградили орденами, матросов — двойным окладом до конца службы, а срок службы сократили на три года.

Радушно встретили моряков после долгой разлуки друзья, родные и просто жители Кронштадта. Весть о возвращении кораблей мгновенно облетела Кронштадт и быстро достигла Петербурга. Началось паломничество, любопытные разных званий и сословий хотели воочию увидеть и услышать отважных соотечественников, побывать на ставших легендой кораблях.

Тепло прощался Лазарев с Симоновым и Галкиным, уезжавшими в Казань, обнимая Симонова, сказал:

— Так вы не забудьте, Иван Михайлович, в сентябре мы вас ждем.

Симонов кивнул головой. Намечалось собрание в Адмиралтейском департаменте по итогам экспедиции.

На берегу Михаила Петровича обнял брат Андрей.

— Не повезло нам нынче у Новой Земли. Зима была суровая, льды кругом сплошные, не подступись. Пробивались, поди, месяц.

Михаил успокоил:

— Не горюй, Андрюша, мы с тобой еще отправимся в вояжи… Как-то нынче Алексею приходится в Великом океане?

Жить он стал, как и прежде, вместе с братом, на Галкиной улице.

15 августа «Восток» и «Мирный» втянулись в гавань, ошвартовались у стенки. Начались послепоходные будни.

В третье воскресенье августа Андрей побывал по делам в Петербурге.

— Погляди, о вас все газеты пишут, а «Отечественные записки» особо расхваливают.

Лазарев развернул журнал.

«Со времени первого предприятия соотечественников наших вокруг света мы почти ежегодно встречаем их — совершающими сей подвиг с необыкновенной скоростью, успехом и отличною честью для Российского флага; но ни одно из сих путешествий не замечательно столько в отношении мореплавания и не было увенчано столь важными открытиями, как экспедиция, отправленная в 1819 году к Южному полюсу под начальством Беллинсгаузена из шлюпов «Восток» и «Мирный» под командой лейтенанта Лазарева…»

— Шалишь, нынче флота капитана второго ранга, — Андрей прервал брата, а тот продолжал:

— «…на картах… означены с величайшей верностью пути обоих кораблей и знаменитого Кука… Английский мореплаватель вернулся назад, кой час усмотрел большие льды, наши же мореходы более 1000 верст пробивались с отчаянным мужеством между ледяных гор, бывши беспрестанно в очевидной опасности быть раздавленными…»

Михаил Петрович положил журнал.

— Где они успели сие выведать?

— Пишущая братия везде просочится. А вот погляди, опять вспомнили твою страсть к моделькам судов, кои привез…

— Ладно, будет. — Михаил распахнул окно.

Из Военной гавани донеслись перезвоны корабельных колоколов.

— Помнишь, как метко Гаврила Романович обрисовал: «Глагол времен! — металла звон!..»

По заведенному обычаю, в эти мгновения склянки отбивали время в одночасье на всех кораблях Российского флота. В Кронштадте ли, Севастополе или на Великом океане. Число ударов колокола, конечно, разнилось и зависело от меридиана нахождения корабля.

Само это действо не бездушно и символично. Звон колокола каждые полчаса возвещает о существовании корабля, сопровождает его от момента схода со стапеля до спуска флага в последней кампании или, не приведи Бог, погибели в морской пучине. Таков вековой обычай, непреложный закон флотской жизни.

Рассуждая о морской службе, нельзя не вспомнить проникновенные слова Ивана Александровича Гончарова, сумевшего заглянуть в морскую душу: «Искренний моряк — а моряки почти все таковы — всегда откровенно сознается, что он не бывает вполне равнодушен к трудным или опасным случаям, переживаемым на море. Бывает, у моряка и тяжело и страшно на душе, и он нередко, под влиянием таких минут, решается про себя — не ходить больше в море, лишь только доберется до берега. А поживши неделю, другую, месяц на берегу, — его неудержимо тянет опять на любимую стихию, к известным ему испытаниям».

…Очередной шквал вихрем хлестнул в Средние ворота, срывая гребешки волн. Каскад холодных брызг окатил многочисленную толпу на стенке. Напротив, на Малом Кронштадтском рейде, нехотя разворачиваясь против ветра, выбирали якорные канаты шлюп «Аполлон» и бриг «Аякс». Они уходили к берегам Русской Америки.

…Накануне Михаил Лазарев с братом гостили на «Аполлоне» у начальника отряда, своего бывшего командира, капитана 1-го ранга И. С. Тулубьева. За обедом в кают-компании вспомнили Отечественную войну, последние кампании.

Андрей сидел рядом с лейтенантом Михаилом Кюхельбекером. Вместе с ним в прошлом году вернулись из плавания к Новой Земле.

— Стало быть, Михаил Карлович, упросили начальство зачислить вас в вояж?

Скромный до застенчивости, Кюхельбекер слегка покраснел.

— Без вашей протекции, Андрей Петрович, навряд бы сие сбылось.

Андрей лукаво подмигнул.

— Что заслужили, то и получили. — За год службы он убедился в глубоких знаниях дельного, пытливого офицера. Не прельстившись службой в гвардейском экипаже, любознательный Кюхельбекер добился отправки в кругосветное путешествие.

Разговор зашел о предстоящем плавании в Русскую Америку.

…Почти два десятилетия назад Соединенные Штаты, обретя Луизиану, довольно резво устремились на запад, к побережью Тихого океана. Вскоре они взяли под свою эгиду бассейн рек Миссури и Колумбии с побережьем океана. Деньги, обогащение давно стали стержнем политики правителей и стимулом становления Нового Света. Пушной промысел давал солидную прибыль, и потому американцы довольно бесцеремонно действовали в пределах Русской Америки. Их контрабандная торговля наносила большие убытки Российско-Американской компании. С целью защиты интересов компании царь недавно подписал указ о новых привилегиях, которые наконец-то определили границы русских владений. Но это были лишь «бумажные» решения.