Гейден отложил письмо. Лазарев усмехнулся:

— Видимо, ваше превосходительство, нам предстоят прежде баталий артиллерийских с турками сражения на дипломатическом поприще…

Ибрагим-паша отказался выполнять требования Кодрингтона и действовал коварно. Стоило соединенному флоту при перемене ветра уйти от Наварина, «Ибрагим, бесчестно изменяя слову своему, вышел в море и с дикою лютостью начал опустошать все окрестности».

6 сентября у Кодрингтона собрались все три флагмана. Гейден по просьбе английского адмирала взял с собой Лазарева. Он лучше всех говорил по-английски, и, кроме того, англичанина восхищал вид и порядок на «Азове».

Прежде чем пригласить всех к обеду, Кодрингтон объявил о своем решении:

— Поскольку Ибрагим-паша отклонил мое предложение, я намереваюсь сей же час отправить к нему еще одно послание от нашего имени с целью образумить его.

В Наварин с письмом направился специальный корвет. Он вскоре вернулся безрезультатно.

— Чиновники Ибрагим-паши не приняли письмо, сэр, — доложил капитан корвета.— Они явно хитрят и сказали, что Ибрагим-паша куда-то уехал и, когда будет, им неизвестно.

После небольшого раздумья Кодрингтон предложил:

— Хотя у неприятеля двойное превосходство в кораблях и орудиях, мы не можем дальше оставлять без внимания брошенного нам вызова. Предлагаю, не откладывая, блокировать флот в бухте.

Де Риньи недовольно поморщился и спросил:

— Почему именно в бухте?

Кодрингтон понимающе переглянулся с Гейденом и Лазаревым.

— Вы сами видите, осенняя погода меняется к худшему день ото дня. Лежать в дрейфе или лавировать у входа большая нагрузка кораблям и экипажам.

Француз поежился, но промолчал… На военный совет собирались не только европейцы.

В Наварине Ибрагим-паша получил рекомендации из Стамбула от визиря. Там надеялись не только на помощь Аллаха, но и явное превосходство в силах турецко-египетского флота. Около 100 судов и свыше 2000 орудийных стволов против 27 судов 1300 орудий союзного флота.

Во дворце турецкого наместника на роскошном ковре сидели: главнокомандующий Ибрагим-паша, командующий египетским флотом, зять вице-короля Египта Мухарем-бей, командующий турецкой эскадрой Тагир-паша, главный военный советник французов Летеллье и отставной лейтенант-француз, командир египетского фрегата Бонпар. Ни у кого из собеседников не возникало сомнений в их превосходстве. Это подтвердил и французский наставник.

— Мы имеем превосходство в пушках, и выучка наших пушкарей не уступает противнику. Прошу только уважаемых капуданов произвести некоторую перестановку наших судов.

Француз развернул карту.

— Мы должны образовать прочную дугу в виде полумесяца, используя благоприятную для нас форму бухты. — Летеллье объяснил диспозицию турецкой и египетской эскадр. — На нашей стороне, кроме того, десятки мощных пушек береговой артиллерии. Они откроют огонь, как только неприятель попытается войти в бухту.

Среди присутствующих один Тагир-паша, казалось, пребывал в сомнении.

— Наш адмирал, — осторожно обратился он к Ибрагим-паше, — быть может, проявить мудрость и все же согласиться с предложением Кодрингтона?

Египтянин снисходительно улыбнулся.

— Уважаемый Тагир-паша, видимо, плохо помнит наставления своего дивана из Стамбула. В конце концов, наша позиция неприступна. Союзники не осмелятся войти в бухту. Скоро начнется зима, море штормом раскидает их корабли, они перессорятся между собой и разбегутся, как трусливые зайцы. — Ибрагим-паша перевел дыхание и напомнил: — Надеюсь, вы не забыли, что самыми опасными нашими врагами являются гяуры-русские. Поэтому все пушки должны первыми уничтожать корабли русского царя, а храбрые янычары — пленить их матросов. Да поможет нам Аллах…

Утром 7 октября на «Азов» доставили приказ командующего эскадрами. Гейден вместе с Лазаревым переводили на русский. Английский адмирал расписывал порядок следования эскадры в бухту Наварин.

Первыми по сигналу должны входить англичане и французы. Контр-адмиралу де Риньи предписывалось стать на якорь против тех «из египетских кораблей, на которых находятся французские офицеры».

Русская эскадра должна следовать последней и занять место по диспозиции на якорях близ английских кораблей.

Гейден переглянулся с Лазаревым. Такой регламент предусматривал пассивное выжидание, а не атаку противника.

— Видимо, Кодрингтон все еще надеется решить дело миром, — первым высказался Лазарев.

— Вы правы, — сказал Гейден, — вот что предписывает адмирал: «Ни с одной пушки не должно быть выпалено с соединенного флота прежде сделанного на то сигнала, разве в том случае, что откроют огонь с турецкого флота, тогда те суда должны быть истреблены немедленно».

Закончив чтение, Гейден несколько минут размышлял и наконец сказал:

— Распорядитесь, Михаил Петрович, снять копии сего приказа, довести сегодня же до командиров кораблей.

Лазарев, видимо, что-то обдумывал.

— Быть может, есть смысл дополнить приказ Кодрингтона вашим напутствием?

Гейдену пришлось по вкусу предложение начальника штаба.

— Безусловно, так и сделаем. Снимайте копии, а я набросаю несколько слов нашим капитанам. Передайте всем командирам в пятнадцать часов прибыть на военный совет.

Приказ союзного флагмана Гейден сопроводил припиской: «Мне ничего больше не остается желать, как того, в чем я и уверен, что всякий из нас будет стараться исполнить свой долг и сделать честь российскому флагу в виду наших союзников…»

С утра 8 октября 1827 года тихий ветерок ласкал, чуть вздувая паруса. Все суда союзного флота поневоле скучились, дрейфуя у входа в бухту Наварин. Потом легкий ветерок все же расправил белоснежные крылья кораблей и к полудню задул с южных румбов. Корабли, постепенно склоняясь в кильватер, выстраивались в линию для боя. На ветре английская и французская эскадры, чуть под ветром эскадра россиян.

…На «Гангуте», как и на всех русских кораблях, весь экипаж с утра принарядился, оделся в чистое платье, офицеры в мундиры. Капитан 2-го ранга Александр Авинов поднялся чуть свет, прошел по верхней палубе, осмотрел батарейные деки. «Гангут» имел из всех кораблей самое сильное вооружение — восемьдесят четыре пушки.

И вообще эскадра россиян превосходила и английскую и французскую по кораблям и огневой мощи. Она являлась ее боевым ядром.

«Гангут», согласно ордера, держался в полукабельтове, строго в кильватер своему флагману «Азову». Даже невооруженным взглядом просматривались на шканцах «Азова» фигуры Гейдена и Лазарева, различались флажные сигналы.

С первым ударом послеполуденной склянки на флагмане запестрело разноцветье сигналов. Вахтенный лейтенант отрепетовал:

— Флагман показывает сигнал «Приготовиться атаковать неприятеля!».

Лейтенант еще докладывал, а с «Азова» донеслась барабанная дробь.

— Барабанщики наверх! Играть тревогу! — спокойно, чуть громче обычного распорядился Авинов.

Собственно, экипажи давно расположились вблизи своих мест по боевому расписанию в ожидании сигналов. Поэтому, когда Авинов через минуту спустился в батарейные деки, там уже все офицеры и матросы стояли по своим местам, ядра и снаряды разложены наготове, фитили дымились. В ответ на добрые слова капитана громогласное «ура!» раздавалось по всему кораблю…

«Азия» под флагом Эдварда Кодрингтона в это самое время пересекла створ входных мысов бухты Наварин. Навстречу из глубины бухты устремилась шлюпка под турецким флагом. Неожиданно на крепостной стене сверкнуло пламя, появилось серое облако, донесся хлопок пушечного выстрела. Некоторые офицеры невольно втянули головы, однако характерного посвиста летящего ядра не последовало. Видимо, выстрел был холостым, для устрашения.

Шлюпка подошла к «Азии», на борт поднялся турецкий офицер. Приложив руку к сердцу, он поклонился адмиралу.

— Мне велено передать от нашего славного адмирала паши Мухарем-бея, — торжественно начал турок, — что высокочтимый Ибрагим-паша покинул Наварин и выехал в Моден. Он не оставил никаких повелений в отношении ваших эскадр.