Поэтому я нашла тебя в коридоре. Поэтому говорила эти глупые и ненужные слова. Говорила и видела, что ты совсем меня не слышишь. Что твои глаза будто смотрят не на меня, а куда-то внутрь.

Равнодушное молчание было мне ответом.

В эту ночь ты напилась. И я тоже.

В последующие два года я ни разу о тебе не вспомнила. До меня доносились слухи, что ты поступила в институт, и что твои успехи далеко не так блестящи как в школе, но мне было всё равно.

В следующем году я забеременела и через несколько месяцев потеряла ребенка. Кирилл учился уже в девятом классе, участвовал в военно-патриотическом движении, и ненавидел Дениса всей силой юношеской неприязни. Впрочем, скоро и Дениса не стало. Он ушел от меня к другой женщине, и даже не счел нужным что-либо объяснить.

Кирилл начал готовиться к поступлению в военное училище. Он учился из рук вон плохо, но тут вдруг подналег на математику и физику. И как заведенный продолжал бегать по утрам.

Меня назначили заведующей кафедры русского языка и литературы, диссертация была забыта как страшный сон, и материальное положение семьи немного наладилось.

Наступил 2001 год. В мою жизнь пришел Марк, и это была самая грандиозная любовь, которую я когда-либо испытывала. Кирилл не принял его, ушел жить к бабушке и перестал со мной разговаривать. Марк был чудесен. Для него я была самой прекрасной, самой умной и самой лучшей. Он всегда делал то, что я говорю. Он носил меня на руках, готовил завтрак и встречал после работы. Через полгода я его прогнала.

И тогда в моей жизни вновь появилась ты.

Я хорошо помню этот день, Ксюш. Была осень, я шла на работу пешком, вдыхала запах опавших листьев, и чувствовала себя, вопреки возрасту, пятиклашкой.

Мы встретились в коридоре школы. Ты просто появилась из ниоткуда, и оказалась передо мной. Стояла, глядя зелеными блестящими глазами, смотрела своим ехидно-ироничным взглядом, улыбалась. Вот только на лице твоем впервые я увидела неуверенность и испуг.

Ты не изменилась. Ты совсем не изменилась, Ксюшка, и я даже была этому рада. Твой молодой задор, беспардонность и ненависть к правилам внесли в наш скучный коллектив свежее дыхание осеннего ветра. Первым делом ты перестроила свой кабинет. Всего за два выходных дня десяток рабочих превратили его в солнечную сказку с огромными чистыми окнами, светлыми обоями и необычной гладкой мебелью. В школе недоумевали: почему? Ну, почему девочка с высшим образованием, с прекрасным интеллектом, неплохим денежным достатком и не менее денежной работой, живущая в Москве, вдруг приехала в наш провинциальный городок работать даже не учителем, а организатором! Низшей кастой, не считая уборщиц и гардеробщика!

Даже я не могла понять. Предположить, что юношеская влюбленность переросла во взрослую, я не могла: ты не давала к этому ни малейшего повода. Кроме того, я прекрасно помнила девушку, с которой увидела тебя там, на перекрестке: она настолько собственнически положила руку на твою талию, что сомнений не оставалось: между вами были отношения.

Прости меня, Ксюша… К этому времени я не изменила своих представлений о том разврате, под которым представляла любовь между людьми одного пола. Это по-прежнему было для меня дико и неприятно, и потому я сделала всё, чтобы отгородиться от тебя и не иметь с тобой ничего общего.

А ты продолжала жить. Смеясь, подшучивая, любя и улыбаясь всем вокруг, ты плыла по школьным коридорам словно «комок позитива» - как прозвали тебя наши ученики. Ты не делала ни единого шага для того, чтобы сблизиться со мной. На педсоветах садилась за одну парту с Завадской, рисовала что-то на многочисленных листках блокнота, и ухмылялась, делая вид, что хохот соседки по парте вызван вовсе не твоими художествами. Вечерами я часто замечала свет в её кабинете, и знала, что это вы вдвоем сидите и работаете над чем-то, недоступным моему пониманию.

И мне вдруг стало завидно. Не смейся, не стоит – это ведь было действительно так. Я завидовала Ленке, у которой был муж, cемья и в дополнение к этому была чудесная и непредсказуемая ты. Я не понимала: как же так? Ведь ты встречаешься с женщинами, у тебя есть любимая (та, которую я видела вместе с тобой на перекрестке), а у Завадской есть муж… И всё равно вы всюду были вместе – ходили под руку, не стесняясь, улыбались, снова что-то писали вечерами в кабинете истории. И – самое поразительное – никто не обращал на вас никакого внимания.

Так может быть, думала я, я что-то неверно для себя поняла? Возможно, на самом деле вы просто друзья и такие как ты способны дружить с женщинами, не испытывая к ним более никаких эмоций и не пытаясь сблизиться сильнее?

На мои первые попытки сближения ты отреагировала как всегда – вежливым удивлением и иронической улыбкой на губах.

В один из вечеров вы приняли меня в свою компанию. Мы сидели втроем у реки, пили коньяк, о чем-то говорили, смеялись. А потом ты пошла меня провожать.

Шла следом, в нескольких шагах, не делая попытки приблизиться, а я почему-то вся дрожала, и никак не могла успокоиться.

Мы не смогли подружиться. Ты вежливо игнорировала меня, подмигивала Завадской и убегала куда-то в толпе обожающих тебя учеников.

Всё было так, и ничего нельзя было изменить, но почему-то изменить очень хотелось.

Через несколько месяцев я поняла, что между тобой и Леной началось нечто большее, чем дружба, и впервые в жизни я не почувствовала к этому отвращения.

Ох, Ксюшка, Ксюшка… Ты спрашивала меня однажды, ревновала ли я. Ревновала – это было не совсем то слово. Я сходила с ума, я не могла спать ночами, не могла понять, что со мной происходит, и какое, черт возьми, мне до всего этого дело.

Я хотела невозможного. Хотела получить обратно твою любовь, но получить ее так, чтобы не пришлось ничего отдавать взамен. Я хотела, чтобы ты была… И пугалась этого до полусмерти.

Ты спрашивала меня еще об одном. Спрашивала, знала ли я, что Лена замужем. И я солгала тебе. Потому что – да. Я знала. И, хоть и не признавалась в этом самой себе, все время ждала, когда об этом узнаешь и ты.

Это подло и гадко, я знаю, но мне хотелось, чтобы этот флер Лениной прекрасности был разрушен без моего участия. Чтобы ты сама увидела, как обстоят дела на самом деле. И именно поэтому я пригласила тебя на свой день рождения…

Господи, как же тяжело это вспоминать. Не знаю, помнишь ли ты, но когда Денис избивал тебя, я пыталась его оттащить. Я кричала, лупила его по спине, хватала за рубашку. Мне казалось, что еще секунда – и он убьет тебя, и это будет означать конец, конец всему хорошему, что только есть в этом мире.

Ты сказала тогда, что любишь меня. А потом повторила это в своем письме. Я плакала, читая его, знаешь? Я включила тогда песню, о которой ты говорила, и плакала. Потому что уже тогда где-то в глубине души понимала: я не должна была тебя отпускать. Просто не имела права.