Через пятнадцать минут костер был разведен, раны на ноге промыты перекисью, и намазаны зеленкой. Анастасия Павловна безропотно сносила все процедуры – только морщилась иногда от боли. Наконец, дело дошло до глубоких порезов, и Ксюха наморщила лоб.

-Их надо зашить, - сказала она мрачно.

-Нет! – Анастасия Павловна дернула ногой, и вскрикнула от боли.

-Тогда шрамы останутся. Оно вам надо?

-Пускай останутся.

Ну, пускай – так пускай. Ксюха и их промыла, приложила сверху импровизированный тампон из бинта, и замотала сверху. От потери крови она явно не умрет, а остальное – ее личное дело. Не хочет – как хочет.

-Ксюша… - Анастасия Павловна замялась, и даже при свете фонаря было видно, как лицо ее залилось краской. – Ты не могла бы помочь мне… отойти.

Отойти?

В следующее мгновение Ксюха поняла, и покраснела тоже.

«Зашибись спасение прекрасной дамы» .

Она нагнулась, подхватила Анастасию Павловну подмышки, и с усилием подняла на ноги. На то, чтобы сделать несколько шагов, ушла не одна минута, и Ксюха поняла, почему водитель оставил ее здесь.

-Вы… справитесь? – Спросила она, помогая Асе зацепиться за стоящее в стороне дерево. Дождалась кивка, и, выключив фонарь, шагнула в темноту.

Из темноты доносились стоны боли и сосредоточенное сопение. Потом звук льющейся воды. И снова стоны.

Ксюха очень старалась не прислушиваться, но обостренное восприятие делало все за нее. Она понимала, что там происходит, и сердце ее почему-то затапливала нежность.

Вот она поднимается на ноги, стараясь опираться только на здоровую. Вот удобнее хватается за дерево. Вот пытается второй рукой натянуть на бедра спортивные брюки.

-Ксюш… - услышала она отчаянное. – Я не…

В этот раз она поняла сразу. Подошла, не включая фонаря, и, просунув пальцы под резинку, натянула штаны. Сразу – не мешкая – обняла Анастасию Павловну за талию, и помогла вернуться к костру.

Среди высыпавшихся из грузовика продуктов пригодными в пищу без готовки оказались только плитки шоколада. Они съели по одной, запивая водой из бутылки, и, притихшие, замерли у костра. Анастасия Павловна куталась в спальник – ее била дрожь. Ксюха старалась на нее не смотреть.

-Поспали бы вы, - сказала она вдруг, - до рассвета далеко еще.

-Мне почему-то до сих пор очень страшно, - ответила Анастасия Павловна, - знаю, что больше не одна, но все равно боюсь.

-Это стресс из вас выходит. Ничего, оклемаетесь. Может, утром удастся какую-нибудь машину остановить – тогда прямо до Краснодара поедем.

Анастасия Павловна странно на нее посмотрела, но ничего не сказала. Так они и сидели – молча, вглядываясь в костер, и думая каждая о чем-то своем.

Уже начало светать, когда Анастасия Павловна наконец заснула. Ксюха долго смотрела на нее, спящую, прежде чем сесть ближе и со вздохом обнять за плечи. Горячее дыхание обожгло ее шею.

«Ну что, детка? История повторяется, так? Только на этот раз это, кажется, не слишком платонически?».

Она вздрогнула от этой мысли. Вспомнилось, как много лет назад, в этих же горах, она практически тащила Анастасию Павловну на себе, и обнимала ее за талию. Тогда, кажется, она впервые всерьез задумалась: а нет ли в этой любви чего-то физического? Тогда – точно не было. А теперь?

Она скосила взгляд. От отблесков костра лицо Анастасии Павловны казалось очень теплым и нежным. Губы слегка шевелились – наверное, снилось что-то. И кончик носа иногда забавно подергивался.

-Нет, - одернула себя Ксюха, - ничего физического. Нет.

Но она не могла признать, что обнимать Анастасию Павловну было очень приятно. Не возбуждающе, нет, ничего такого – но от ощущения ее макушки под щекой было очень тепло и спокойно. Как будто так и должно было быть. Как будто это ощущение – самое естественное в мире.

Светало. Уже стало хорошо видно деревья, и разбросанные вокруг коробки и мешки с продуктами. И костер как-то померк и стал тусклым-тусклым. Ксюха поежилась от холода – все-таки утро в горах – не самое теплое время суток. И почувствовала, как губы Анастасии Павловны случайно, во сне, касаются ее шеи.

Это было мимолетное, едва заметное прикосновение, но оно обожгло будто огнем. И это было уже не про тепло, не про нежность. Ксюха испугалась того, что почувствовала.

-Перестань, - подумала она, - что такого? Ты лесбиянка, так? С этим мы уже определились. Неудивительно, что ты можешь и к ней чувствовать что-то… физическое.

Это было правильно, и верно, и наверное было правдой, но что-то внутри вовсю протестовало против такой правды. Это было грязно. По-прежнему грязно. Несмотря на вереницу женщин, прошедших через Ксюхину постель, несмотря на Ирку, несмотря на Леку. Это все равно было грязно.

FORWARD

Их нашли, когда солнце уже поднялось достаточно высоко, чтобы высушить утреннюю росу. Первым с дороги спустился водитель – он выглядел жутко уставшим, но тем не менее быстро проверил, как себя чувствуют женщины, и тут же кинулся осматривать кабину грузовика.

Все вместе они соорудили носилки из шестов и палатки, уложили на них Анастасию Павловну, и, соблюдая предосторожность, вытащили ее на дорогу.

Дальше дело пошло веселей – они пошли по направлению к лагерю, рассудив, что до Краснодара еще дольше. Несли по очереди: двое несут, двое отдыхают, и потому двигались достаточно быстро.

Ксюха, которую общим решением отстранили от попыток понести тоже, шла рядом с изголовьем, и держала Анастасию Павловну за руку. Это было немного театрально, и немного глупо, но Анастасия Павловна сама взяла ее за руку, и категорически отказывалась отпускать.

Так они и дошли вечером до лагеря – четверо уставших, потных мужчин, едва передвигающая ноги Ксюха, и лежащая в носилках, держащая ее за руку, Анастасия Павловна.

В лагере ее немедленно унесли в медпункт. Ксюха не протестовала: она мягко вытянула руку из захвата, и, пошатываясь, побрела к себе в домик. Все, чего ей хотелось – это лечь, заснуть и не просыпаться как минимум лет двести. Но не вышло: у домика ее перехватила встревоженная Лена. Кинулась на шею, обняла, и задышала горячо куда-то в шею.

Ксюха стояла как каменная, пока Лена обнимала ее, и опасалась, что еще секунда – и она рухнет прямо здесь, на землю, и никакие силы не заставят ее подняться.

-Идем, - Лена потянула ее за руку и повела, - мужики уступили тебе право первой помыться. Смоем с тебя всю усталость, и ляжешь спать. Идем.