О, Русь! О, птица-тройка! А в бричке тот же хмырь. Помчалась перестройка И вглубь свою и вширь. Распахнуты спецхраны, И США – нам друг и брат, Рашидовских баранов Искушал демократ. Сработал априори Какой-то людовед: На правду – мораторий, На русское – запрет. Взгляни за занавеску, Там рушится соцлаг, Товарищ Чаушеску, И не товарищ – враг. Долой застойный морок! Вздохнули, наконец! Да здравствуют «семь сорок» И Сорос – наш отец! 1990 В СНГ завоешь волком! И везде один мотив: Нет ни ниток, ни иголки – Починить презерватив. 1992 Вчера они, о нет, совсем не сдуру Престижные кончали ВПШа. А нынче, проскользнув в демократуру, Вершат дела, породисто дыша. 1992 Я прохожу по «делу», Как свидетель. Но, боже мой, Зачем мне штуки эти?! ОНА сидит дебелая, Как вата, Одно твердит: «Ни в чем не виновата!» 1994 ПОСЛЕ РАССТРЕЛА 93-го ГОДА Как будто всех накрыл духовный СПИД И оглушила оторопь баранья, Молчит страна. Лишь сердце говорит: Снесем и это Божье наказанье! 22.02.1994 Зябко еще, но окно запотело, В полдень, к зениту, тепла перевес. Так вот и вспомнилась Венесуэла – Русской колонии краски небес. Государей эполеты, портреты, В солнечных «кинтах» [9], где прочен засов, Наши родные мальчишки-кадеты Из поредевших уже корпусов. Все-таки вышло доехать, добраться, Всеми костьми перед временем лечь, Чтобы увидеть кадетское братство, Слышать под пальмами – русскую речь. Поздно разборки устраивать. Поздно! Давняя смута – не наша вина. Вот и теперь на планете морозно, Нас лишь Россия согреет одна. Вот и как русский я мыслю о главном, (Недругов-бесов давно не страшусь!) Как бы в единый наш дом православный Всех собрала православная Русь! В тропиках мы иль сроднились с тайгою, (Не выбирали, уж так суждено!) Не тороплю я желанье благое, Пусть на любви прорастает оно. Апрель 1994 г. Не поймешь, как жить на свете, То Чечня, то Карабах! Открываешь фортку – ветер Сплошь парашею пропах. Кто правее, кто левее, Кто по центру ломит, прёт, Ни за правду, за идею, А за долларовый счет. Не умчишь, куда ни целься, Как свободный человек, Коль лежит бухой на рельсах, Схожий с Ельциным, субъект. В кулаке рекламный «орбит», А рыгает огурцом. Но зато он (вспомним Горби!) – «С человеческим лицом». 1996 Салют вам, узники ГУЛАГа, Сванидзе, Познер и Швыдкой! Как всем, кто хапнул власть и блага Все той же собственной рукой! 1996 Росла она, волнуя наш народ, Под северной прохладою свежея, Какой-то хмырь срубить под Новый год Пытался. Схлопотал себе по шее. Но дальше развернулись гроб-дела: Не доглядишь, под ёлкою попойка! Потом ворона сдуру там свила Гнездо свое. Тут – карр! – и перестройка. И понеслось. Сломался жизни лад. Вещунью вовсе голодом припёрло. А хмырь, как оказалось, демократ, Орёт, сердешный, в три вороньих горла! 2000, пос. Кармак Я в поколенье друга не нашел... Юрий Кузнецов На крылечке златых откровений Я лежу, как собака на сене, Шарю в небе босою ногой. Эй, земеля, опнись на минуту, Хочешь, вдарим по старым маршрутам? Катер подан и конь под дугой! Хочешь, вскачь поштормуем, пошпарим, Соглашайся, пока я в угаре, Не принудили стихнуть, остыть. В море Лаптевых льдина блистает, Антарктида в восторге икает. Меж землею и космосом – нить! Сонмы гадов и бедственный атом Рассекретил я в веке двадцатом, И Россию с березкой в окне. С губ молчания сорваны пломбы, Вновь открыл я Бомбей и Коломбо, Но бомжую в родной стороне! Ну!.. И прянул он – как от могилы, Как ошпаренный взрывом тротила, Как вода из-под мельничных плиц. Не пойму этих – шелеста тише, Изуроченных зомби-людишек, Толоконных физических лиц. 2001 |
