Яма была серьезная, с водоворотом, кружившим мелкий лесной сор, сбитых шальным ветерком легкокрылых бабочек и парашютики одуванчиков. Васька и не понял, и не почувствовал, а догадался, что в яме есть тайна, такая же редкая и счастливая, как этот день. И день этот, и тайна эта — для него, для Васьки! Он заволновался, вскочил, не в силах больше сдерживаться.
Что-то произошло в нижних слоях удерживаемой ямой воды: взметнулся до самой поверхности косой, рассыпающийся слой свинцово-матового ила. Дробью сыпанула во все стороны очумевшая стайка малька.
Васька бросился к удочке, потом вспомнил, что не накопал еще червей, побежал в черемуховые заросли, но тут же вернулся — банку забыл!
Он рвал дрожащими руками укрепленную белыми корешками трав и кустиков прелую землю, переползал на коленях с места на место, но червей не было. Васька побежал дальше от берега, туда, куда не добиралась в половодье речка. И здесь, где земля была посуше, где ползали муравьи и беспечно цвели большие красные саранки, нашел одного-единственного червячка — слабенького еще, не набравшего веса и цвета. Надо было отпустить его, присыпать землей, но в яме ждала рыба. Васька понимал, что рыба не заметит это тощее тельце или просто поленится раскрыть рот, но все же бежал к удочке.
«Леска тонковата!» — с досадой отметил Васька. Он бесконечно долго наживлял засопротивлявшегося червячка на подржавевший от вынужденного безделья крючок.
Первый заброс вышел неудачным. Грузило блюкнуло дальше намеченной глазом точки. Васька поспешно вымахнул крючок назад, уклонился от засвистевшего над головой свинцового ядрышка, притормозил и задержал его полет легким кивком березового удилища. Потом, немного нервничая и спеша, поправил на коварно изогнутом кусочке стальной проволоки надломившегося червячка, поплевал на него и сделал новый замах удочкой. Поплавок долго не мог успокоиться. Его вело к топляку, кружило на месте, возвращало на середину ямы, к покачивающемуся водовороту. Васька тянулся, отпуская поплавок дальше, дальше, давая ему большую свободу поиска. Увлекся!.. Понял оплошность, но уже на долю секунды после того, как почувствовал, что на ногах появились несущие его с горки лыжи. Крутнулся, уже по пояс в воде, взбаламутил широкий край устоявшегося озерца, но не выскочил, завяз. Пришлось опираться на удилище. Последние шажки к сухой кромке берега делал на коленях, чувствуя с тревогой и отчаянием усиливающийся натяг лежащей на плече лесы.
Как могла заскочить ему в голову мысль, что это подцепилась рыба?.. И он не дал жилке необходимой слабины… Дернулось и полегчало удилище, взвилась и опустилась невесомой паутиной леска.
Он еще крепился немного, старался сдержать нахлынувшую дрожь. Потом хряпнул через обтянутое мокрой штаниной колено удилище, швырнул его в яму и заплакал.
Он попал в этот день случайно и поэтому не был готов ко многому.
На кедах высыхала, светлела древняя грязь. Васька разделся, зашел в воду и занялся неторопливой стиркой. Развесил тяжелые вещи на кустах и вернулся к яме. Он мог бы искупаться на перекате, но существующая в яме тайна не отпускала его, настраивала на что-то необычное, безрассудное. Он подскочил, вытянулся в воздухе стрункой и мягко, бесшумно вошел в мрачную глубину.
А через секунду вынырнул и замолотил по воде маленькими сильными руками. Выскочил на берег и, прижав к животу кулаки, посмотрел туда, где только что был и откуда вполне мог не вернуться. И то, что он увидел, показалось мгновенным, застигшим его прямо на ногах чудным сном. Маленькой сиренево-фиолетовой подводной лодкой всплыла и сразу же ушла на дно никогда не виданная им рыба.
Васька сдерживал дыхание, боялся пошевелиться. На паршивого червяка, с мальковым крючком хотел поймать это прекрасное чудовище!
Он еле удержался от соблазна швырнуть в яму камень, чтобы еще раз, пусть всего лишь на мгновение, увидеть ее, древнюю могучую рыбу, которую, может быть, не видел никто из живущих сейчас на земле людей…
Он долго сидел у самой кромки берега, до боли в глазах вглядываясь в постепенно очищающуюся от мути яму. По поверхности воды засновали деловитые мальки, и никто не шугал их, никто не старался набить сладенькими тельцами зубастую пасть. И Васька понял, что обитающая сейчас в яме рыба еще солиднее, чем он представлял себе.
Брюки и рубашка почти высохли, приятно холодили накалившуюся солнцем кожу. Васька связал шнурки и бросил на плечо упругие кеды. Он оглядывался, стараясь все запомнить, удержать в себе приметы возвращающегося в туманную даль вечности дня…
Недалеко от дома, на поляне, паслась привязанная к березе Машка. Она встретила маленького хозяина восторженным прерывистым криком. Здесь, в лесу, козе было нестерпимо скучно. Васька подумал и великодушно развязал изжеванную веревку. Они пошли рядом, предупредительно уступая друг другу тропинку, стесненную стволами елей и осин. Лукаво-робкая мордашка козы излучала такую признательность, что Васька не смог удержаться от смеха. Он снял с Машки веревку и получил торопливый поцелуй в ладонь.
Завидев вышедшего из леса врага, куры замерли. Потом, какая впригибку, какая с диким криком, отчаянно треща крыльями, рванули наутек. Машка помчалась наперерез петуху. И настигла бы его, но поскользнулась на листе жести и сработала жестким задом глубокую кривую борозду. Во двор она вошла уже пленницей. Яростно натягивала веревку и выпучивала дико сверкающие глаза.
Васька покормил кур, угостил запертую в сарай Машку хлебом, по-быстрому пообедал сам и вышел на крыльцо. Он знал, что ушел из того необычного дня, что и так увидел недоступное для других, но спокойствие не приходило. Его тянуло назад, к яме. Тянула не рыба, которой там уже нет и которой больше никогда не будет, потому что она была там страшно давно. Тянула память об этой рыбе. Просто пойти туда, посидеть, поволноваться, вспомнив все как было…
Он знал также, что не надо идти в чулан, но пошел, нашел запыленную коробку с отцовскими блеснами, привезенными с Амура. Блесен было много — широких, с ладонь, узких, извилистых, белых, желтых, крашеных, чеканных… Он выбрал самую большую, отяжеленную сразу двумя якорьками — спереди и сзади. Потом отыскал махалку, отсек от толстой, переливающейся цветами радуги жилки вертикально играющую свинцовую блесну и привязал летнюю. Потом положил снасть в полевую сумку, сунул туда нож, кусок хлеба и заспешил по той же тропинке, по которой возвращался домой из несказанного далека. Ему все казалось, что ноги идут медленнее, чем обычно. Может быть, там, куда он стремился, происходила смена времени и какие-то таинственные силы природы мешали ему увидеть этот необычный процесс…
Васька не выдержал, побежал. Он бежал долго-долго. Удивляясь, что может бежать так долго, что может еще дышать и слышать свое дыхание.
К берегу он подошел мокрый, как после утреннего нечаянного купания, скованный и тяжелый. Упал на серый песок, расслабился и закрыл глаза. Он чувствовал, как постепенно легчает вдыхаемый воздух, утихает гул в ногах, уходит из тела деревенящее напряжение. Вяло высвободил из-под спины старенькую сумку, подложил ее под голову и, забыв про все, даже про то, ради чего прибежал сюда, отдался воле нахлынувшего на него сна.
Когда Васька протер глаза, увидел низкое несильное солнце. Было тихо и печально-тревожно, словно в природе случилось какое-то несчастье. Он понял, что смена времени уже произошла, что все проспал, и птицы, мыши, бурундуки, бабочки затаились, жалея несчастливого Ваську.
Он отошел к перекату, опустился на руки и отсосал из Песчанки немного пресной воды. Потом сунул голову под прозрачное, колышущееся одеяло и почувствовал, как наполняется бодростью утомленное долгим дневным сном тело.
Темнело медленно. Васька смотрел в воду, вспоминая сиренево-фиолетовую неторопливую рыбу, и улыбался. Она была добрая, эта рыба. Показалась Ваське, чтобы он мог ее вспоминать, видеть во сне и тосковать по ней.
Домой не хотелось. Васька достал из сумки хлеб, вяло пожевал, еще раз попил из реки и взял в руки ненужную теперь снасть. Он распустил толстую лесу, воткнул в песок буковый стволик зимнего удилища и положил на ладонь тусклую блесну. Не хотелось бросать ее в заведомо пустую яму, да и не везло Ваське с блеснами, не его эго занятие. Он спустил блесну с ладони, не дав ей коснуться земли, защемил лесу двумя пальцами. Потом, резко взмахнув рукой, послал железную рыбку в реку. Блесна перелетела яму, стукнулась о торчащий из воды валун и попала в течение. Васька дернул лесу, вогнал вильнувшую блесну в яму и, притаив дыхание, ласково повел к берегу. И вот она ткнулась в песок, замерла — бесполезная, никчемная железка.
