Лифтер схватил чемодан и толстым пальцем указал на шахту лифта, прямо над кабиной. Сквозь сетчатое, окрашенное в цвет стен прихожей ограждение была видна, почему-то подвешенная прямо над кабиной к несущему тросу, яркая лампочка. А сам трос... Взлохмаченный пучок лопнувших стальных жил, как одуванчик на толстом стебле, сидел на крыше кабины. Другой такой одуванчик, только перевернутый, завис чуть выше. А между ними тоненькой, невыносимо тоненькой ниточкой напряженно вытянулись две оставшиеся витые проволочки.
Говорил же я себе – не следует возвращаться в Дом! Знал же, чувствовал, что это лишнее. Надо было мирно уйти в спокойной паузе, когда было очевидно, что ничего не произошло, никакого взрыва; что это была только игра - бессмысленная игра полусумасшедших людей. Да, конечно, обидно, что я-то переживал все как настоящее и даже, для собственного оправдания, многое придумал. Но все равно, уже махнув рукой на попытки что-либо понять, я бы с облегчением покинул этот Дом. Может ли всерьез напугать, заставить задуматься о странностях этого мира посещение Дома с привидениями в Луна-парке? А сейчас, получалось, что... Не знаю, ничего не получалось.
Только теперь, не в силах оторвать взгляд от оборванного троса, я по-настоящему почувствовал, как устал. Голова гудела, из желудка поднималась тошнота. Самым печальным было то, что никакой лестницы на этом этаже не было. Значит, чтобы спуститься вниз, мне нужно было либо рискнуть воспользоваться лифтом, либо искать более безопасный выход.
Я огляделся. Лифтер исчез. Мне не очень хотелось идти за ним, но еще менее меня тянуло в капкан лифта. Так что выбора не было.
Где-то, не очень близко, горели свечи. Две свечи, кажется, прямо на темном столе. Гудение в голове не уменьшалось, поэтому я безразлично пошел прямо на огоньки - единственный ориентир в темноте, обступившей меня за дверью. Под ногами, как будто я был на берегу, попадались мелкие камешки, воздух был влажным, с запахом канализации. Стояла какая-то необычно гулкая тишина. Такая тишина бывает в огромных помещениях типа самолетных ангаров. Что-то легко потрескивало, как остываюший автомобиль или как ветки под ногами крадущегося человека.
Да, свечи стояли на столе. А за ним сидел Сэм, слева от него - Шутник, а справа, положив на колени открытый чемоданчик, пыхтел лифтер. Шутник не обратил на меня никакого внимания. Он скрючился на стуле, редкая борода почти касалась стола. Я вспомнил его падающим спиной в странный бассейн когда-то, давным-давно, и неожиданно остро пожалел, что не прыгнул вслед за ним. Никогда теперь не узнаю, что же там было, какие чудеса готовили мне таинственные обнаженные женщины. Сэм поднял глаза и смущенно улыбнулся.
- А Джулия ушла. Думаю, что совсем ушла. А мы вот сидим, думаем. Те, кто еще остался.
Он посмотрел на Шутника, как будто ожидая возражений. Но тот не отводил глаз от тающих свечей и молчал. Зато лифтер поднял голову и с удовлетворением сказал Сэму:
- Сделано. Там просто два контакта отошли, но я придавил посильнее клемму, теперь должно сработать.
Сэм кивнул головой и снова повернулся ко мне. Мне показалось, что ему не по себе в этой компании, что он почему-то рад моему приходу. Так человек, страдающий от сильной зубной боли, рад любому поводу от нее отвлечься. Мне тоже было не по себе. Странное молчание вообще-то говорливого Шутника, лифтер, возящийся с чемоданчиком... Кажется, я оказался тут совсем не вовремя. Да я бы и ушел, если бы только знал, как это сделать.
- Вы, Алекс, опоздали. Я имею в виду – опоздали с приходом в Дом. Ну что бы вам не появиться немного раньше! Мы бы прекрасно ужились. Я это понял, как только вас увидел. Да и Джулия с самого начала вас рекомендовала. Глухие ведь очень тонко чувствуют. Она говорила, что у вас какое-то особенное ухо... Смешно, правда? И когда вы залезли на крышу, а вниз не спустились, она с радостью бросилась вас выручать. Ей казалось, что прилипнуть к крыше - это уже серьезный повод быть хорошо принятым в Доме. Хотя здесь жили все, кто хотел остаться. Даже Берта. М-да, начало было замечательным... И, конечно, не ваша вина, что все вот так... Да и не в том дело, чья вина. Что уж сейчас об этом говорить! Но почему-то все время получалось так, что вы оказывались вовлеченным в самый круговорот. Никто вас не винит, как я уже сказал, но... Вот если бы вы совсем унесли чемоданчик из Дома... Вы ведь его зачем-то вырывали у меня из рук? Ну и ушли бы с ним, что ли! А вы принесли его обратно. И теперь вот мы сидим и решаем. И, опять же, никакой вашей вины...
Он так часто говорил о моей невиновности, что я понял совершенно определенно – он считает меня виновником всего, что произошло. Знать бы еще, что именно произошло!
- А с чемоданом этим совсем ерунда получилась. Да вы и сами должны были понять. Это ведь вы нажали третью кнопку, правда? И зажегся свет. Шутник вот уверяет, что все это мазелевские трюки. Может быть, весьма может быть. Ведь Мазелю нужно было правдоподобие, а не правда. Ну, может быть иногда - слишком сильное правдоподобие. Я сюда тоже на лифте спустился. И, кажется, слышал, как вы там по лестнице бегали, про какого-то раввина кричали. Ну вот. А тут, в темноте, со свечами, сидит Шутник. И теперь мы все вместе думаем – нажимать еще раз кнопки или нет.
- Да не в этом дело, - вдруг вмешался Шутник, - новая реальность ничем не хуже тех, старых. Просто нажатые по второму разу кнопки, по идее Мазеля, должны включить аварийное освещение во всем Доме. Если мы это сделаем, то сразу станет понятно, насколько правдоподобен был Мазель, куда бы он не подевался. И если это все...
Он оборвал себя на полуслове и опять уставился на огонь. Сэм с тревогой посмотрел на него, покачал головой и извиняющимся тоном сказал мне:
- Представьте, что некоему человеку ампутировали ногу. Он просыпается после наркоза и еще не знает толком, что ему отрезали – ступню, по колено или всю ногу. Надо, конечно, посмотреть. Но страшно. Глупо, ничего ведь не изменишь, но страшно.
Шутник кривился, слушая Сэма, и, когда тот замолчал, перегнулся через стол и выхватил чемодан у лифтера. Сэм, увидев, что он собирается делать, закивал головой, как будто намеренно провоцировал его своими речами. Что-то не то и не так было с этим чемоданом, я чувствовал это, только вот все сильнее гудевшая голова не позволяла сосредоточиться.
Все произошло так быстро, как быстро донесся до нас свет: где-то очень высоко зажглись мощные лампы. Где именно - я не знаю, потому что, когда глаза привыкли к этой внезапной яркости, посмотреть вверх было просто некогда. Впрочем, вниз я старался не смотреть тоже. Жуткую, нечеловеческую картину увидел я - нереальную, не могущую быть. Но я стоял в самом ее центре.
Мы зависли над пропастью на узком обломке бетонной плиты, которая уже вся пошла трещинами, и я сразу понял, откуда взялось ощущение огромного пространства и это потрескивание. Вокруг нас - вверх, вниз и далеко в стороны - разметалась пустота. Я оглянулся. Чудом уцелевшая шахта лифта, с прилепленными к ней обломками этажей, казалась тоненькой и ненадежной. Трудно сказать, что именно позволяло держаться на весу этому длинному и узкому обломоку, но сейчас он, очевидно, мог обрушиться в любую секунду. Вниз, далеко вниз, в перемолотые, рассыпавшиеся бетонные внутренности Дома. Туда, где, по-видимому, лежал Мазель. А я... Что мне стоило не пойти в темноте прямо на свет, а шагнуть в сторону...
Ни Сэм, ни Шутник не тронулись с места, а продолжали неестественно спокойно сидеть на своих местах. Шутник только покрутил головой и посмотрел на Сэма, как бы спрашивая, что же теперь делать. Лифтер, похоже, был потрясен не меньше меня, но не шевелился. Он, кажется, думал что любое его движение вызовет обвал. Медленно, невесомо, сдерживаясь, чтобы не побежать, я начал отступать к лифту.
- Ну вот, - сказал Шутник, - а что дальше? Ты ведь, Сэм, всегда посмеивался над моими подвальными потемками. Изволь, получи свет. Ну что, будем продолжать эксперимент? Или так все и оставим?
