— Пять рублей?

— Ври больше!

— Не может этого быть!

— За такую дрянь и по 5 целковых?!

— Во те и дрянь! А эту дрянь подавай только!

Коммунщики попали в полосу грибной лихорадки.

Теперь уже не только ребята, но и взрослые попеременно уходили с рассветом в лес и возвращались оттуда, сгибаясь под тяжестью огромных корзин. Для резки и сушки грибов пришлось выделить двух человек, которые потели в Федоровской избе до поздней ночи.

Тем временем приступили к откорму кроликов. Юся Каменный, Миша Бондарь и Сережка целые дни строгали и пилили, приготовляя особые клетки. Решено было откармливать три сотни кроликов. А для этой оравы нужно было заготовить три сотки клеток. Каждая клетка делалась с таким расчетом, чтобы кролик не имел лишней жилплощади, а сидел бы спокойно на своем месте, обрастая жиром. Смастерив клетки, их убрали под особый навес, который предохранял кроликов от яркого солнечного света, и поставили так, чтобы кролики не видели друг друга.

Дед Онуфрий, «высидев» третью сотню гусят, с большим огорчением должен был прекратить свою полезную работу на инкубаторе, так как гусыни к тому времени прекратили носку яиц. Даже пегие поммернские гуси и даже белые романские, стяжавшие себе славу своими способностями нести самое большое количество яиц, даже эти гуси перестали нестись. Дед Онуфрий поделился своим горем со всеми.

— Вот ить беда! — сокрушался Онуфрий, — в самый только скус вошел, а тут такое дело. И чего бы этому химику не выдумать заодно искусственных яиц?

Выход из положения нашел Тарасов.

— А курей ежели попробовать?

Онуфрий заморгал красными веками.

— Что ж, и курей пожалуй можно бы. Яиц в деревне — сколь хошь. Только… не пробовал еще курей-то высиживать, — простодушно сказал он.

Все расхохотались.

— Ну и дед «забавник»!? Он стало быть за наседку себя считает!?

Но посмеявшись вдоволь, решили попытать счастья с курами, а через пару дней Онуфрий уже возился около инкубатора с керосиновыми лампами.

К концу августа в артели снова начались раздоры, однажды дело чуть было не кончилось дракой.

В этот день Федоров и Тарасов вернулись из города, куда была отвезена последняя партия кроликов. Веселые и сияющие, они собрали всех в бараке и начали отчитываться.

— Стало быть, товарищи, по случаю окончания торговых дел хочу я перед вами отчитаться. Ну, вот значится за кормовую свеклу и за турнепс выручено нами 200 рублей, за откормленных 300 кроликов по 2 р. 10 к. штука — 630 целковых, да за восемьдесят кроликов, проданных на племя по 4 р. 50 к. штука, — 360 рублей, а всего одна тысяча и сто девяносто целковых.

— Это — да! — с удовольствием сказал Рябцов, — не зря попотели.

— Поскольку ж это на брата? — поднял глаза в потолок Кузя и быстро зашевелил губами.

— Как это на брата? — удивился Федоров.

— Очень даже просто! Зима придет, — одеться не во что никому!

— Это верно, — сказал Юся Каменный, — насчет одежды позаботиться не мешает.

Федоров улыбнулся.

— Что вы точно дети на самом деле? О штанах горюете, а про хозяйство не думаете даже. Керосин нам для инкубатора надо? Надо! Засеять землю надо? Надо! А где зерно? Стало быть и тут монета нужна! Но это пустое дело. А главное — расширяться нам нужно.

— Верно! — поддержал Тарасов, — мы вот с Федоровым присмотрели коров. Ах, братцы, коровы чудесные! Слоны, а не коровы! Вымя по полу стелется. Красота! В племенном рассаднике высмотрели таких… Были мы с Федоровым у заведующего. Толковали. И знаете: такое дело. Ежели внесем сейчас тысячу, а другие две тысячи в рассрочку на два года, так целых двадцать голов получим стадо.

Заметив движение среди собравшихся, Иван Андреевич поспешно добавил:

— Вы не думайте, что цена им такая. По 150. Нет, шалишь! Потому только нам и отпускают за такую дешевку, что артель мы, а так единоличнику — будьте добры — 200 целковых коровка. Вот случай какой редкостный.

— Так что ж? Коров будем куплять, а сами без штанов бегать?

— Не дело это! — сказал Сережка, — коровы будут стоять, а мы болезни наживать станем из-за того, что раздетые… Обождут коровы…

— Ну, одну-две чего не купить! — засопел Юся Каменный, — а чтобы все деньги взбухать, так это смехота одна.

— Ребята, не дурите! — побледнел Федоров, — не будьте детьми!

— Это ты оставь, — закричал Миша Бондарь, мы для того живем коммуной, чтобы голыми не ходить, а так на кой мне чорт спину ломать, ежели я хуже стану жить, чем у кулака? Ты, Федоров, брось свои штуки.

Пререкания перешли в ругань, а кое кто уже и рукава начал засучивать.

— С кровью выдерем свои деньги!

Федоров кричал, ругался, грозил, но это только подливало масло в огонь.

Вот, вот, того гляди, одна минута — и затрещат ребра.

— Ну, ладно! — сказал Федоров, стиснув зубы, — ладно, дьяволы! Делить, так делить! Сколько нас человек?

Начали считать. Насчитали девять человек.

Вот и вся недолга, — цвиркнул слюной Никешка, — стало быть по сотне с гаком на брата… Одеться можно с фасоном.

— Так девять насчитали? — усмехнулся Федоров, — а восемь ребят не посчитали?

Кузя выскочил вперед.

— Что ребята? Какие такие это работники? Хлеб только ели!

— Хлеб ели? — скривил Федоров рот, — а я скажу так: раз все вместе работали, — всем поровну и давать. Ребята своими травами да корнями может на ноги помогли нам встать. Без ребят половины не было бы, что сейчас имеем.

— Ну, — смирился Кузя, — ребятам по целковому на гостинцы. За глаза будет.

— Дудки, брат! — скрипнул зубами Федоров, — по кулацки поешь, дядя, а уж ежели на то пошло, так за ребят я горло порву любому. Ай забыли, с чего мы начали? Семь кроликов, да четыре гуся, — вот все и хозяйство наше было. Денег гроша ломаного не имели. А сейчас что? Двор скотиной забит. Корму на два года имеем да денег более тысячи. А кто создавал все?.. Ребята свой капитал гусями внесли, да кроликами, а вы что дали? Я не к тому говорю, чтобы укорить, а напоминаю просто!

— Ребята — дольщики! — сказал Юся Каменный, — их обходить не годится.

Остальные промолчали.

— То-то и оно! — продохнул Федоров, — ну, стало быть делим тысячу на 17… Выходит это… По пятьдесят, что-ли? Ну, вроде пятидесяти рублей с чем-то… Ладно. Теперь считайте. Керосин нужен? Нужен! А вот хлеб мы будем есть Иван Андреевича и деда. Так им, что ж, по вашему: тоже пятьдесят? Хлеб ихний значит бесплатно будем есть?

— Мне за хлеб ничего не надо! — сказал Тарасов, — а деньги сейчас трогать не гоже. На ноги спервоначалу надо встать покрепче.

Дед Онуфрий присоединил свой голос к Тарасову.

— Эх, милые, по крохам собирали богатство, а ворохами выкидать хотите. Ай не знаете, што на большой капитал и доходу больше получается?

Все молчали. Федоров, увидев, что победа остается на его стороне, сказал спокойно.

— Зиму пробедуем как-нибудь, а потом как махнем, да как двинем. Держись, район… Не то, что одежду, а при калошах в сухую погоду ходить станем. А кому надо, и зонтик купим… Давайте-ка ложиться спать.

О раздоре среди коммунщиков узнали в деревне. Но к этому раздору деревня отнеслась по-своему. Правда, кулаки хихикали и руки потирали довольно:

— Вон оно! Дело только начали, а уже вон как пошло… Головы чуть не поотрывали друг другу. Коммуния?!

Но большинство крестьян иначе заглянуло на это дело.

— Тысячами ворочают! — передавали один другому, — вот те и гольтепа.

— Сказывают Федоров пять тысяч в банк хотел положить, однако остальные не дали. Коров будут куплять цельную сотню и трактор.

— Неужто тысячами ворочают?

— А ты думал как?

— Вот тебе и зайцы!

— Зайцы! Да за этих самых зайцев, говорят, хлеще чем за овец город платит.

На другой день к Федорову прибежала мать Пашки и подняла такой тарарам, что и не передать даже.