Дела артели процветали, но это объяснялось не только тем, что все усердно работали, но главным образом тем, что в артель собрались люди с разным житейским опытом. Один на своем веку видел одно, другой — другое. Этот опыт складывали воедино с большой пользой для общего дела.

Семен, шатавшийся батраком по деревням и селам, рассказал однажды о своей работе у рыбного торговца, который торговал рыбой и раками. После этого в артели появился новый промысл: ловля раков, на которых в деревнях, обычно смотрят, как на пакостную тварь.

Новый коммунщик Тихон сообщил о ценности костей, тряпья и всякого хлама, и в город помчались плетеные корзины с утилем. Прохоров научил ребят плести кожевки и узорные корзины. Поплыли в город и эти изделия.

К лету артель сумела уплатить часть долга за коров и приобрести в рассрочку два новых инкубатора.

На огородах, щедро удобренных кампостом, буйно поднималась зелень. Огромные поля ржи, словно ржаное море, плескались шуршащими тяжелыми колосьями. Тяжело колыхались поля пшеницы и среди черноватых блестящих перышек уже наливались большие, густые колосья. К озеру спускались поля картофеля и кормовых овощей. А у самых тальников густо поднимались побеги новой затеи коммунщиков — питомника плодовых деревьев.

После двух новых пометов крольчих вальеры кишмя кишели крольчатами. Огромные стада гусиного молодняка, точно свежий снег, качались на голубой поверхности озера и тревожный, радостный гогот стоял над озером с утра до поздней ночи.

На выгоне резвились телята. Бойкие коньки летали по лугу, задрав хвост трубой и оглашая воздух веселым ржанием. По двору с выводками розовых поросят бродили злые матки. И только на холме стояла мертвая тишина. Здесь, отгороженные от шумного мира, дремали около инкубаторов «заведующий высиживаньем» — дед Онуфрий и два других, таких же сивых деда.

В конце июля, когда постройка большого дома подходила к концу, в артель приехали шефы. Удивлению не было границ. Они ходили за Мишкой по пятам и, слушая его восторженные объяснения, удивлялись на каждом шагу.

— Ну, ребята, этого дела нельзя так оставить! — волновался Андрюша — мы должны все это записать и потом в газету.

Кротов то и дело приговаривал:

— Здорово!.. Что значит коллективный труд…

— Это да! — прищелкивал языком Маслов.

Лишь только пионеры позавтракали молоком, Мишка повел их во двор. Посредине двора возвышался огромный недостроенный дом. Пустыми окнами он смотрел на раскинувшиеся вокруг него правильными рядами постройки и стены его дышали запахом смолы.

Ребята вышли в поле.

Вокруг простирались, качаясь под ветром, тяжелые хлеба. Повсюду тянулись прочные изгороди, которые были недоступными ни для свиней, ни для кроликов, ни для рогатого скота. На склонах холмов шумел овес и зеленел клевер. Низины были засеяны люцерной. Кое-где чернели как темный бархат куски пара.

Весь день бродили шефы, осматривая хозяйство. Но теперь оно было так велико, что осмотр отнял у них и второй день.

В тот день, когда уезжали пионеры, коммунщики устроили собрание. На этом собрании Федоров выступил с большим докладом о работе артели, который был заслушан в напряженной тишине.

Заканчивая свой доклад, Федоров сказал, между прочим:

— Устав у нас, товарищи, артельный, а как вы сами знаете вот уже два года живем мы коммуной. Нужно нам стало быть сделать все это по форме. Как полагается. И еще надо бы придумать какое названье. А то путаница часто бывает.

— Что ж — сказал Тарасов, — решили мы, будто бы, заниматься больше птицей. Остальное же вроде подсобное у нас. Ну, так я полагаю хорошо бы назвать нашу коммуну «Крылья», а потому как на этих крыльях мы поднимаемся к светлой жизни.

— А какие крылья?

— Я предлагаю — Красные крылья! — крикнул Никешка.

— Красные? — подумал Семен, — нехорошо! Смешно выходит. Тут журнальчик один мне попался, так в нем карикатура такая: красный уголь, красная мука и другая несуразица. Может назовем: «Золотые крылья».

— А к чему бы это?

— К тому значит, что подымаемся мы на крыльях, куда поднимаемся? Тут-то и надо сказать. Поднимаемся, дескать, к золотой жизни.

— Ловко!

— Стойте, товарищи, — сказал Федоров, — я предлагаю другое названье… Давайте, назовем нашу коммуну «Пионер».

— Ур-р-ра! — закричали ребята. Андрюша подбросил фуражку вверх и крикнул:

— Да здравствует коммуна «Пионер»! Ур-р-ра!

— Ур-а-а-а-а!

— Товарищи! — засмеялся Федоров, — я хочу сказать вот что: конечно, и золотые крылья хорошее названье, однако, «Пионер» это названье по праву принадлежит коммуне… Начали все это дело ребята. Начали с пустяков. Не было бы ребят, так мы может еще три года чего-то ждали… Я предлагаю назвать коммуну «Пионер».

— Ур-а-а-а-а!

— Эва, ребят как разбирает! — сказал Юся Каменный, — ну, уж коли так, коли такое названье им по нраву — пусть будет «Пионер».

— Что ж, — почесал затылок Никешка, — по совести ежели говорить, так ребята действительно… зачинщики они конечно…

— Так я голосую! — сказал Федоров, — кто за то, чтобы наша коммуна называлась «Пионер», прошу…

Лес рук взлетел вверх и дружное ура прокатилось над озером.

Встревоженные этим криком гусиные стада подняли на озере невообразимый шум.

К осени в коммуне появилось электричество. Проводку закончили одновременно и в новом доме и во всех хозяйственных пристройках.

Посреди двора на высоком столбе был подвешен большой круглый шар, который вечером заливал весь двор мягким, молочным светом.

В новой свинарне, где дремали 18 ожиревших свиней, откормленных до того, чтобы они уже не могли подняться с пола, горели голубые лампочки, которые действовали на свиные нервы успокаивающе. Все остальные пользовались обычным светом.

Однажды утром из соседней деревни пришли в коммуну крестьяне. Они столпились у широкого крыльца большого дома в тот час, когда коммунары садились обедать.

— Эй, кто тут есть? — кричал здоровый детина в бараньей шапке.

Тарасов высунулся в окно.

— Ну?

— Пришли, вот, посмотреть! — заявил детина, — из Пустомержи мы… слышали как хозюете ну и пришли вот… Может и сами возьмемся… Думка то давно нас есть, а примера еще не видали.

— Смотрите! — засмеялся Тарасов, — у нас тут все двери настежь… Однако перед тем, как начать осмотр, милости просим отобедать с нами… Видно бабка вам ворожит: прямо к обеду попали.

Делегация прошла в общую столовую. Сели за стол.

Посмотрели делегаты в чашки и миски и переглянулись многозначительно, а востроносая баба пожевала губами и спросила:

— Ай праздник у вас какой?

— Почему праздник? — удивились коммунары.

— Да вон, — повела рукой над столом востроносая, — понаставлено-то всего.

Делегаты дернули ее за рукав.

— Сиди, Варвара, не выказывай серости.

Варвара смущенно замолчала, однако во время обеда то и дело сокрушенно головой качала.

— Ну-ж и жрете вы, прости господи!

— Плохо, что ли? — засмеялись коммунары.

— Плохо, — вздрогнула Варвара, — да мы в праздники этого не видим.

— Поехала! — нахмурился бородатый, — будто товарищам интересно это!

— Почему ж, не интересно, — усмехнулся Федоров и выразительно посмотрел на Кузю и Никешку, — а вот вы спросите их, какие разносолы вначале ели.

Но так как Никешка сделал вид, что он оглох, а Кузя поспешил забить свой рот куском жирной свинины, Федоров сказал:

— Турнепс лопали!

И, улыбаясь, он рассказал о первых, тяжелых днях коммуны. Детина в шапке смотрел с восторгом в рот Федорова и толкал поминутно своих соседей:

— Видали? Вот он коллективный труд-то… От турнепса живым манером к такому роскочеству. Что, не моя разве правда?

Обед кончился. Делегаты начали осматривать коммуну.