— Исключено. Это мое хобби. И успокойся: с завтрашнего дня я не буду пережаривать хлеб.

Борислав учит меня ждать, будто не знает, что я настоящий чемпион по ожиданию. Незаменимая тактика. Надо только знать, когда и как ею пользоваться. Как сказано или, может быть, не сказано в Библии: есть время ожидать и есть время действовать. Проходит всего несколько дней, и мне дается знак, что мое терпение вознаградится: я получаю повестку.

Повестка у меня на восемь утра. Прихожу за пять минут до назначенного часа. Одна из дверей приемной открыта в помещение, где, судя по запаху, работает машина для эспрессо. Проходит четверть часа, однако меня не приглашают. Вместо этого в двери показывается молодая женщина и любезно спрашивает:

— Желаете кофе?

— Не откажусь, если ожидание грозит затянуться.

Кофе казенный, сиречь скверный. Еще более скверно то, что я продолжаю без толку торчать в приемной. Наконец по лестнице спускается полицейский и сопровождает меня наверх. Человек, который встречает меня в небольшом кабинете, высок, молод и внешне приятен. Боюсь только, что внешность — единственное приятное в нем.

— Простите, что заставил вас немного подождать, но так уж у нас водится, — сообщает он мне в форме извинения и указывает на стул. Молча сажусь и устремляю терпеливый взгляд на хозяина кабинета. Почувствовав, что я настроен не слишком дружелюбно, и явно желая умягчить меня, он замечает: — Наверное, незачем говорить, что мне известно, кто вы. Кое для кого из моих младших коллег вы настоящая легенда.

— Не стоит преувеличивать.

Моя невинная реплика остужает порыв его благорасположения.

— Понимаю вашу скромность, — кивает он. — И разделяю ее. Могу себе представить, как люди, подобные вам, огорчаются, столкнувшись с человеком, не верящим ни в какие легенды.

— Назначив на восемь и приняв в девять, вы, я смотрю, приготовили для меня интересную тему для беседы.

— Тема другая, и вам это известно. Речь идет о ваших взаимоотношениях с гражданином Валентином Зарковым. Какого характера были эти взаимоотношения?

— Служебного.

— Точнее?

— Такие, как, к примеру, у нас с вами в данный момент: вы спрашиваете — я отвечаю. Только в случае с Зарковым было наоборот: спрашивал я.

— В общем, беседовали, — обобщает хозяин кабинета.

— Можно сказать и так.

— А под каким углом в этих беседах обсуждалась тема наркотиков?

— Я ведь вам уже объяснил: я спрашивал, а он отвечал. Поскольку специалистом по наркотикам был он, а не я.

— Дело в том, что Зарков утверждает обратное. По его словам, все его действия координировались известной секретной службой и конкретно лично вами.

— Вполне естественно, что, пытаясь выкрутиться, он утверждает нечто подобное. Неужели вы допускаете, что найдется такой наивный человек, который поверит его россказням?

— Пока что я ничего не допускаю. Просто занимаюсь анализом фактов.

— Вам должно быть известно, что несколько лет назад по этому делу проводилось следствие, потом состоялся судебный процесс и был вынесен приговор. Материалов по этому делу собрано довольно много, и все они в вашем распоряжении. В них гораздо больше подробностей, чем я могу сейчас припомнить.

— Благодарю за наставление. Вы, я вижу, убеждены, что вас вызвали с единственной целью доставить неприятности. Но беда в том, что материалы, о которых вы упомянули, совсем не так многочисленны, как вам кажется. Скажу прямо, из них многое изъято и изъято целенаправленно. С очевидным намерением скрыть определенные факты. Можно было бы махнуть рукой: дело прошлое, зачем его ворошить. Но ситуация осложнилась: Зарков подал прошение о пересмотре дела. Прошение его удовлетворено соответствующей инстанцией. Поэтому я позволил себе вызвать вас. И рассчитываю, что, как коллега, пусть и бывший, вы могли бы помочь мне в ликвидации некоторых белых пятен.

— Пусть и бывший, но я не ваш коллега, господин прокурор. И у меня нет ни малейшего опыта в том, что касается вашей работы. Так что допрос окончен.

— Это не допрос, — сухо возражает хозяин кабинета. — Но если вы упорствуете в своем недружелюбии, то я могу вам организовать и допрос.

После чего резкими движениями отмечает мой пропуск и отпускает меня.

«Сдали под конец нервы у молодого человека», — думаю не без некоторого злорадства, спускаясь по лестнице. Потом соображаю, что и меня они подвели. В чем, собственно, передо мной провинился этот человек? Просто делает свою работу, отрабатывая зарплату.

— Зачем вызывали? — спрашивает вечером Борислав.

Коротко пересказываю ему свою беседу с прокурором.

— Не понимаю только, зачем им вытаскивать на свет старую историю с наркотиками.

— Человек тебе ясно сказал: решили пересмотреть дело.

— Ну и пусть себе пересматривают. Только не понимаю, чем я им могу помочь.

— Как же тебе понять, когда ты ленишься заглянуть в газеты. Цель — реанимировать давнишние обвинения против нашей страны, чтобы лишний раз напомнить, как преступен был прежний режим и как непорочен нынешний. Репертуар известен: болгарская военная промышленность производила оружие для стран, поддерживающих терроризм. Последние, за неимением денег, расплачивались с нами наркотиками. А мы под видом лекарственных средств вывозили эти наркотики на Запад: с одной стороны, чтобы зарабатывать валюту, а с другой — чтобы травить золотую буржуазную молодежь.

— Зачем мне читать подобную чушь, когда я могу послушать ее в твоем пересказе? Не знаю только, стоит ли утруждаться. Эти выдумки столь избиты и затасканы…

— Им стараются придать свежести. Не так давно этот подонок… пардон, этот красавец, наш президент[3], самолично потребовал от правительства Италии вновь поднять вопрос о причастности Болгарии к покушению на папу римского. Ему отвечают, что вопрос этот давно изучен и что Болгария не имеет к покушению никого отношения, но наш красавец не унимается: настаивает на том, чтобы против нас в очередной раз выдвинули обвинение и тем самым заклеймили прежний режим как террористический.

— Кстати, — говорю, — эта история с наркотиками, в которую меня впутывают, началась именно тогда, когда нас обвинили в организации покушения на папу. Обстановка в то время была накаленная, и в связи с этим передо мной поставили определенную задачу. Ты ведь знаешь, что наркотики — не наш с тобой профиль.

— Это мелочи, Эмиль. Дай бог, чтобы я ошибался, но в данном случае главное для них — превратить тебя в обвиняемого.

— Но фактов же нет.

— Чтобы понять, есть или нет, требуется провести новое расследование, а это — действенный способ достичь нужного эффекта: новая шумиха в прессе по поводу преступной торговли коммунистами так называемыми лекарственными средствами. На это время, чтобы не скрылся или не сбежал за границу, тебя, естественно, посадят под замок. В конце концов, тебе вынесут приговор на основании ложных свидетельских показаний, а может, и выпустят, если, конечно, доживешь.

— При таком счастливом исходе дела смогу ли я все еще рассчитывать на твой кров?

— Комната Афины всегда в твоем распоряжении.

— Слава богу. Но, поселив у себя уголовника, ты рискуешь подорвать свою репутацию.

— Наша с тобой репутация, Эмиль, и без того уже подорвана, и подорвать ее сильнее едва ли возможно.

— Раз уж речь зашла о комнате Афины; вчера вечером мне подумалось, а не слишком ли нахально, с моей стороны, жить в ней? Не лучше ли нам поменяться комнатами? Все-таки Афина была твоей женой, а не моей.

— Меняться не будем. Я и без того слишком часто вспоминаю ее. А если еще и в ее комнату переселюсь, она вообще не выйдет у меня из головы.

— Что плохого в том, чтобы вспоминать жену?

— Ничего. Кроме, пожалуй, того обстоятельства, что каждый раз, вспоминая ее, я проклинаю себя.

Афина. Когда-то давно у нас на службе разнеслась сенсационная весть: наш Борислав женился на девушке, чей отец в прошлом был среди главарей фашистского режима. Как это бывает в подобных случаях, сенсация вызвала бурю возмущения, но скоро измельчала до скучных перешептываний сплетников, поскольку, как оказалось, гора родила мышь. Отец, а точнее, дед молодой жены в прошлом был не фашистским лидером, а всего лишь богатым торговцем шерстяными тканями, хотя и на все сто процентов поддерживавшим фашистов. Ничего определенного о размере его богатства известно не было, поскольку его магазин сгорел во время бомбежки, но что он был врагом нынешней власти — это было несомненно, поскольку в свое время он голосовал за Николу Пе́ткова[4]. И вот, на тебе — наш лопух взял и женился на дочери этакого элемента, как будто в нашем городе не нашлось девушки из порядочной семьи. «Изловчились буржуи, — комментировали у нас на работе. — Целенаправленно выдают своих дочерей за наших парней. Уже до сыновей членов Политбюро добрались. Захватывают крепость изнутри».