Афонькнно счастье: Рассказ. Спб.: Н. Морев. — В сб.: Читальня народной школы: Журн. с картинками, 1904, вып. 1.

Как Юра знакомится с жизнью животных: Рассказы о животных и их жизни. Для маленьких детей. М.: Изд-во т-ва И. Д. Сытина, 1907. В этом издательстве книга выходила еще четыре раза. В библиографии зарегистрированы издания в 1911, 1913 и 1915 годах, 5-е издание. — М., 1918.

Первая поездка: Книжка для маленьких детей. Спб. — М.: T-во М. О. Вольф, 1907.

Сторож Миша. Спб.: Н. Морев. — В сб.: Читальня нар. школы, 1914, вып. 1.

Кот Василий Иванович: Рассказ. М.-Л.: Гос. изд-во тип. Печатный двор в Л., 1928.

Наседка: Рассказ для детей. М.-Л.: Гос. изд-во 1-я образцовая типлит., 1928.

Как волчиха на свете жила: Рассказ. М.-Л.: Гос. изд. тип. «Красный пролетарий» в М., 1930.

Рассказы и очерки. — Куйбышев. Кн. изд-во, 1983.

Рассказы и очерки в газетах и журналах

День Павла Егоровича: Очерк. — Русское богатство, 1884, кн. № 7.

Одинокая: Очерк. — Саратовский листок, 1889, № 65.

Лагутка: Очерк. — Саратовский листок, 1889, № 120.

Встреча: Очерк. — Саратовский листок, 1889, № 241.

Выборщики. — Саратовский листок, 1890, № 20–21.

Со скуки. — Самарская газета, 1891, № 19–21.

Ради детей. — Саратовский листок, 1891, № 238.

Ушел: Очерк из народной жизни. — Самарская газета, 1891, № 50, 56.

Мария Руфимовна: Этюд. — Самарская газета, 1892, № 251–253.

Рождественский сочельник. — Самарская газета, 1892, 31 октября и 3 ноября.

Фантазия: Рассказ. — Самарская газета, 1893, № 155.

Ей было дано: Рассказ. — Самарская газета, 1893, М» 66.

Сон в старом доме. — Самарская газета, 1893, № 283.

Рассказ о том, как в деревне Малиновке холеру встречали. — Самарская газета, 1893, № 38.

Странная девушка. — Самарская газета, 1894, 16 декабря.

Филатово сено: Деревенский рассказ. — Самарская газета, 1896, № 257, 260, 262.

Воскресный день сельского хозяина: Очерк. — Самарская газета, 1897, № 177, 183, 193.

Солдат пришел: Рассказ. — Самарская газета, 1897, № 157, 161.

Прогулка: Рассказ. — Самарская газета, 1899, № 249.

У камина: Рассказ. — Самарская газета, 1899, № 277.

Мопсик: Рассказ. — Самарская газета, 1900, № 78.

Ангельская душенька: Рассказ из народной жизни. — Самарская газета, 1900, 17 и 18 мая.

Пробуждение: Рассказ. — Образование: Журнал, 1905, сентябрь.

Июльским полднем 1936 года в небольшой дом, что рядом с закрытым костелом, постучали.

Перед хозяйкой стояло несколько незнакомых людей, по видимости, приезжих. Среди них выделялся грузный человек в шляпе и с плащом на руке. При всей представительности, в его лице с высоким лбом, крупным носом и зорким взглядом сквозь очки, в неторопливых его манерах было что-то располагающе свойское. Зажатым в кулаке платком он то и дело отирал с лица и шеи пот, дружелюбно оглядывая все и подмечая, как будто и нестерпимую июльскую жарищу находил чем-то для себя интересной. Это был Алексей Николаевич Толстой.

Если не считать давнего спешного заезда, писатель осматривал Самару, в сущности, впервые за последние двадцать с лишним лет. И каких лет! Перепахавших войнами весь мир, преобразивших Россию, народ, его самого… Самара называлась теперь Куйбышевом. Пароход, спускавшийся по Волге, встал у Куйбышева. И первое, что сделал Толстой, — пришел к этому домику возле костела.

В заметке, напечатанной затем в областной газете, В. Севастьянова рассказывала: «Я быстро познакомилась с гостями. Мы прошли в нашу квартиру.

— В этом доме я жил много лет назад, — сказал Алексей Николаевич. — Здесь была моя комната, рядом комната матери.

Теплая беседа длилась около получаса.

— Я поражен изменениями, которые произошли здесь. Прежнюю Самару теперь не узнать. На месте пустырей и лачуг выросли огромные здания…» («Встреча с писателем», — «Волжская коммуна», 1936, 6 июля).

Газетная заметка передает лишь самые внешние приметы этого свидания Толстого с его прошлым… События, которые случились с ним здесь ровно за тридцать лет до этого, Толстой многие годы считал самыми неизгладимыми в своей жизни. Это был мгновенный переворот во всем, боль, кошмар, возмужание. Когда в новогодние дни 1913 года в писательском кругу вспоминали самые значительные случаи из жизни, А. Толстой рассказал: «…Это было летом 1906 года. Я жил в Германии, в Дрездене, учился… Жил обычной жизнью студента, как живут все.

Перед самыми экзаменами я вдруг без всяких причин почувствовал безотчетное беспокойство, какую-то странную и сильную тревогу. В два дня я собрался и уехал в Россию, к матери, жившей на берегу Волги, верстах в 12 от Самары (на даче. — Ю. О.).

Поездка по Волге была жуткой. В то лето начались аграрные беспорядки, по ночам горизонт пылал заревом пожаров. Тревожность не покидала моей души. Было что-то томящее, смутное и тяжелое, что не оставляло меня ни на минуту. И все эти дни я чувствовал, что настает какой-то решающий момент в моей жизни, что с этих дней жизнь будет иной, совсем иной, непохожей на прежнюю…

Наутро все мы — я, мать и жена — поехали в Самару. Матушка заехала к знакомым, я — на пристань, проводить уезжавшую знакомую барышню.

Когда, проводив знакомую, я шел от пристани вверх… к городу, на перекрестке услышал какой-то странный удар. Я пошел на звук и вот что увидел: разбитые дрожки, две лошади бьются в агонии, а кучер валяется, запутавшись в вожжах. Близ дрожек лежит тело в черном мундире, одна рука в белой перчатке, вместо другой руки — кость, вместо ног — кости. Головы нет.

Это был губернатор Блок (убит бомбой террористов в конце июля 1906 года. — Ю. О.).

Потрясенный всем пережитым и виденным, я пошел к знакомым, где остановилась моя матушка. Встречаю своего тестя — врача, и вот что он говорит мне: «Не пугайся, случилась скверная вещь. Александра Леонтьевна (моя мать) без сознания — у нее менингит».

Утром матушка моя скончалась.

Я уехал в Петербург, как-то внезапно начал работать, потом уехал в Париж…

Со дня кончины матери я постоянно чувствовал ее присутствие. И чем более усложнялась моя жизнь, тем интенсивнее я жил духовной жизнью, тем легче чувствовал себя. Тогда же я и начал писать.

Страстным желанием моей матери было, чтобы я сделался писателем… Все, что я рассказывал вам — есть самое значительное, неизгладимое в моей жизни…» («Голос Москвы», 1913, 6 января, М 5, с. 4).

Позднее, в частности в «Краткой автобиографии» (1942–1944), А. Толстой снова возвращался к своей последней встрече с матерью. Запомнилась жесткая откровенность одного разговора.

На самарскую дачу Толстой привез из Дрездена новые тетрадки стихов. Мать больше понимала в литературе, чем умела писать. Это он уже знал тогда. Старомодными и длинными казались ему многие повести и пьесы, которые она трудолюбиво выстукивала на машинке. И все-таки она оставалась для него учителем, которого нельзя было обмануть ни модными рифмами, ни салонной дерзостью образов, ни взятыми напрокат идейками. Она все видела и понимала.

Кажется, в тот приезд он вдруг возомнил о себе. Позади были изъезженные столицы и заграницы. Ему шел двадцать четвертый, и он уже начинал печататься. Строгий приговор его новым стихам явился для него неожиданностью. Он был смущен, раздосадован.

В голосе матери было сожаление, но не сочувствие:

— Все это очень серо…

Требовательность — стало ее завещанием. В «Краткой автобиографии» А. Толстой дважды упоминает о матери в связи со своими попытками в литературе. И каждый раз она выступает в качестве разрушителя иллюзий. Причину этой ревнивой взыскательности он видел, хотя и не знал, конечно, всего, что выясняется теперь из найденной переписки матери. Кто поверил в А. Толстого самым первым? Еще задолго до того, как он всерьез начал сознавать свое дарование сам? Она. Литературное чутье и материнское чувство соединились в одной уверенности. Наблюдая, как много поэтических «мыслей зароилось» у 16–17-летнего Толстого, как мир для него полнится скрытыми от других красками и звуками, она угадала в беспомощных виршах будущее сына. С поражающей теперь нас прозорливостью она писала тогда А. А. Бострому: «…Я очень осторожно стараюсь обращаться с его творчеством, ничего не говорю, как делать, а только критикую или одобряю. Увидишь, его творчество будет сильнее моего, и мне со временем придется перед ним преклоняться, что я и сделаю с великой радостью!» (Письмо без даты, между осенью 1899 — весной 1900 года).