Норильск — живое доказательство того, с каким напряжением Россия распространяла цивилизацию на далекий Север… Москва взялась за дело, развивая невероятную энергию и быстроту. Переселение началось немедленно. Продовольственные припасы и строительный материал посылались одновременно с переселенцами. Избы, мастерские, лаборатории выросли на некогда бесплодной тундре… Так возник Норильск — город, состоящий из изб и заводов».

Полночи брожу по городу, гляжу на его «избы» и «мастерские».

Норильск в общем-то пятиэтажный. Таким он и был задуман с самого начала, когда возводили (тут не подходит слово «строили») его главный — Ленинский проспект, который начинается от великолепной, напоминающей по архитектуре Ленинград Гвардейской площади. Впрочем, чему удивляться: сердце города спроектировали ленинградцы. Они успели возвести величественные здания с колоннами, портиками, балконами. Для Норильска это не излишества, а необходимость; человеку здесь хочется противопоставить небывало суровому климату не только тепло квартир, не только быстрый и удобный транспорт, но и внешний вид самого города. И эти высаженные в вазы цветы на широченных улицах, и эти неправдоподобно свежие зеленые газоны, на которых весело растут овес и ячмень.

Посередине Гвардейской площади, в самом центре ее асфальтового круга, высится глыба норильской руды, отливающая в изломе густым золотистым цветом. К одному из ее боков прикреплена металлическая пластина со словами: «Здесь будет сооружен обелиск, всегда напоминающий о подвиге но-рильчан, покоривших тундру, создавших наш город и комбинат».

Жители гордятся своим городом, тем, что они сделали и делают. И конечно, по праву. Когда я однажды зашел позавтракать в кафе и взял салат из свежих овощей, сидевший со мной за столиком мужчина, узнав во мне приезжего, воскликнул экспансивно:

— Почему вы так равнодушно, я бы сказал, прозаически едите салат?! Прошу учесть: вы едите не просто помидоры и огурцы, вы едите помидоры и огурцы, выращенные на шестьдесят девятой параллели! — он продолжал, все более воодушевляясь и забыв о своем завтраке. — За этот салат вы заплатите чуть больше, чем в московском ресторане, в то время как каждый житель Норильска обходится государству в пять раз дороже, чем москвич! Это потому, что здесь трудно жить. Климат и прочее. Вы у нас бывали зимой? Нет? Тогда вы не имеете ни малейшего представления о норильском характере! Коренной норильчанин — это не просто человек! Это кремень! Это — сгусток энергии!..

Норильск построен на вечной мерзлоте, и это тоже наложило на его архитектуру свой отпечаток. Его здания необычны уже хотя бы потому, что все они, кроме, может быть, домика Урванцева, стоят на сваях. Весь город метра на полтора приподнят над мерзлой землей, и нетерпеливые прохожие проложили под домами свои, сокращающие путь тропинки.

Я тоже пользуюсь одной из них, захожу в этот открытый со всех сторон «подпол» и чувствую, как гуляет здесь холодный, не согретый ночным солнцем сквозняк. Впрочем, как раз этого и добивались проектировщики: зданиям нужен холод, который не дал бы оттаять вечной мерзлоте. Иначе — беда.

Как- то на одной из улиц Норильска пробурили скважину. Обычно чем глубже в землю, тем теплее. Здесь же нулевая температура началась лишь с отметки в сто пятьдесят метров. Такова мощность вечномерзлотного массива, царства вечного холода. Но есть места, где это царство простирается еще глубже.

Вечная мерзлота ничем не грозит людям, если ее не трогать. Наши предки этого не знали, и некоторые из них жестоко поплатились за незнание. В 1868 году уже знакомый читателям дудинский купец Куприян Сотников построил на открытых им руде и угле примитивный завод и выплавил двести пудов меди. На этом биография завода закончилась: шахтная печь, в которой плавилась руда, разрушилась и ушла в землю. Чтобы узнать, в чем причина беды, потребовались годы и годы. Летом 1936 года в Норильске ушел в землю деревянный цех электролиза никеля, через три года поползли бараки. Затем стали деформироваться здания обогатительной фабрики, кирпичного завода. Дальше терпеть было нельзя.

В январе 1941 года тогдашний начальник Норильскстроя Авраамий Павлович Завенягин, чье имя сейчас носит дважды орденоносный комбинат, отдал приказ о создании специальной мерзлотной лаборатории. Ее возглавил инженер Михаил Васильевич Ким. А в 1966 году за победу над вечной мерзлотой Киму была присуждена Ленинская премия.

…О том, что окончилась ночь и наступил рабочий день, я узнаю не столько по солнцу — оно уже давно оторвалось от горизонта, поднялось и светит во всю ивановскую, — а по тому, как быстро заполняются народом улицы, как натужно гудят переполненные автобусы и мчатся еще пустые грузовики.

На одной из окраинных улиц уже приступили к работе строители: как раз делают свайный фундамент дома. На площадке кое-где зеленеют островки мхов — почву здесь стараются сохранить — и торчат похожие на высокие пни бетонные столбы. Стучит небольшой буровой станок. Лежат сложенные наподобие бревен балки, которым предстоит скоро превратиться в сваи. Одна из скважин готова, и в нее из ковша заливают киселеобразную глинистую массу. Потом кран осторожно подхватывает балку, раздаются команды: «Помалу вправо», «Опускай!», после чего конец балки попадает в отверстие скважины и медленно опускается в глубину. Оттуда выдавливается через край, булькает и пенится только что залитый желтый «кисель». Пройдет какое-то время, и он замерзнет, затвердеет и незаметно закрепит в грунте сваю, одну из многих, на которые положат бетонную плиту будущего здания.

Теперь оно будет стоять прочно и долго, как если бы его построили в Москве: полутораметровый слой воздуха под ним надежно защитит вечную мерзлоту от тепла отопительных батарей, газовых плит, ванн с горячей водой.

И еще. Строить жилье в «арктическом исполнении» здесь необходимо из-за климата. А он в Норильске, пожалуй, посуровее, чем на Диксоне. Урванцев писал, что пурги в Норильске дуют «30–35 процентов календарного времени зимних месяцев», иными словами, третью часть зимы! Особенно страшна так называемая черная пурга, когда от мороза лопаются стальные рельсы и одновременно свирепствует ветер, оцениваемый по шкале Бофорта как ураганный. Сочетание того и другого определяет балл жесткости погоды. В Норильске он выше, чем на полюсе холода.

Несколько лет назад «черная пурга» бушевала три недели. Она началась внезапно, вечером шестого января. Стало трудно дышать. Седая снежная мгла поглотила огни окон, витрин, уличных фонарей. Ветер срывал железо с крыш. (А крыши здесь специально делают плоскими, да еще заливают поверх битумом.) Остановился весь транспорт, даже между заводскими цехами все занесло снегом.

О своей, прямо скажем, не очень ласковой погоде норильчане, однако, говорят с неизменным юмором.

— Ветер сумочку дамскую гонит по тротуару, а за ней ее хозяйка бежит, никак догнать не может. Кричит: «У меня там три десятки!» А ей кто-то в утешение: «Не горюй, к тебе сейчас другая сумочка, с тремя сотнями прилетит!»

Или:

— Иду это я, а ее навстречу пурга несет. Прямо ко мне в объятия. Просит: «До стены проводи». Ну и проводил… на всю жизнь.

— Унты не подбил микропоркой, вышел на улицу, а меня как понесет, как понесет, будто на лыжах с горки лечу.

— После пурги на улице столько пыжиковых шапок валялось, подбирать не успевали…

И в то же время нет, пожалуй, другого города в стране, где бы с последствиями пурги разделывались так быстро. Для очистки улиц в Норильске приспособили отработанные в авиации турбины: мощная струя воздуха выдует снег из любого закоулка. Армия бульдозеров и других машин докончит начатое. На операцию «снег» уходит всего два часа.

И еще одна особенность города на шестьдесят девятой параллели. Уличные фонари здесь повешены очень близко друг от друга, часто. В других городах расстояние между ними пятьдесят метров, в Норильске — вдвое меньшее.

Сейчас фонари, понятно, не горят, а зимой не выключаются с ноября по февраль, пока не взойдет солнце, принося с собой удивительно синие рассветы и голубые, прозрачные сумерки. А вот красные лампы на угловых домах светятся и сейчас; это на случай тумана, который иногда бывает таким густым, что если смотреть на город издали, то увидишь только верхушки заводских труб над плотной серой пеленой, похожей на смог. Туман — нередкий гость и зимой, но это уже при сорока пяти градусах мороза.