— Он свое слово сказал. Теперь моя очередь. Но это будет не то, на что рассчитывают Джонс и Робинсон. Как сегодня выяснилось, они у меня в руках, поскольку обещали Куку, что я по-прежнему буду на него работать.

— И ты намерен взять их за горло?

— Кто-то же должен быть хозяином.

— Дэвид, на это ты не способен.

— Успокойся и выслушай меня. Ты сама всегда советовала мне думать прежде всего о своих интересах. Вот я и думаю. И хочу получить свое. А чего ты хочешь? Чтобы я поблагодарил Кинга за то, что он уволил меня, заподозрив в подвохе?

— Дэвид, что с тобой случилось?

— Ну, хватит. Ты была непростительно груба с Биллом Робинсоном. Завтра же позвони и извинись перед ним и Корой. Надеюсь, они решат, что у тебя была истерика.

Он остановил машину у ее подъезда и уже собрался выйти, чтобы открыть ей дверцу, но Келли сказала:

— Подожди, Дэвид.

— Поговорим у тебя.

— Ты ко мне не пойдешь.

— Вот как?

— Не поступай так, Дэвид. Ты себе этого никогда не простишь. Да, ты обижен, но из-за этого нельзя закрывать глаза на правду и не видеть, кто такие Трент Джонс и Билл Робинсон. Иначе ты сам окажешься ничуть не лучше. Правда рано или поздно выйдет наружу, и ты возненавидишь себя на всю жизнь. Давай поженимся, Дэвид, уедем куда-нибудь и начнем жизнь заново.

Он был взбешен.

— Я не женюсь на тебе, если ты ставишь мне условия. Не много ли ты на себя берешь? Ты что же, вздумала читать мне мораль?

Келли взялась за ручку дверцы. Дэвид сказал:

— Иди, иди. Я позвоню утром, когда ты опомнишься и поймешь, в какое дурацкое положение себя поставила. Я просто не желаю слушать нравоучения. Во всяком случае не от тебя.

Глядя прямо перед собой, Келли спросила:

— Потому что ты подобрал меня в баре? Потому что я отдалась тебе в первый же вечер? Потому что я содержанка? Вот поэтому я не имею права сказать тебе, что ты теряешь честь?

— Это говоришь ты, а не я, Келли.

— Дэвид, если ты так переменился из-за меня, то мне очень грустно.

— Ты несколько преувеличиваешь свое влияние. Я позвоню утром.

— Прощай, Дэвид.

— Не говори глупостей.

Она вышла из машины и, не оглянувшись, скрылась в парадном.

Дэвид приступил к работе в фирме «Бэттл, Джонс и Робинсон». На третий день он обедал с Диком Харбертом. Харберт сказал:

— Ну, я готов!

— К чему, Дик?

— Разве они тебе ничего не говорили? Они обещали мне место у вас.

— Я этого не знал.

— Ну, а они обещали.

Дэвид рассказал об этом разговоре Тренту. Трент тут же позвонил Харберту и сказал:

— Дик, как только все наладится и устроится.

Дик Харберт начал понимать, что его просто обвели вокруг пальца, но не захотел посмотреть правде в глаза и стал ждать земли обетованной. Он отдал себя во власть мошенникам, и жаловаться было некому.

— Что же ты обещал ему? — спросил Дэвид у своего компаньона.

Трент невозмутимо ответил:

— Что мы возьмем его к себе, если будет вакансия. Видимо, он не так мейл понял.

— А что он для нас сделал?

— Что сделал? Ничего.

— Он сказал мне, что Стаб Кук и Герман Уорс спрашивали у него, как работает Кинг. Что он им ответил?

— Откуда мне знать, Дэви? Спроси Стаба. Да не волнуйся, все в полном порядке!

Дома Дэвида ждал Билли Тэрнер.

— Как ты сюда попал?

— Ты бы сначала дверь запирал, а потом спрашивал, дружок.

— Тоже верно. Как там ребята?

— Прекрасно, хотя с тобой было бы лучше. Может, вернешься?

— Нет. Я теперь деловой человек.

— Слыхал. Ну, и как ты себя чувствуешь в этой теплой компании?

— Что ты имеешь в виду?

— Сам знаешь, дружок.

— Билли, давным-давно мы решили, что будем просто приятелями, верно?

— Верно. Только нелегко это, когда ставишь человека так высоко, как я тебя.

— Не лезь ты не в свое дело.

— Можешь уделить мне три минуты своего драгоценного времени?

— Чего ты хочешь?

— Как я понимаю, ты не возражал, когда эти подонки увели чужого клиента, а может, убедил себя, будто они этого не делали. Должен сказать, что и эта фирма, то есть Уэйкмен, тоже хороша. Куда она годится, если готова перерезать человеку глотку, чтобы сэкономить пару паршивых долларов. Это не фирма, а грязнея лавочка. Она смердит. И неужели ты, Дэви, способен быть посредником фирмы, которая смердит?

Дэвид криво усмехнулся.

— Что-то не узнаю тебя, Билли Тэрнер. Или это не ты заключаешь пари на исход футбольных матчей? Слишком много я получаю советов от людей, которые не оченьто годятся в советчики.

— Ну что ж, я Билли Тэрнер, а ты — Дэвид Бэттл. То есть был Дэвидом Бэттлом. А теперь, видно, то, что хорошо для Билли Тэрнера, сойдет и для Дэвида Бэттла? Жаль, если так. У меня от этого стало бы чертовски скверно на душе, Дэви. Если ты из-за меня так переменился, то мне очень грустно.

— Это я уже слышал. Эначит, ты с ней разговаривал?

— Да.

— Она тебе позвонила? Захотела похныкать?

— Да, она мне позвонила. Знаешь, что я сделал, Дэви? Я спросил ее, не пойдет ли она за меня. Честное слово. Я сказал ей, что люблю свою жену, но ее люблю больше. И раз у нее с гобой все кончено, то я и прошу ее выйти за меня.

Дэвид молчал. Он знал, что сейчас скажет ему Билли Тэрнер.

— Она к тебе больше не вернется, Дэви. Ты потерял свою техасскую девушку.

Дэвид молча повернулся, выбежал из дома и сел в машину. Он подъехал к дому

Келли и отпер дверь своим ключом. Он быстро прошел прямо в спальню — их спальню. Шкафы и комод были пусты. Он лег на их огромную двуспальную кровать и уставился в потолок. Взял лежавший на постели футбольный мяч, подаренный ему после героической игры за «Детройтских львов», и стал его подбрасывать. Он думал о Келли Брэнд. Он вспоминал ее походку — пританцовывающую, как у маленькой девочки, которая идет, разбрасывая цветы. Он вспоминал ее чудесную улыбку, каштановые волосы, которые она отбрасывала с лица, когда поворачивала голову. Он вспоминал ее живые глаза и живой ум, который значил для него так много. Он вспоминал, какой она становилась нежной, когда он обнимал ее, как вспыхивала в ней страсть, и она обнимала его еще крепче. Он думал о ней. Думал о ней. Он снова лежал в раздевалке «Нотр Дам», глядя в потолок, а дождь и одиночество отгораживали его от всего мира, и ветер уносил Суит-Уотер все дальше и дальше, и на сто тысяч миль вокруг не было никого. Он думал о Келли Брэнд и вздрогнул всем телом, услышав воющий, стонущий паровозный гудок Суит-Уотера. Где ты, Келли? Я люблю тебя, люблю тебя, где ты?

Он сел на кровати и крикнул, словно Келли была рядом:

— Убирайся к черту! Убирайся к черту!

В квартире, где Дэвид теперь жил с матерью, зазвонил телефон. Голос Билли Тэрнера произнес:

— Дэви, я видел Большую Медведицу.

— Мне не о чем с тобой говорить, Билли.

— Я пьян, Дэви. Но могу еще приехать и избить тебя до полусмерти, если ты не станешь меня слушать, — и ты будешь слушать. Я видел Большую Медведицу. И я сказал: «Слушай, Куган. Я, конечно, из деревни, но я учил юриспруденцию и даже писал научную работу — так, по-моему, ты можешь засадить Робинсона в тюрьму за преступный сговор».

— Какой сговор? — спросил Дэвид.

— Вот что, Дэвид, если ты это захочешь узнать, то узнаешь. Да ты уже знаешь, а скоро и поймешь, что знаешь.

— Мне нужны факты.

— Кора Робинсон говорила одной своей приятельнице, что ее муж давно помогает Тренту Джонсу.

— Ай да факт! Сказать все можно.

— Таких фактов у них много. И еще у них есть контракт.

— Ни о каких контрактах я ничего не знаю.

— Неужели, Дэви? А в нем значится твоя фамилия.

— Если и так, меня это не касается. Моя подпись на нем есть?

— Дэви, я бы советовал тебе повидаться с Куганом и Смитом и внести в это дело ясность.

— А что намерен предпринять Куган?