— Значит, папа сообщил вам о том, что мама наполовину еврейка? Это же вранье! Он говорит так ей назло, потому что она образованнее его.

— Так будешь молчать по другой причине. Я ведь могу рассказать всем, какой ты шкодливый трус. Как бы это не заставило их переменить о тебе мнение!

— Это все глупости. И мне плевать.

— Да? Ну, так я назову тебе третью причину. Если ты хоть пикнешь, я тебя пинками прогоню через весь город и швырну в Канаву. А не веришь — можем хоть сейчас попробовать.

Пит Данковский побелел. Его охватило смятение. Он знал, что ему ничто не грозит. Знал, что Блэк дразнит его, надеясь, что он примет вызов. Так почему же он стоит столбом? Ведь это так легко — достаточно сказать одно слово. Он же не трус! Нет! Гак почему же он не докажет этого?

Доктор Ковальский сказал:

— Ты сегодня же попросишь Эллен Фоли стать твоей женой. И мы оба будем хранить тайну друг друга.

█

Паровозный гудок прорезал тишину ночи в то самое время, когда Эллен Фоли давала жизнь Теодору Данковскому. Это было в марте 1912 года. Роды принимали обе бабушки, потому что доктора Блэка вызвали в Мэрдер-Крик, где он мог только бессильно смотреть, как умирающий от туберкулеза легких Генри Форси кашляет и захлебывается кровью.

Роды были тяжелые. Ребенок шел спинкой вперед, и пуповина обмоталась вокруг его шеи. Он сразу посинел. Кэтрин Фоли в отчаянии поспешила его окрестить:

— Во имя отца и сына и святого духа нарекаю тебя Теодором. Аминь!

Ее начала бить дрожь, и толку от нее не было никакого. Но Стелла Данковская перерезала пуповину столовым ножом, сдернула ее с тонкой шейки и, подняв младенца за ножки, принялась шлепать его по заду и спинке. Прошла томительная минута, младенец вдруг вздохнул впервые в жизни, и его тельце медленно порозовело.

Потом приехал на своей вороной лошади доктор Блэк и сказал, что новорожденный будет жить.

— Хорошо, что бабушки оказались здесь. В следующий раз зовите меня заранее. Я не люблю провожать умирающих; я люблю встречать рождающихся. — Блэк закрыл чемоданчик. — Человек умер, и человек родился. — Он улыбнулся. — Этот мальчик поторопился явиться на свет! — Но, взглянув на хмурые лица бабушек, он перестал улыбаться и прибавил неловко — Во всяком случае, я рад, что вы были тут. Дело могло кончиться плохо.

Кэтрин, перебирая четки, сказала:

— Господь и святое крещение совершили чудо. Надо отслужить благодарственный молебен.

— При чем тут чудо, — заметил Пит. — Его спасло то, что перерезали пуповину. Вы могли бы крестить его весь день напролет, а он так и не вздохнул бы!

Не обращая на зятя внимания, Кэтрин повторила:

— Надо заказать молебен.

Ночью раздался паровозный гудок, и Эллен сказала мужу:

— Он вот так же тоскливо ревел, когда родился наш сын, — совсем как тогда, когда мы совершили смертный грех. Он умрет.

Пит весь похолодел. Эллен повторила:

— Он умрет, я это чувствую. Бог покарает нас.

Пит окончательно проснулся и сразу почувствовал огромное облегчение. Он засмеялся визгливо, почти истерически.

— Тьфу! И напугала же ты меня! Разве можно так будить? Я думал, с ним что-то случилось! А он молодец. Десять фунтов Пита Данковского.

— То, как он родился, Пит, было знамением. Я знаю, бог не судил ему жить. На этот раз его спасли, но в следующий раз бог все равно нас покарает.

Теодору Данковскому исполнилось семь месяцев. Стояла золотая осень, и однажды вечером приехал на своей вороной лошади доктор Блэк. Он сказал старикам, что хочет поговорить наедине с молодыми, и, взяв Эллен за руку, вышел с ней на заднее крыльцо, где Пит сидел в лохани. Он смотрел, как утки взбираются по крутой тропе, и лениво плескал черной от угольной пыли водой на волосатую грудь. Взглянув на озабоченное лицо Блэка, он с беспокойством спросил:

— Что случилось?

Блэк молча предложил Питу сигарету, а когда Пит указал на свои мокрые руки, он сунул сигарету ему в рот и зажег спичку. Пит пробормотал затягиваясь:

— Что случилось?

Эллен села на стул с прямой спинкой и, сложив руки на округлившемся животе, приготовилась слушать Блэка.

Блэк молча расхаживал по крыльцу, не зная, с чего начать. Молодые Данковские ждали, следя за ним взглядом. Наконец он сошел с крыльца и посмотрел на них снизу вверх.

— Пит, Эллен, мне трудно об этом говорить, но еще труднее вам будет меня выслушать.

Эллен спросила:

— Он скоро умрет?

Блэк отвел взгляд.

— Он не умрет. Но с ним не все ладно, Пит. Я позвонил врачу в Уилинге. Он консультант, специалист. И он подтвердил мой диагноз.

— Туберкулез? — со страхом спросил Пит.

— Нет, не туберкулез. И не тиф, и не дифтерия. Он не умрет. Но, может быть, это хуже смерти. Скажу вам прямо: он ненормально развивается. Что-то с ним неладно.

— Что неладно? — крикнул Пит. — Как так неладно?

— Иначе и быть не могло. Я же предупреждала тебя, — пробормотала Эллен.

— Он не умрет, — раздраженно повторил Блэк. — Забудь о своих предчувствиях. Они тут ни при чем.

— Черт возьми, скажите же, наконец, что случилось? — сказал Пит.

Блэк глубоко вздохнул.

— Я же сказал: он ненормально развивается. Ваш сын останется недоразвитым.

Пит взболтал воду, обдумывая услышанное. Потом с вызовом объявил:

— А по-моему, нормально. Как все дети. Вы бы лучше еще раз его осмотрели, прежде чем говорить такие вещи. Специалист еще нашелся, по телефону консультирует! А сам и ребенка-то не видал.

— Твой мальчик останется недоразвитым, Пит. Ничего тут не поделаешь. Он ненормальный. Его глаза, реакция — все говорит о том, что он не развивается.

— Господи, да ему всего семь месяцев! Чего вы от него хотите? Чтоб он встал и бегал?

— Сам понимаешь, мне меньше всего хочется сообщать молодым родителям такие новости об их первенце. Выслушайте меня внимательно и постарайтесь понять: ваш мальчик начнет ходить не раньше, чем в три-четыре года. Говорить начнет не раньше семи. И так будет во всем, положение не улучшится.

Пит встал и начал вытираться. Он сказал настойчиво и зло:

— Если с ним что-то неладно, вылечите его, только и всего.

— Бывают случаи, когда врач не в состоянии помочь.

— Знаю я вашего брата. Если кто вылечивается, вы говорите, что это благодаря вам. Если же продолжает болеть, вы заявляете, что бывают случаи, когда врач бессилен. К черту эти штучки! Вы и этот специалист в Уилинге говорите, что мой сын ненормальный. Так вылечите его!

Блэк потушил сигарету, достал из кармана вельветовой куртки трубку и медленно закурил. Потом он сказал:

— В такую минуту, Пит, тебе можно многое простить. Но не перегибай палки. Я ваш доктор. У меня есть знания и профессиональный опыт, и я много работаю ради вас. Подумай об этом. Я имею право на уважение. Но вы должны уважать и самих себя. Вы оба были достаточно взрослыми, чтобы пожениться и родить этого ребенка. Теперь вы узнали, что он ненормален. Медицина не может объяснить, почему это так. Человек в таких случаях бессилен. Вы не должны закрывать глаза на реальность и тешить себя несбыточными надеждами. Чем скорее вы признаете этот факт, тем скорее сможете что-то предпринять. В этом нельзя винить бога, врачей или вас самих. В этом никто не виноват.

Пит молча оделся. Застегнул чистую рубашку, зашнуровал ботинки, потом спокойно спросил:

— Так что же делать?

— Вот это — другой разговор. Недавно открылся приют для таких детей, отдайте его туда. Там за ним будет хороший уход. Если хотите, я подам заявление.

Эллен возразила.

— Каков бы он ни был — он наш, и заботиться о нем должны мы.

— Эллен Фоли, ты решила быть мученицей до конца! — Но тон Блэка тут же смягчился. — Нет, я беру свои слова назад. Это естественный материнский порыв. А теперь послушай меня. Ты ждешь второго ребенка. Их у тебя будет много — с таким-то ирландским сложением и таким мужем. Вот почему ты сейчас обязана решить, что отдашь свои заботы тем детям, которым они нужны, и забудешь того, кому помочь не можешь. Отдай его в приют, где он будет счастлив, несколько это возможно, среди подобных себе.