– Говоря по правде, я думал, что ты и сама знаешь, – сказал Пелхэм. – Об этом знают все, да и, в конце концов, ты ведь вышла замуж за Рула вовсе не по любви.

– Да, – согласилась Горация, но голос ее прозвучал жалко и неубедительно.

Лорду Летбриджу и леди Рул было нетрудно продолжить свою недавно завязавшуюся дружбу. Оба принадлежали к высшему обществу, оба бывали в одних и тех же домах, встречались, пусть и случайно, в Воксхолле, Марилебоне[56], даже в театре «Эстлиз Амфитеатр», куда Горация затащила упирающуюся мисс Шарлотту Уинвуд посмотреть на новую диковинку – цирк.

– Но, – заявила Шарлотта, – признаюсь, что не вижу ничего забавного или возвышенного, когда благородные лошади танцуют менуэт, и не стану скрывать от тебя, Горация, что в том, как дикое животное имитирует движения человека, есть нечто отталкивающее.

На мистера Арнольда Гисборна, который вызвался сопровождать их, подобное замечание, похоже, произвело глубокое впечатление, и он выразил мисс Уинвуд свое горячее одобрение и поддержку.

В это самое мгновение лорд Летбридж, который совершенно случайно решил этим вечером заглянуть в «Амфитеатр», вошел в ложу и после короткого обмена приветствиями с мисс Уинвуд и мистером Гисборном опустился на свободное место рядом с Горацией и увлек ее разговором.

Под рев фанфар, возвестивших о выходе на арену исполнителя, который, как следовало из программы, должен был прыгать через ленту, натянутую на высоте пятнадцати футов от земли, и одновременно палить из пистолетов, Горация сказала с упреком:

– Я присылала вам приглашение на мою вечеринку с дождем[57], но вы не сочли нужным прийти, сэр. П‑по-моему, это не очень дружеский п‑поступок, вы не находите?

Он улыбнулся.

– Не думаю, что лорд Рул приветствовал бы мое появление в своем доме, мадам.

Горация насупилась, но ответила легко и беззаботно:

– О, об этом м‑можете не беспокоиться, сэр. Милорд не в‑вмешивается в мои дела, к‑как и я в его. Вы будете на балу в «Олмаксе» в пятницу? Я пообещала маме, что возьму с собой Шарлотту.

– Счастливица Шарлотта! – обронил его светлость.

Любая молодая девушка, пребывающая в здравом уме и твердой памяти, непременно согласилась бы с его словами, вот только мисс Шарлотта в этот самый миг поверяла мистеру Гисборну свою нелюбовь к фривольным развлечениям.

– Должен признать, – согласился мистер Гисборн, – что нынешняя мода на танцы переходит всяческие границы, но «Олмакс», на мой взгляд, очень благопристойный клуб, и тамошние балы ни в коей мере не являются предосудительными, как, например, в Ренела[58] или Воксхолл-Гардензе. Откровенно говоря, после Карлайл-Хауса[59] развлечения стали гораздо приличнее.

– Я слыхала, – сказала Шарлотта и покраснела, – о маскарадах и вечерах музыки и танцев, лишенных всяческой утонченности и благопристойности… Но более я ничего не скажу.

К счастью для мисс Уинвуд, ни один бал в «Олмаксе» не был омрачен не то чтобы отсутствием правил приличия, а даже просто пренебрежением ими. Клуб, располагавшийся на Кингс-стрит, был своего рода боковым побегом «Олмакса» на Пэлл-Мэлл. Он считался настолько элитарным, что никто из тех, кто обретался на задворках общества, не мог рассчитывать попасть внутрь. Его создал coterie[60] дам, возглавляемый миссис Фицрой и леди Пемброк, и за сумму в десять гиней, представлявшую собой очень скромный членский взнос, раз в неделю на протяжении трех месяцев здесь давали бал и ужин. За столами прислуживал сам Олмакс со своим шотландским акцентом и париком с косой в сетке, а миссис Олмакс, в своем лучшем платье, широком и свободном, готовила чай для благородного собрания. Клуб получил неофициальное наименование «Брачный базар», каковое обстоятельство и подвигло леди Уинвуд убедить Шарлотту принять приглашение сестры. Пошатнувшееся здоровье не позволяло ей самой сопровождать среднюю дочь на светские приемы, на коих должна была присутствовать молодая леди, совершающая свой первый выход в свет. Так что леди Уинвуд лишний раз возблагодарила судьбу за то, что успела благополучно выдать Горацию замуж.

В качестве кавалеров Горация остановила свой выбор на лорде Уинвуде и его друге, сэре Роланде Поммерое, утонченном молодом денди. Сэр Роланд заявил, что счастлив оказанной ему честью, а вот виконт повел себя куда менее вежливо.

– Черт возьми, Хорри, я ненавижу танцы! – возразил он. – Вокруг тебя увивается куча молодых повес, готовых на все ради возможности пригласить тебя на танец. Чума и мор, для чего я тебе понадобился?

Но по причинам, ведомым только ей самой, именно он оказался нужен Горации. Предупредив сестру, что никоим образом не намерен скакать козлом вечер напролет и что, скорее всего, закончит тем, что засядет в игорной зале, виконт сдался. Горация честно заявила, что не имеет ничего против, чтобы он играл в карты: она не сомневалась, что и без него не останется без партнеров. Знай виконт о том, какого именно партнера она имеет в виду, он, пожалуй, не уступил бы ей с такой легкостью.

Как бы там ни было, он сопроводил обеих сестер на Кингз-стрит и выполнил свой долг, к вящему собственному удовлетворению, пригласив Горацию на первый менуэт, которым открывался бал, после чего станцевал контрданс с Шарлоттой. Засим, видя, что сестры благополучно оказались в окружении привычного двора Горации, он удалился на поиски освежающих напитков. Не то чтобы он рассчитывал получить удовольствие от посещения игорной залы – гвоздем программы были танцы, а отнюдь не карты, вследствие чего ставки будут невысокими, а компания за столом, скорее всего, не слишком опытной. Однако сразу же по прибытии он разглядел в толпе своего друга Джеффри Кингстона и потому не сомневался, что мистер Кингстон будет счастлив перекинуться с ним в пикет.

Лишь спустя некоторое время в бальной зале все-таки появился Роберт Летбридж, выглядевший элегантно и привлекательно в костюме из голубого атласа, и мисс Уинвуд, заметив его, сразу же узнала в нем того угрюмого джентльмена, который присоединился к ним в театре «Эстлиз». Когда наконец он подошел к Горации и мисс Уинвуд обнаружила, в каких дружеских, если не сказать интимных, отношениях он пребывает с сестрой, ее мгновенно охватили самые черные подозрения. Она испугалась, что фривольность Горации уже не ограничивается экстравагантным платьем, огромный обруч которого и ворох лент и кружев вызвали у нее стойкую неприязнь. Она попыталась взглядом выразить Горации свое неодобрение в то самое мгновение, когда сестра отправлялась с Летбриджем на второй танец подряд, опираясь на его руку.

Горация предпочла проигнорировать этот взгляд, хотя он и не остался незамеченным бароном, который сказал, выразительно приподняв брови:

– Чем я провинился перед вашей сестрой? Она смотрит на меня с явным неодобрением.

– В‑видите ли, – совершенно серьезно ответила Горация, – это было невежливо с вашей стороны не п‑пригласить ее сейчас на танец.

– Но я никогда не танцую, – сообщил Летбридж, кружа ее под музыку.

– Глупый! Сейчас вы танцуете, – укорила его Горация.

– Да, с вами, – ответил он. – Это совсем другое дело.

Движения танца разделили их, но не раньше, чем Летбридж с удовлетворением отметил, что на щеках Горации выступил жаркий румянец.

Она явно не выглядела недовольной. Летбридж действительно почти не танцевал, и она знала об этом. Горация поймала несколько завистливых взглядов, провожавших ее в танце. Она была еще слишком молода, чтобы не ощутить торжества. Рул, конечно, мог предпочитать зрелую красоту Каролины Мэссей, но миледи Рул покажет ему и всему свету, что и сама способна завоевать ценный приз. Помимо простой симпатии, которую она, несомненно, питала к Летбриджу, он идеально подходил для ее замысла. Легкие победы над мистером Дашвудом или молодым Поммероем для этой цели не годились совершенно. Летбридж, с его подпорченной репутацией, едва уловимым высокомерием и предположительно каменным сердцем, был тем самым пленником, обладанием которым можно было бы гордиться. А если Рулу это не понравится – что ж, тем лучше!