Он сошел с подножки на дорогу и подозвал грума, приказав тому сесть на его гнедую кобылу. Грум, которому явно было стыдно за свое недавнее столкновение с кучером, поспешно повиновался. Лорд Летбридж влез в экипаж, дверца захлопнулась – и через несколько мгновений карета покатила в сторону Лондона.

А внутри экипажа Горация с откровенностью, которую ее семья полагала убийственной, заявила:

– Я б‑была уверена, что вы м‑меня недолюбливаете.

– В самом деле? Но с моей стороны это было бы проявлением очень дурного вкуса, – сказал его светлость.

– Но ведь вы п‑положительно избегаете меня при встрече, – возразила Горация. – И н‑не отпирайтесь, вы сами з‑знаете, что это так!

– Увы! – ответил его светлость. – Но это не потому, что вы мне не нравитесь, мадам.

– Тогда п‑почему? – прямо спросила Горация.

Он повернулся к ней.

– Неужели вас никто не предупреждал, что Роберт Летбридж – слишком опасный человек, чтобы водить с ним знакомство?

Ее глаза сверкнули.

– Предупреждали, п‑причем неоднократно. Как вы д‑догадались?

– Здесь нет никакого секрета. Полагаю, все мамаши предостерегают своих дочек от знакомства с хитроумными мерзавцами. А я натура отчаянная и безрассудная, смею вас уверить.

Горация рассмеялась.

– Ну, если я не в‑возражаю, то почему вы не д‑должны этого делать?

– Это разные вещи, – ответил Летбридж. – Понимаете, вы – с вашего позволения – еще очень молоды.

– В‑вы хотите сказать, что я еще очень молода, чтобы быть вашим другом?

– Нет, я имею в виду совсем не это. Вы слишком молоды для того, чтобы позволить себе совершать… неблагоразумные поступки.

Она пытливо взглянула на него.

– Это будет неблагоразумно, если я п‑попытаюсь узнать вас п‑поближе?

– В глазах света – естественно.

– Мнение с‑света меня совершенно не волнует, – откровенно заявила Горация.

Он взял ее руку и поцеловал пальчики.

– Вы очаровательны, – сказал он. – Но если мы с вами станем друзьями, то свет заговорит об этом, а он не должен говорить о миледи Рул.

– Почему люди говорят и думают о вас такие гадкие вещи? – с негодованием вопросила Горация.

Он тихонько вздохнул:

– К несчастью, мадам, я создал себе шокирующую репутацию, а когда такое случается, от нее уже не избавиться. Я, например, совершенно уверен в том, что ваш достойный брат посоветовал вам держаться подальше от Летбриджа. Я прав?

Она покраснела.

– О, н‑никто не обращает ни м‑малейщего внимания на П‑Пела! – заверила она его. – А если вы п‑позволите мне быть вашим другом, я б‑буду им, кто бы что ни говорил!

И вновь он, похоже, заколебался. Теплая ручка в очередной раз сжала его ладонь.

– П‑пожалуйста, п‑позвольте мне! – взмолилась Горация.

Он сжал ее пальчики.

– Почему? – спросил он. – Только из‑за того, что вы хотите сыграть со мной? Вы поэтому предлагаете мне свою дружбу?

– Н‑нет, хотя п‑поначалу мне этого очень х‑хотелось, – призналась Горация. – Но теперь, п‑после ваших слов, у меня п‑появились другие чувства, и я не стану одной из тех ужасных особ, которые во всем видят только плохое.

– Ага! – сказал он. – Но, боюсь, у графа Рула на этот счет иное мнение, дорогая моя. Должен вам сказать, что он не принадлежит к числу моих доброжелателей. А жена, знаете ли, должна повиноваться своему мужу.

У нее вертелась на языке отповедь, что мнение Рула ее не волнует, но в последний момент она сообразила, что это будет уже верхом неприличия, поэтому ограничилась тем, что сказала:

– Уверяю вас, сэр, что Рул н‑не указывает мне, с кем дружить, а с к‑кем нет.

К этому времени они подъехали к гостинице «Геркулесовы столбы» у Гайд-парка, откуда до Гросвенор-сквер оставалось совсем недалеко. Дождь разошелся не на шутку и барабанил в стекла кареты, так что дневной свет померк окончательно. Горация с трудом различала в полумраке лицо его светлости, но вновь сжала его руку и спросила:

– Значит, мы с вами договорились, не так ли?

– Вполне, – ответил его светлость.

Она отняла свою руку.

– Я буду н‑настоящим другом и высажу вас у в‑вашего дома, сэр, потому что дождь слишком сильный для того, чтобы ехать верхом. П‑пожалуйста, назовите моему кучеру свой адрес.

Десять минут спустя карета въехала на улицу Хаф-Мун-стрит. Горация подозвала своего грума и приказала ему отвести кобылу его светлости в конюшню.

– А в‑ведь я так и не п‑поблагодарила вас за спасение, милорд! – сказала она. – Я чрезвычайно вам обязана.

Летбридж ответил:

– И я тоже признателен вам, мадам, за то, что вы предоставили мне такую возможность. – Он склонился над ее рукой. – До завтрашнего утра, – сказал он и ступил на залитый потоками воды тротуар.

Карета покатила вперед. Летбридж еще мгновение постоял под дождем, глядя, как она свернула на улицу Карсон-стрит, потом пожал плечами, развернулся и взбежал по ступенькам собственного дома.

Привратник распахнул перед ним дверь и почтительно заметил:

– Прескверная погода, милорд.

– Чрезвычайно, – коротко ответил Летбридж.

– Должен сообщить вашей светлости, что к вам приходил один… один человек. Он прибыл незадолго до вашей светлости, и я оставил его внизу, чтобы присматривать за ним.

– Пришлите его наверх, – распорядился Летбридж и вошел в комнату, которая выходила окнами на улицу.

Через несколько мгновений появился посетитель, которого ввел в комнату враждебно настроенный к нему привратник. Им оказался коренастый мужчина, одетый в грубошерстную накидку и шляпу с широкими опущенными полями, которую он сжимал в руке. При виде Летбриджа он ухмыльнулся и приложил палец ко лбу.

– Надеюсь, все в ажуре, ваша честь, и леди не пострадала.

Летбридж не ответил. Достав из кармана ключ, он отпер один из ящиков письменного стола, вынул оттуда кошель и швырнул его гостю со словами:

– Берите и проваливайте. И не забывайте, друг мой, держать язык за зубами.

– Хороший совет, и пусть не опрокинуть мне больше ни одного стаканчика, если я расколюсь! – с негодованием ответил джентльмен в грубой накидке.

Он высыпал содержимое кошеля на стол и принялся пересчитывать монеты.

Летбридж презрительно скривился.

– Не трудитесь. Я плачу то, что обещал.

Мужчина понимающе ухмыльнулся.

– Да, вы малый не промах, это точно. А я, когда имею дело с такими хитрецами, предпочитаю не рисковать. – Пересчитав все монеты, он сгреб их в огромную ладонь и ссыпал в карман, добродушно добавив: – Все верно, и досталось легко. А теперь я исчезаю. Не надо меня провожать, я знаю дорогу.

Летбридж вышел вслед за ним в узкий коридор.

– Не сомневаюсь, – сказал он. – Но я доставлю себе удовольствие и выпровожу вас вон.

– Господь с вами, за кого вы меня принимаете? – возмутился посетитель. – Ваша милость, обчистить нанимателя в его берлоге – последнее дело! – С этими словами он сошел со ступенек в темноту и, сгорбившись, зашагал в сторону Пиккадилли.

Лорд Летбридж закрыл за ним дверь и еще некоторое время, нахмурившись, постоял на пороге. Из задумчивости его вывел камердинер, который поднялся по лестнице из людской, чтобы прислуживать ему, и озабоченно заметил, что дождь промочил сюртук его светлости.

Нахмуренное чело барона разгладилось.

– Очевидно, что так, – сказал Летбридж. – Но, я полагаю, игра стоила свеч.

Было уже начало шестого, когда Горация прибыла на Гросвенор-плейс и, услышав от привратника, который час, отчаянно взвизгнула и бросилась вверх по лестнице. В коридоре второго этажа она едва не налетела на Рула, уже одетого для выхода в оперу.

– Ой, милорд, со мной случилось такое приключение! – переводя дыхание, выпалила она. – Я ужасно опаздываю, иначе р‑рассказала бы о нем прямо сейчас. Умоляю п‑простить меня! Я быстро!

Рул смотрел ей вслед, пока она не скрылась в своей комнате, после чего продолжил путь и спустился вниз. Очевидно, совершенно не полагаясь на представления собственной супруги о времени, он распорядился, чтобы обед задержали на полчаса, и отправился в одну из гостиных, дабы дождаться появления Горации. Тот факт, что опера начиналась в семь часов, похоже, ничуть не беспокоил его, и, даже когда стрелки золотых часов, стоявших на каминной полке, показали без четверти шесть, он не проявил ни малейших признаков нетерпения. Зато повар, взволнованно метавшийся внизу между индейкой на вертеле и крабами в масле, призывал самые черные проклятия на головы женщин.