Как-то в хутор приехал Зальцбург. В разговоре с ним Павел упомянул о Бирюке.
— Загрустил что-то он, господин обер-лейтенант.
— Почему же?
— Работа, говорит, не по душе — скучная, мелкая.
Зальцбург задумался, посасывая сигару.
— Что ж, он, пожалуй, прав. Бирюку здесь уже нечего делать. Мы подыщем ему другое дело. Пускай полицаи доставят его сегодня ночью в город.
— Будет исполнено, господин обер-лейтенант.
…Близилась полночь, когда Зальцбург и Бирюк подымались по широкой лестнице на второй этаж. Их беспрепятственно пропустили в кабинет полковника — человека с оловянными немигающими глазами. Возле кресла полковника, как это было и прежде, когда Зальцбург приводил Павла, стоял майор Шродер. После приветственных церемоний Зальцбург проводил Бирюка к столу. Оберст вперил в него холодный немигающий взгляд, от которого у многих, побывавших в этом кабинете, мороз по коже подирал.
Но Бирюк выдержал этот взгляд. Мало того, он вскинул на лоб мохнатые брови, и все увидели колючие, по-волчьи сверкающие юркие глаза. Оберст еще с минуту смотрел на Бирюка, потом откинулся на спинку кресла и спросил:
— Он есть шесни слюжак на великий Германия?
В знак подтверждения Шродер и Зальцбург слегка склонили головы.
— Карашо, — и еще что-то произнес по-немецки.
Шродер объяснил:
— Полковнику ты понравился. Он хочет дать тебе очень важное секретное поручение. Согласен?
— Да! — не задумываясь, ответил Бирюк.
— Он верит, что ты справишься с поручением. Не подведешь?
— Можете на меня положиться.
— Мы дали тебе хорошую характеристику, поэтому шеф так благосклонно отнесся к тебе.
— Благодарствую.
— Потом будешь благодарить, когда выполнишь поручение полковника и получишь солидное денежное вознаграждение, а может, и орден.
«Деньгу и орден!» — у Бирюка гулко заколотилось сердце, перехватило дыхание.
Шродер пододвинул на край стола бумагу и авторучку.
— Тут написано, что ты добровольно соглашаешься сотрудничать с нами и клянешься сохранить это в глубокой тайне. В случае нарушения клятвы — смерть.
— Клятву не нарушу, — сказал Бирюк. — Умру, но никому ни слова.
— Молодец, мы так и думали о тебе.
«Деньга́ и орден! Ну, теперь держись, Пашка, мы еще с тобой потягаемся, сопливый атаман».
— Подпиши, — сказал Шродер.
Бирюк без колебаний поставил под текстом свою подпись.
— Теперь слушай, — продолжал майор, подходя к карте. — С этого побережья рыбаки ушли к краснодарскому берегу. Наша армия за Таганрогом, скоро войдет в Ростов. От Ростова она двинется на Новороссийск, берегом Каспийского моря на Баку, через перевалы на Туапсе и Сочи и по Военно-Грузинской дороге на Тифлис. Чем же займутся рыбаки, лишенные возможности ловить рыбу в Азовском море, — ведь на краснодарском берегу утвердимся мы? Не будем обращаться к давней истории, в этом нет необходимости, а зададим себе такой вопрос: что делается сейчас в лесах Белоруссии, в Западной Украине, то есть в тылу нашей армии? Там бесчинствуют красные партизаны. Они нарушают наши коммуникации, громят штабы, взрывают мосты, нападают на гарнизоны, убивают наших солдат и офицеров, пускают под откос эшелоны, чем тормозят победоносное продвижение наших армий к Москве и Ленинграду. Теперь тебе ясно, чем будут заниматься рыбаки, когда немецкие солдаты начнут штурмовать высоты Кавказского хребта?
— Ясно, — прогудел Бирюк. — В партизаны подадутся.
— Совершенно верно. И будут всячески вредить нам. Перед тобой ставиться такая задача: ты уйдешь по льду к краснодарскому берегу. Разыщешь своих рыбаков. Скажешь им, что бежал из-под расстрела. Когда мы двинемся от Ростова, рыбаки вынуждены будут уйти в предгорье. Там им есть где укрыться. Иди и ты с ними. При всяком удобном случае уничтожай командиров и комиссаров. Но действовать ты обязан крайне осторожно. Партизанские отряды всегда поддерживают между собою связь. Постарайся стать разведчиком. Это очень важно. Ты будто идешь в разведку, а на самом деле пробираешься к нам и доставляешь нашему командованию сведения о дислоцировании партизанских отрядов.
— А как же я сунусь к немецким солдатам?.. Они ж меня как партизана тут же шлепнут.
— А на этот случай существует пароль, условный знак. Помаши белым платком, и в тебя не станут стрелять. Но обязательно доставят к офицеру. Ты скажешь ему только два слова: фюрер-ост. Запомни.
— Фюрер-ост, — повторил Бирюк.
— Правильно. Все наши офицеры предупреждены. Любой из них сейчас же сообщит нам о том, что на таком-то участке появился наш сотрудник.
— Сюда сообщат? В Мариуполь?
— Туда, где мы будем находиться, следуя за нашей армией. Еще запомни: ни наш лейтенант, что на Косе, ни ваш атаман об этом поручении знать не должны. Лейтенант сегодня же получит инструкцию незаметно выпроводить тебя из хутора. А перед этим полицаи немного помнут тебе бока.
— А зачем? — недоумевал Бирюк.
— Так надо. Для видимости. Надо все предусмотреть. В жизни бывают всякие непредвиденные случайности. А вдруг кто-нибудь из ваших хуторских неведомыми судьбами проникнет на тот берег? Он же сразу разоблачит тебя. А битый при всем народе, избежавший смертной казни будет у партизан вне подозрений.
— Ладно, — согласился Бирюк, — пускай немного вздуют. Стерплю для такого дела.
Полковник что-то сказал. Майор перевел.
— Господин оберст говорит, что когда наша армия перешагнет через Кавказские горы, а в предгорье будут ликвидированы партизанские отряды, ты получишь и деньги, и орден, и полную свободу. Поедешь, куда пожелаешь. Так что уж постарайся.
— Не сомневайтесь. Сработаю чисто.
— Верим, — майор посмотрел на часы и обратился к Зальцбургу: — Подкиньте его к хутору на машине.
— Здесь атаманская пролетка. Его на ней полицай привез.
— Нет, нет. Только на машине. Всего три часа осталось до рассвета.
— Будет исполнено. Ну, идем, — и Зальцбург шагнул к двери.
Бирюк последовал за ним, слегка прихрамывая и почти не опираясь на палку.
Бронзокосцы стояли перед помещением правления, окруженные солдатами. День был солнечный, морозный. Холод пронизывал до костей, но уйти никто не осмеливался, надо было ждать появления атамана. А он тем временем сидел у лейтенанта и пил чай с коньяком.
— Куда же это Бирюка командируют? — допытывался Павел.
— Не знаю. Тайна, — пожал плечами лейтенант. — Мне известно только, что твои полицаи должны немного «поколотить» его, ночью он поступает от тебя ко мне, я обеспечиваю ему свободный выход из хутора, а твои помощники должны распустить слух о том, что Бирюк бежал от грозившей ему виселицы.
— Нет, я уж сам вкачу ему оплеуху. Моим чертям доверять нельзя, могут вовсе прикончить.
— Ну, вот и все, пожалуй, что мне известно. Но это надо хранить в секрете. Смотри, не проболтайся.
— Что ты! Разве я не понимаю? Проболтаться, значит себе же самому навредить.
— Идем, а то твои подданные в сосульки превратятся.
— Черт с ними, не жалко, — сказал Павел, вставая. — Я бы их всех в прорубь головой.
— И зеленоглазую Анку?
— Скоро и с ней сведу счеты. Только надо придумать для нее такую казнь, чтобы мертвые в гробу перевернулись.
— Ты, атаман, решительный человек. Не зря уважает тебя шеф.
Закоченевшие на холоде люди встретили атамана и лейтенанта хмурыми, ненавидящими взглядами. Павел поздоровался. Толпа безмолствовала.
— Скоты… Стадо баранов… — процедил сквозь зубы Павел и повысил голос: — Кого буду выкликать, отходи в сторону! — достал из кармана список, продолжал: — Марфа Яицкова!.. Фиен Краснов!.. Настасья Карпова!..
Двадцать три фамилии назвал Павел. Четырнадцать подростков, шесть женщин и трое мужчин отделились от толпы, сгрудились в сторонке. Кто-то заплакал, в толпе зарыдала женщина.
— Это что же, атаман, опять на каторгу? — загудел Бирюк, насупившись.
— Что, что? — впился в него злыми глазами Павел.