«Пронеси, господи…»

Кто-то постучал в калитку. Павел вскочил со скамейки. Он хотел метнуться в сторону, укрыться в кустах, но тут же снова опустился на скамейку. Ноги стали словно ватными. Стук повторился: настойчивый, требовательный.

«Не открою — хуже будет… — Но тут блеснула в голове обнадеживающая мысль: — А может, это сам хозяин вернулся?.. — Блеснула и померкла — у Зальцбурга есть ключ от калитки…» Павел поднялся и, едва переставляя ослабевшие ноги, двинулся по дорожке, усыпанной золотистым песком. Когда он, наконец, ставшими вдруг непослушными руками открыл калитку, то чуть не вскрикнул от радости… Перед ним стоял улыбающийся Бирюк.

— Чертяка… — тихо проговорил Павел и схватил его за руку. — Скорее заходи! До смерти напугал, бирючина… — и уже в комнате спросил… — Как же ты пробрался в город?

— На попутной немецкой машине.

— И не побоялся?

— А чего бояться? — прогудел Бирюк. — Только скажи немцам, что ты из тех, которые пострадали от Советской власти, и будешь своим человеком у них.

— А ежели они по-русски не поймут?

— Тогда говори: Советы капут! — и все в порядке! — Бирюк зыркнул из-под мохнатых бровей колючими глазами и расхохотался.

— У-у, черт! — Павел легонько толкнул гостя кулаком в грудь. — Ох, и башка ж у тебя!.. Ну, как там на хуторе?

— А что хутор? Стоит на месте. Только колхозные господа сели на моторы, прихватили все баркасики, подожгли мастерские МРС и подались к краснодарскому берегу.

— Жаль… — Павел сжал кулаки.

— Не горюй, будет тебе над кем потешиться, — и Бирюк плутовато подмигнул. — Сплыли Евгенка да жены Васильева, Краснова и Кавуна. Остальные все на Косе.

— А… Анка?

— Дома.

Павел схватил его за руку, задыхаясь, спросил:

— Не брешешь?

— Побей меня бог, правда.

— Как же это она?..

— Опоздала к отплытию флотилии. В колхозе была на уборке хлеба, вот и прозевала. Когда бой над хутором начался, суда и баркасы уже были в море. Я у окошка сидел. Гляжу, а она, распатланная, по улице насилу ковыляет, дочку на руках тащит, и прямиком к Акимовне.

— С дочкой?.. — Павел заметался по комнате. — Эх, коньяку нету. Угостить бы тебя.

— А я подожду, потом угостишь, — успокоил его Бирюк.

— Непременно. Вот скоро вернется хозяин…

— Какой? — перебил Бирюк.

— Ты что, не знаешь, в чьей хате находишься? Забыл моего хозяина?

— А разве его еще не того? — и Бирюк выразительно провел рукой по горлу.

— Кого?

— Да жида твоего. Кого ж еще? Моисея батьковича.

— Дурак… Он такой еврей, как ты и я. Да что там! Куда нам до него! Немец он — вот кто! Настоящий немец. Ты смотри, не ляпни ему «Моисей Аронович». А то он покажет тебе такого Моисея, что своих не узнаешь.

— А какого ж черта он голову нам морочил?

— Говорит, так надо было. Двадцать три года жил он тут по паспорту Зальцмана. А на самом деле он Ганс Зальцбург.

— Да ну? — изумился Бирюк. — Гляди ты, чудеса какие!

— Это еще что! — захлебывался от восторга Павел. — Тут в ресторане «Чайка» работал один официант Жорж, услужливый такой, любезный… Ну, Жорж и Жорж. И что ты думаешь? Оказывается, это майор Роберт Шродер!.. Вчера у нас был, коньяк распивали. Так ты ж смотри, про Моисея и не заикайся, — вновь напомнил. Павел.

Бирюк посопел носом, раздувая широкие ноздри, и решительно сказал:

— Шпионы. Как бог свят — шпионы.

— И пускай, ну и что ж, — возразил Павел. — Лишь бы нам около них жилось вольготно.

— И заживем, — воодушевился Бирюк. — Только при них нам и можно дышать свободно. Наконец-то заживем в свое удовольствие.

Во дворе послышались шаги.

— Хозяин идет, — засуетился Павел. — У него от калитки ключ есть.

Через минуту в комнату вошел Ганс Зальцбург — побритый, надушенный, в лакированных сапогах и новеньком мундире с погонами обер-лейтенанта. На груди у него были прикреплены гитлеровский орден — железный крест и какой-то замысловатый значок. Даже Павел не сразу узнал бывшего мастера токарного цеха в этом щеголеватом немецком офицере. А о Бирюке и говорить нечего. Тот только таращил в изумлении глаза.

— Дождался? Вот и хорошо. Живо одевайся. Поедем, как говорят русские, по делам службы, — и только тут Зальцбург заметил гостя. — А-а, старый знакомый! Кажется… Бирюк?

Бирюк все еще, как загипнотизированный, смотрел на бывшего Моисея Ароновича, думая про себя: «Ну и оборотень».

— Точно, господин обер-лейтенант, он самый, Бирюк, — ответил за приятеля Павел.

Зальцбург спросил:

— Поди, не узнал меня?

— Как не узнать! Узнал, — заулыбался Бирюк. — Настоящего господина завсегда отличишь, хотя б он и мастеровым стал…

— Вот и хорошо, — просиял польщенный этой грубой лестью немец. — Ну, давай, как говорят русские, поручкуемся… Зачем приехал?

— К вам… по делу.

— Вот как! По какому же такому делу?

— Работенку подходящую просить. Советам теперь капут. Так что можно зажить по-человечески.

Зальцбург засмеялся, а Павел сказал:

— Ну и хитрый же чертов Бирюк.

— Хитрость есть ум, — заметил Зальцбург. — Вот что, Бирюк… — он подумал и продолжал: — Тебя никто не видел, когда в город уезжал?

— Ни одна душа. Я на рассвете вышел на тракт, а там один немецкий шофер взял меня на машину и к городу подкинул.

— Хорошо. Сегодня же поезжай обратно. И чтобы никто не заметил твоего возвращения.

— Это мне — раз плюнуть.

— Слушай внимательно… Для начала тебе будет такое поручение: дай понять хуторянам, что ты, бывший секретарь сельсовета, недоволен новой властью. Но действуй тонко! А тем временем вынюхивай, кто чем дышит, и обо всем этом тайно докладывай новому хозяину хутора. В этом пока и будет заключаться твоя работа.

— Какому хозяину?

— А вот ему, — кивнул Зальцбург на Павла. — Ну, поехали.

Бирюк вскинул на лоб мохнатые брови:

«Вот аспид… Ну и пройдоха… — Но тут же утешил себя: — Ничего, Павел Тимофеевич, Бирюк от тебя не отстанет».

— А где ваши очки? — спросил Павел, садясь в машину.

Зальцбург улыбнулся:

— Выбросил. То ведь были простые стекла.

Зальцбург и Павел подъехали на «оппель-капитане» к двухэтажному зданию, возле которого стояли у входа два автоматчика. Через минуту Зальцбург в сопровождении Павла поднимался по лестнице. Они вошли в просторный светлый кабинет, в глубине которого за массивным столом сидел полковник со множеством орденских колодок на груди. Возле кресла стоял майор Шродер. Едва переступив порог, Зальцбург вскинул руку, щелкнул каблуками, отчеканил:

— Хайль Гитлер!

Павел тоже поднял руку, в волнении прохрипел:

— Хай Гитлер!

От взгляда полковника у Павла запершило в горле. Взгляд был тяжелый. Оловянные, казавшиеся безжизненными глаза были неподвижны. Он слегка приподнял руку, поманил к себе Павла. И когда Павел, неслышно ступая по мягкому ковру, приблизился к столу, полковник вперил в него неподвижный взгляд. Потом открыл ящик с сигарами, пододвинул его на край стола и, улыбаясь, мягко проговорил на ломаном русском языке:

— Кури, бравый атаман…

У Павла на лбу выступил холодный пот.

Анка и Валя беспробудно проспали весь день. Пушки отгремели еще утром, шум боя откатывался на восток, и в хуторе воцарилась тишина. Но никто из бронзокосцев не показывался на улице, все сидели в куренях при закрытых ставнях. Пока Анка спала, Акимовна два раза сходила в ее избу и перенесла к себе Анкино пальто, платья, обувь, постель, детскую одежду. Из предосторожности Акимовна пробиралась задворками, чтобы ни с кем не встретиться. В третий раз отправилась уже улицей, постучалась к соседке Евгенушки. Та боязливо выглянула в приоткрытую дверь:

— Ты, Акимовна?..

— Я.

— Чего тебе?

— У Евгенки дверь настежь, а вещи-то почти все тута остались. Ты бы перекинула их к себе. А то ить придут нехристи — расхапают.

— Да что ты, Акимовна! А ежели кто увидит, будет потом говорить, что я грабила.