— Где будем устанавливать невод?

— Вон там, — указал Дубов рукой. — За вторым бугром… Саша! Полный вперед!

Судно вздрогнуло, за кормой зашумела вода, в воздух взлетели соленые брызги, и «Буревестник» устремился на юго-восток. Жуков, упершись руками в бортовые поручни, задумчиво смотрел на запад. Солнце, увеличиваясь и теряя свой ослепительный блеск, медленно опускалось по голубеющему небосклону навстречу высунувшейся из-за горизонта синей тучке. С востока набежал ветерок, и морская гладь покрылась легкой рябью.

— Видно, к ночи море «задышит» по-настоящему, — заметил Курбатов. — Свежеет.

— Похоже на то, — согласился Дубов.

Жуков, занятый своими мыслями, вдруг обернулся к Дубову, спросил:

— Разве вы ловите красную рыбу ставным неводом?

— Да, все бригады колхоза перешли на невод.

— И давно?

— Совсем недавно.

— Насколько я помню, красную рыбу ловили, да и теперь ловят крючковой снастью. Так? — перевел взгляд Жуков на Курбатова.

— Крючковой, — подтвердил Курбатов.

— А мы отказались от крючьев, — сказал Дубов. — Неводом куда больше добываем осетра и белуги. Почти в два раза. А крючья скоро всюду отживут свой век. Это… варварский способ лова, Андрей Андреевич.

— Вот-те и на! — развел руками Жуков. — Это почему же «варварский»?

— А потому что, срываясь, рыба уходит раненой. В худшем случае — с проглоченным крючком. Но это еще не все… Попадись на крючья огромные белуги без глубокого заглота, да они всю снасть в ошметья превратят. Вот и убыток колхозу.

— Ишь ты!.. — Жуков подумал и продолжал: — Хорошо. А как же вы выбираете из невода осетра и белугу?

— Руками.

— А если попадется этак… пудов на тридцать?

— Глушим дубовой колотушкой, и она становится покорной. Даже хвостом не пошевельнет, — засмеялся Дубов.

— Еще новость у наших новаторов, — обратился Жуков к Курбатову. — Так что же вы до сего времени молчите? От соседей секрет таите?

— Что вы, Андрей Андреевич, — обиделся Дубов. — Если бы я хотел утаить, то не писал бы об этом в районную газету.

— Что-то я не встречал этой заметки.

— А не встречал оттого, что лишь вчера я отправил ее в редакцию.

Дубов окинул прицеливающимся взглядом широкие просторы моря, крикнул:

— Саша, стоп!..

Мотор мгновенно заглох, и «Буревестник» плавно закачался на легких волнах.

— Пронь! Наплавы и невод за борт!

— Есть невод за борт! — откликнулся Пронька.

На палубе деловито засуетились рыбаки. Чтобы не мешать им, Жуков спустился в кубрик, еще раз напомнив Курбатову:

— Хорошенько присматривайтесь. Опыт «двухсотников» сослужит вам большую службу.

После ужина все улеглись спать на палубе. «Буревестник» ходил на цепи вокруг брошенного якоря. За бортами сонно булькала вода. Морской чистый воздух действовал опьяняюще. Монотонное позванивание якорной цепи, тихие всплески гуляющих волн и легкое, усыпляющее покачивание судна навевали сладкий сон, и Жуков мгновенно уснул…

Ночь прошла спокойно. Море дышало ровно, ритмично, и в его потемневших водах золотой россыпью отражались звезды.

С рассветом Пронька поднял бригаду. Жуков проснулся от топота ног и возбужденных людских голосов. Когда он открыл глаза и вскочил на ноги, на палубе, извиваясь, судорожно бились крупные черноспинные рыбины. Курбатов был тут же, он помогал молодым рыбакам выбирать из невода улов. Его сапоги с высокими голенищами блестели от воды, выбившиеся из-под клеенчатой шляпы короткие с проседью волосы прилипли ко лбу.

— Ну, Пронька, ты настоящий морской волк. Учуял-таки осетровый косяк. Ишь, какую добычу заарканил! — сказал Жуков.

— Это, Андрей Андреевич, вчерашняя разведка драгой подсказала нам. Поиск в нашем деле — самое главное.

— Слышите, товарищ Курбатов? Не ждать, когда рыбка пожалует к тебе, а самим искать ее…

Курбатов хотел ответить что-то Жукову, но не успел и рта открыть. В ту же секунду послышались частые прерывистые гудки парохода. Все обернулись на звук. В двух кабельтовых от «Буревестника» курсом на Ейск шла всем знакомая старушка «Тамань», вспенивая воду широкими плицами веерных колес. Из ноздреватой медной сирены, прикрепленной к трубе, один за другим вылетали косматые клубы пара и таяли в прозрачном воздухе.

— Лево по борту «Тамань», — как заправский моряк, крикнул Пронька.

— Видим… Чего орешь зря, — проговорил Дубов, прищуривая глаза. — Однако капитан Лебзяк всегда приветствует рыбаков одним протяжным гудком.

— Похоже на тревожные, — заметил Жуков.

— Может, терпит аварию? — забеспокоился Курбатов. — Нашей помощи просит? Суденышко-то ветхое…

— Все может быть. А ну, ребята, быстро сматывай удочки, — крикнул Дубов.

«Тамань», не переставая подавать тревожные гудки, взяла право руля. Куда судно проходило метрах в двухстах от «Буревестника», Лебзяк поспешно поднялся на капитанский мостик, поднес ко рту мегафон, и все услыхали такое, что не сразу укладывалось в сознании:

— Война!.. Война!.. Война!..

— С кем война? Что он такое несет?! — перебивали друг друга вопросами рыбаки.

На бреющем полете промчался У-2, сделал вираж и лег курсом на Бронзовую Косу. Из кубрика выбежал бледный как полотно радист:

— «Чайка» радировала… — крикнул он, — гитлеровская Германия… вероломно напала на Советский Союз… Война!..

— Война?..

— Германия?..

— Не может быть!..

— А договор?..

— С кем? С фашистами?.. Мать их в душу!..

— Спокойно, товарищи! Спокойно! — поднял Жуков руку и к Дубову: — Давай к берегу…

Над морем всходило солнце. «Буревестник», сопровождаемый плачем чаек, полным ходом шел к берегу. На его высокой мачте все так же гордо реял красный вымпел. Казалось, нет никакой войны и жизнь все так же спокойно будет протекать в радостном труде под ясным советским небом…

В полдень из Белужьего на Косу прискакал на взмыленном коне гонец. Анка была дома, готовила обед. Когда она выбежала на крыльцо, гонец уже поднимался по крутым ступенькам.

— Пакет из райвоенкомата. Распишитесь, — и он развернул перед ней разносную книгу. — Быстренько, гражданочка.

Анка взяла из его рук карандаш и, прежде чем расписаться, с удивлением посмотрела на гонца.

— Что за спешка такая?

— Срочный пакет, особой важности. Распишитесь, — отчеканил тот. — Получите, — и он вручил ей конверт из плотной серой бумаги.

Анка, стоя на крыльце, все тем же удивленным взглядом проследила, как гонец быстро сбежал по ступенькам, отвязал коня, мигом очутился в седле и через каких-нибудь две-три секунды наметом мчался по улице, будоража хуторских собак.

«Из военкомата?.. Нарочным?..» — наконец опомнилась Анка. Она вскрыла конверт, развернула бумагу. Прочитала раз, потом другой, но все никак не могла понять… «Мобилизация?.. Война…» Нет, Анка не хотела, не могла верить этому. Все ее существо протестовало против чудовищного, ненавистного слова «война»… Она вновь развернула бумагу, но строки расплывались, образуя черное пятно. Потемнело вдруг в глазах. Анка пошатнулась.

— Неужели?.. — прошептала она, обхватив руками голову, и опустилась на ступеньки крыльца. — Неужели?..

Из комнаты послышался детский голос:

— Мама!..

— Что, рыбка? — встрепенулась Анка, в безотчетном страхе бросилась к дочери…

— Ты с кем разговариваешь? С дедушкой?

— Спи, маленькая…

— А ты куда уходишь? — Валя обхватила теплыми ручонками шею матери.

— По делу. Я скоро вернусь, — и она поцеловала дочку.

Анка умылась, наспех причесалась, повязала косынкой голову и вышла, тихо закрыв за собой дверь. На улице она встретила Панюхая, возвращавшегося с ночного дежурства.

— Отец, сходи к Бирюку и скажи ему, чтобы он сейчас же шел в совет.

— А чего это в такую рань? Чай, нынче воскресенье…

— Потом скажу… Времени сейчас нет. Сходи, прошу тебя, — и она торопливо направилась к сельсовету.

«Рыба в море еще не разгулялась, а она в совет поскакала… С чего бы это?.. — размышлял Панюхай, глядя вслед Анке. — А к Бирюку почему не сходить, раз дочка просила…»