— Юрочка! Где ты?.. — Женя склонилась над перилами эстакады. Из-за встречного света Ей ничего не было видно. Юра быстро вбежал по трапам и схватил её за руку.
— Пошли скорее. Мне к утру на работу. — И тут же бегом с ней вниз и на тропинку. — Давай прямо: так ближе.
— Юрка, милый. Рассказывай, что у вас там нового?
— Принято решение готовить к открытию второй комсомольский прииск. За зиму должны выстроить посёлок. Это на том берегу Колымы. Называться он будет Хатыннах-Колымский. Здорово? Прибыла группа красноармейцев. По нашему письму ЦК комсомола направил к нам много ребят и девушек. А ты знаешь, когда Татьяна предложила написать письмо в «Комсомольскую правду», я посчитал это пустым делом.
Женя вздохнула.
— Ты что, опять? Ну хватит, хватит.
— Да так, ничего. Просто всё вспомнилось. До сих пор не могу свыкнуться с этой мыслью…
В бараке их встретил Валерка.
— Ну, брат Юрка, тебе письмо, пляши. Я специально забрал Его на почте, чтобы дать тебе повод появиться на «Пятилетке». А то твоя Женя сама порывалась поехать.
— Давай читай вслух, — наклонилась Женя над листком и села рядом.
Вошёл хмурый Расманов и сразу лёг. Юра бегло пясмотрел несколько строк и стал читать вслух.
— «.„Весной ждите. Работаю как вол, но, кажется, с диссертацией управился. Как там Валерка, Игорёк, Нина Ивановна, Женя?. Кланяйся. Ну кто бы мог подумать, чтобы ты решился на такое дело! Женя, конечно, девушка отличная, но ты задумывался, подойдёшь ли для неё? Ты груб и неуклюж, она нежная, деликатная, хрупкая. Да ты же как-нибудь нечаянно свернёшь Ей голову. Да и вообще…»
— Женя, как? Не сверну?
— Чудак он, Толька, какой чудак! Ничего-то он не понимает, — засмеялась она счастливо. — Давай дальше.
— «…Здесь новостей, как у нас на Колыме говорят, — навалом. Первое — все с напрЯжённым вниманием следят за войной в Испании. Я тоже в первый раз в жизни потащился на футбол с басками, хотя этого зрелища не переношу. Но ведь это республиканцы, им симпатизируют все. Даже Яростные поклонники «Спартака» на этот раз болели за команду Испании (как видишь, я уже кое-что успел усвоить из футбольного лексикона).
Можно было бы по-настоящему гордиться за народ, за страну, Если бы…
Эх, Юрка, на фоне этих успехов — и на тебе! Всюду измена, враги, предатели. Ну кто бы мог подумать?
После процесса над группой военных в Москве/ забрали моего близкого родственника. Странно. Старый большевик, с первого дня революции в армии. Начал с рядового красноармейца. Я часто задумываюсь: мог ли он изменить, и Если так, то почему?»
Расманов поднял голову и облокотился на подушку.
— Кто это пишет?
— Ты не знаешь, — не совсем дружелюбно отрезал Юра, продолжая читать.
— «…Взялисъ за коммунистов имевших в прошлом колебания, и участников оппозиции, (Ты меня можешь поздравить, я уже кандидат.) Как ни странно я почему-то не вникал в глубину всех теоретических разногласий. Теперь Есть свободное время, я раздобыл кое-какую литературу и решил хорошо разобраться.
Порой как болезнь/ мучает потребность поделиться своими размышлениями. А с кем? Да и не так это просто…»
Юра запнулся, понизил голос и прекратил читать вслух.
— Чего это ты замолчал? Или твой друг тухлятинки попробовал и тебя приучает? Смотри, Юрка, не испорть желудок, — засмеялся Расманов.
— А ты дубина, Олег, В каждой пепельнице чего-то разглядываешь. Белоглазов тебе не чета, это голова. Любой вопрос он всегда рассматривает как учёный — со всех сторон, — вмешался Самсонов.
Юра читал и морщился. Толька описывал своего консультанта, какого-то крупного геолога, оказавшегося двурушником. Тут Белоглазов не только высказывал своё сочувствие, но и возмущался формальным разбирательством дела. Юра не удержался от возгласа:
— А Толька так и остался шляпой. Нет у него твёрдой принципиальности и непримиримости. Так сейчас, конечно, нельзя…
К столу подошёл Расманов и наклонился над Его плечом, стараясь заглянуть в письмо. Юра свернул листки и сунул в карман.
— Разве нельзя?
— Не тебе. Юра поднялся.
Женя побежала на кухню ставить чайник.
— Что ты суешь свой нос, куда тебя не просят? — возмутился Валерка и они заспорили с Олегом.
Юра не стал вмешиваться в их разговор. Он снял пиджак, повесил Его на гвоздь и пошёл умываться. Настроение от письма и разговора было испорчено у всех.
Он зашёл к Жене, напился чаю и стал одеваться. Ребята уже спали.
В Оротукане он Ещё раз хотел прочитать письмо. Сунулся в карманы — нет. Он хорошо помнил, что положил Его во внутренний правый.
Где бы он мог Его обронить? — Наверное, когда меняли баллон, решил он и успокоился…
…На середине, реки лошадь остановилась и потянулась к воде. Краснов дёрнул за поводья, выехал на берег и подождал Дымнова.
— И хорошо же в тайге, — вдохнул он полной грудью и поехал рядом с секретарём парткома. — Ты знакомился с разведанными запасами на Дусканье? — спросил Краснов, продолжая прерванный разговор. — Придётся открывать нам прииск уже в районе Теньки.
— Знакомился. Пожалуй, Ещё один росточек нового месторождения.
— Тут, брат, не ростками пахнет… С этого начинался Юг, Север, Запад…
Дымнов улыбнулся. Спокойный и немногословный армейский работник, он больше любил послушать других, а Краснова в особенности. Тот захватывал Его своей неиссякаемой энергией, юношеским задором.
С первого дня совместной работы они быстро поняли друг друга, и Краснов часто увлекался новыми планами. Дымнов незаметно, но умело регулировал величину пламени. Михаил Степанович научился понимать Его с полуслова и был признателен за тактичность. Служебные отношения перерастали в дружбу.
Летняя тропа повернула от речки. Скоро показались стрелы экскаваторов, а потом выглянули эстакады промприборов. Засыпанные отвалами, они напоминали мамонтов с боевыми башнями на спине.
Но вот сквозь шум работ стали доноситься голоса людей.
— Механик! Водички!..
— Забой!.. Комки, комки разбивать!..
— Подавай пески!.. Стоим!..
— Работают хорошо, — заметил Краснов и, свернув с тропы, спустился с седла. — Зайдём с тыла, посмотрим, как они тут.
Он приурочил время приезда к концу смены и хотел захватить съём золота с приборов.
Забой прямоугольником начинался от высокого берега и врезался в склон сопки. Они остановились в кустарнике, привязали лошадей и решили понаблюдать.
— Первый прибор на пересмену! — прокричал зычный голос из забоя. Рабочие, вывалив в бункер пески, сбежали вниз и, выстроившись на трапах, остановились. На эстакаду поднялся высокий и худой как жердь начальник прииска Лундин. Он заглянул в головку прибора, пустил воду, а потом свистнул.
Люди с тачками перебросили трапы к небольшому бугорку из промытых песков с подрытыми краями. Рабочие нагрузили тачки и откатили их на прибор. Тем временем начальник прииска поднялся на следующую эстакаду и проделал то же самое.
Дымнов непонимающе пожал плечами и пОсмотрел на Краснова, как бы спрашивая, что это значит?
— Опять мудрит Лёва. Это у него заначка с богатым содержанием, и он регулирует выполнение плана приборами. Ну же и устрою я Ему качку. Пошли.
Лундин, заметив руководителей, махнул рукой. Сразу остановились остальные приборы, и как ветром сдуло выстроившуюся очередь с тачками.
— Боже мой, гости?! Здравствуйте, — всплеснул руками Лундин. — Как это мы вас проглЯдели? Ай-я-яй. Может, устали, а? Неплохо по стаканчику чаю с дороги, а потом и за дело. — Он повёл большим носом и вдруг схватился за живот.
— Ты что это, Лев Абрамович, опять согнулся? Язва или уж так плохо с золотом? — насмешливо спросил Краснов.
Лундин сморщился, схватился за бок, осторожно посматривая в забой.
— Всё она, проклятая, мучает. А золото? Так откуда Ему быть?
— Значит, рановато приехали и помешали выполнить план? — Едко усмехнулся Краснов и сразу же вспыхнул — Кого ты обманываешь? Меня, себя или государство?
