Сейчас все страхи были позади. «Илы» возвращались домой. Пересекая линию фронта, Пошивальников по привычке посмотрел вниз. На земле шел бой: чернели взрывы, по изрытому полю ползали танки.

«А это что еще за птица?» — Комэск увидел на опушке неподвижный танк. Яркие лучи солнца освещали его, бросая на землю большую тень. «Кажется, фашист замаскировался? Ясно, танк не наш, это не «тридцатьчетверка», не КВ. А уж на Т-60 или Т-70 и вовсе не похож. Замаскировался, подлец, у самой передовой. В засаде, наверное, да только тень выдала. Ну ладно...»

Эти мысли почти мгновенно пронеслись в голове ведущего. И он развернул штурмовик. За ним, строго держа равнение, повернули и ведомые.

— Атака!

Наземный бой увлек Василия Георгиевича.

— Молодцы, «горбатые»! — похвалил он.

Но тут его кто-то осторожно тронул за сапог. Генерал наклонился в люк и встретился с растерянным взглядом радиста.

— Товарищ генерал, рация отказала... То есть не совсем отказала — приемник работает, а передатчик забарахлил, может, отпаялось что или конденсатор пробило.

— Черт возьми! — не сдержался Рязанов. — В такой момент...

Высунувшись из башенного люка, он вновь посмотрел на небо. И то, что увидел, его не обрадовало: пролетавшая минуту назад шестерка штурмовиков развернулась и вслед за ведущим ринулась на его танк.

Генерал мгновенно захлопнул люк:

— Заводи!

Но было уже поздно. Застучали авиационные пушки, осколки снарядов ударили по броне. Страха не было. Была только одна мысль: «Надо же, как глупо все получилось!»

Наконец механик-водитель завел двигатель, и танк, петляя, помчался по лесной дороге. И только когда он нырнул в овраг, генерал перевел дух...

Шестерка штурмовиков благополучно приземлилась на своем аэродроме. Летчики и стрелки вылезали из кабин, бросали на землю парашюты и ложились на них. Первый боевой вылет их утомил. Техники и оружейники занялись своими делами. Но отдыхать летчикам не пришлось: к стоянке самолетов подходил командир полка... Выслушав рапорт и поздравив молодых пилотов с первым боевым вылетом, он затем отвел в сторону командира эскадрильи:

— Ну как «птенцы»?

— Кажется, все нормально. Правда, летают еще только по-учебному, как в аэроклубе, но это ничего. А вот стреляют неважно... На обратном пути фашистский танк заметили. Штурмовали — и ни одного попадания. Правда, ни бомб, ни «эрэсов» у нас не было, все израсходовали. В общем, опыта у ребят нет, но это дело наживное. Будут еще настоящими штурмовиками.

— Товарищ командир полка! — от командного пункта бежал дежурный по полетам. — Срочно к телефону, генерал вызывает.

Разговор был коротким. Генерал задал всего один вопрос:

— Кто водил сегодня шестерку?

И когда получил ответ, приказал ведущему группы немедленно прибыть в штаб корпуса.

— Что-то генерал вроде сердит. Ты ничего не натворил? — спросил командир полка у комэска.

— Да нет, кажется...

— Ну нет, так нет. Собирайся. Велел — срочно!

Василий Георгиевич большими шагами мерял земляной пол хаты из угла в угол. Он только что вернулся от танкистов. И конечно, был не в духе от недавнего происшествия.

— Ну штурмовики, ну штурмовики! Своего генерала чуть не угробили.

Заглянул адъютант:

— Товарищ генерал! Прибыл...

— Давай его сюда... Это ты, Степан, сегодня водил шестерку? — глядя на вошедшего летчика, спросил Василий Георгиевич.

— Так точно!

— Танк, что на опушке стоял, вы штурмовали?

— Так точно! — командир эскадрильи наклонил голову.

— Ну то, что эту «Валю-Таню» английского производства с немецким танком спутал, ладно, простительно. А вот как вы стреляли! Это же не штурмовка, а горе одно! В неподвижный танк не попасть, надо же! Что же вы позорите меня! Уж лучше бы ранили, и то бы не было так обидно. Передай командиру полка: от боевых вылетов отстранить всю шестерку.

И, увидев, как дрогнули плечи летчика, добавил:

— По три полета в день — на полигон. Штурмуйте цель из фотопулеметов. И так, пока не научитесь. Через неделю буду в полку — проверю. Все, можешь идти.

...В полк комэск добрался уже далеко за полночь. Узнав у часового, что командир части еще не ложился спать, осторожно постучал в дверь.

— Это кто такой скромный? Заходи. Ну так зачем тебя генерал вызывал? Что? Его танк штурмовали!.. — Командир полка вскочил, ударился головой о потолочную балку землянки и вновь опустился на табурет, потирая ладонью ушибленную макушку. — Неделю — на полигон?.. Повезло тебе, друг. За такие дела можно совсем с авиацией распрощаться да в штрафном батальоне грехи отмаливать... В общем, сделал подарочек. А еще асом считаешься...

Закончив одно из штабных совещаний, генерал Рязанов попросил остаться своего заместителя по политической части полковника Белякова.

— Иван Семенович, в этой каждодневной сутолоке все забываю спросить — как у нас с приемом в партию комэсков, командиров звеньев, лучших летчиков, воздушных стрелков, механиков?

— Вполне нормально, Василий Георгиевич. Лучшим в партию у нас, как говорится, зеленая улица. В сорок третьем, например, мы приняли Шубина, Одинцова, Бегельдинова из сто сорок четвертого полка...

— Знаю, знаю, — перебил Рязанов. — Старший лейтенант Борис Шубин погиб коммунистом. Я просто думаю, что лучшие гвардейцы не могут сейчас не быть коммунистами. Это очень важно. Гвардеец — он и есть гвардеец!

— Через несколько дней, — сообщил Беляков, — будем принимать в партию Андрианова и Столярова из сто сорок первого. Готовятся к вступлению Драченко и Полукаров из сто сорокового...

— Я заметил, Иван Семенович, что число заявлений с просьбой принять в партию возрастает в период подготовки к наступательным операциям и в ходе боев.

— Это же замечательно, Василий Георгиевич. В ходе Белгородско-Харьковской операции в партию принято двести пятьдесят три человека, во время битвы за Днепр — двести восемнадцать, под Корсунь-Шевченковским — сто тридцать два...

— Дело, комиссар... Значит, снайперы-волжане Василий Андрианов и Николай Столяров скоро станут коммунистами?

— Да.

— У меня к этим двоим, — Василий Георгиевич широко улыбнулся, — особое чувство. Сейчас мастера атак в корпусе растут с каждым днем. Но среди лучших есть наилучшие, не так ли? Каков же должен быть критерий отбора? Как оценивать? Тут по количеству боевых вылетов и разбитых объектов уже нельзя.

— Полностью согласен с вами, Василий Георгиевич, думаю, что оценивать боевую работу летчиков надо еще по двум показателям: по точности удара и числу собственных потерь.

— Вот-вот, — одобрил Рязанов. — Оценивать и по качественному показателю?

— Конечно!

— Именно за это я и ценю Столярова и Андрианова. Ведь что ни вылет у моего тезки, тверского богатыря Андрианова, то удача. Все указанные объекты поражены, возвращается без потерь. А Столяров — тот в любую минуту, когда ни прикажешь, днем ли, ночью ли, обязательно поразит цель... Что ни говори, полковник, но ведь это же самый высокий класс штурмовки. Как раз то, чего мы с тобой так упорно добиваемся, к чему постоянно стремимся.

...Комэсков вызвал командир 141-го гвардейского штурмового авиаполка подполковник Рымшин.

— Только что звонил генерал Рязанов. Вам, Андрианов, Столяров и Михайличенко, приказано прибыть в штаб корпуса.

Все трое переглянулись, а Рымшин продолжал:

— Сообщаю только вам: через несколько часов начнется наступление на Львов.

— А как же погода? — вырвалось у Михайличенко.

— На войне, знаете ли, возникают такие положения, когда приходится пренебрегать погодой. Прихватите с собой плащ-палатки и шагом марш в мою машину. Генерал лично будет вас инструктировать.

На рассвете 14 июля 1944 года после мощной артиллерийской подготовки и совместного массированного удара штурмовиков и бомбардировщиков войска 1-го Украинского фронта перешли в наступление на Львовском направлении.

За несколько дней до штурма воздушные разведчики доложили командованию фронта о том, что немцы создали на Львовском направлении довольно прочную оборону.