Штурмовики легли на обратный курс. Сопровождал их по-прежнему одинокий истребитель Шевчука. Но прикрывать уже было не от кого — чистое небо простиралось до самого горизонта.
Мерно гудел мотор «яка», и Шевчук припомнил свой первый, самый, пожалуй, неприятный разговор с командиром корпуса. Это было 10 августа 1943 года. Наши войска, освободив Белгород, вели наступление на Харьков, а фашистские танки, замаскировавшись копнами сена, готовили ловушку для советских войск. Они ждали, когда подойдут наши танки, чтобы с близкой дистанции расстрелять, уничтожить их.
Хитрость немцев была разгадана. Штурмовой полк майора Володина внезапно атаковал фашистские бронированные машины. Четверка истребителей, которой командовал Шевчук, прикрывала штурмовиков, но вражеские самолеты так и не показались. Зрелище горящих танков было настолько впечатляющим, что Шевчук не выдержал и, включив рацию, громко, с чувством произнес:
— Трепещите, варвары! Наступает советский народ! Гибель ждет всех захватчиков на нашей земле! — И по привычке добавил: — Я Шевченко, прием...
Он работал на той же волне, что и штурмовики. В это время Рязанов ставил задачу ведущему группы. Патетическая речь Шевчука ворвалась в эфир и заглушила указания генерала. Поэтому в ответ на свое выступление Шевчук услышал лишь короткую реплику командира корпуса:
— Шевченко, тебе — выговор.
Только спустя два дня, когда Шевчук, охраняя штурмовики, сбил «мессершмитт», он вновь услышал спокойный голос командира:
— Шевченко, взыскание снимаю.
...Когда «илы» сели на своем аэродроме, Шевчук повернул восвояси. В полку его ждали новые заботы.
Красный диск солнца медленно уходил за горизонт, когда на аэродроме приземлился знакомый самолет. Командир корпуса неторопливо вылез из кабины и направился к командному пункту полка. Шевчук поспешил навстречу, Рязанов предупреждающе поднял руку:
— Доклада не нужно. Летчики еще на аэродроме? Вот и хорошо. Прошу построить полк, пока не стемнело...
Василий Георгиевич встал перед строем.
— Товарищи офицеры, сержанты и солдаты! Позвольте мне поблагодарить вас за успешную работу сегодня. Особенно отличился ваш командир майор Шевчук. Он один, прикрывая штурмовики, сбил два фашистских самолета. За боем наблюдал командующий фронтом маршал Конев. За эту победу он наградил командира полка орденом Красного Знамени. Позвольте мне от имени Президиума Верховного Совета СССР вручить награду.
Смущенный Шевчук, чеканя шаг, подошел к Рязанову и принял коробочку с орденом. Он хотел было встать в строй, но Василий Георгиевич придержал его:
— И еще одно. Сбитые сегодня фашистские самолеты явились четырнадцатым и пятнадцатым на боевом счету вашего командира. В связи с этим маршал Конев приказал мне оформить наградный лист и представить Шевчука Василия Михайловича к званию Героя Советского Союза. — Взглянув улыбающимися глазами на застывший строй, генерал подал команду: — Вольно!
Тут же летчики обступили своего командира. И, хотя солнце уже скрылось за горизонт, Шевчуку еще немало пришлось совершить беспорядочных «полетов» в воздух и приземлений... в надежные руки товарищей.
Последний штурм
После жарких боев главком ВВС Новиков сказал как-то командующему 2-й воздушной армией генерал-полковнику авиации Красовскому:
— Степан Акимович, в Ставке есть мнение предложить кандидатуру генерала Рязанова на повышение.
— Не согласится он, Александр Александрович.
— Почему?
— Рязанов столько сил вложил в то, чтобы сделать корпус лучшим в ВВС. И теперь уйти из него, да еще перед началом решающего сражения за Берлин?.. Откажется Рязанов от вашего предложения, это я точно знаю. Впрочем, лучше сами переговорите с Коневым.
В этот же день Новиков встретился с командующим фронтом.
— И не просите, не отдам, — отрезал Конев. — Мне в скором времени предстоит наступать, а первый штурмовой — одна из моих главных опор.
— Да поймите, Иван Степанович, армию дадут Рязанову.
— Подожди минуту, Александр Александрович, — немного остыв, сказал Конев. — Он здесь, в штабе. Прямо при тебе и спросим.
Маршал отдал распоряжение адъютанту пригласить Рязанова и, когда Василий Георгиевич вошел, обратился к нему:
— Слушай, Василий Георгиевич, вот Ставка собирается тебя повысить с переброской на другой фронт. Как ты на это смотришь?
Рязанов сбил фуражку на затылок. Так он делал всегда, когда его что-нибудь озадачивало. Несколько секунд размышлял, затем сказал глухо:
— Товарищ главком, товарищ маршал, очень прошу вас, не разлучайте меня с моими хлопцами. Ведь они вместе со мной Берлин собираются штурмовать. Сколько вместе пережито!..
— Ну вот видишь, Александр Александрович, отказывается. А впрочем, пусть еще подумает.
— Да, да, подумайте, генерал-лейтенант, — повторил Новиков и распрощался с Коневым.
Когда дверь за главкомом закрылась, Конев сказал Рязанову:
— Учти, Василий, это уже третий заход на тебя. Так что думай. До победы еще так-сяк, а после тебе ни за что не отвертеться.
— Так то после войны, Иван Степанович, — улыбнулся Василий Георгиевич. — Тогда-то я и сам, может, соглашусь, не раздумывая.
...Возвращаясь на самолете в штаб корпуса, слушая ровный гул двигателя и посматривая на плывущую внизу землю, Василий Георгиевич еще и еще раз обдумывал свой отказ от лестного предложения. И снова приходил к выводу, что поступил правильно. «Разве можно с легким сердцем оставить людей, с которыми вместе столько пережито за последние три года?!» — размышлял он.
Перед глазами вставали лица его асов. Нет, он никогда не делил их на любимчиков и пасынков. Если любишь свое дело, воюешь честно, как положено и чуточку лучше, то уважение генерала тебе обеспечено. Это знал в корпусе Рязанова каждый летчик, стрелок, техник, оружейник...
Вот Михаил Одинцов. Василию Георгиевичу нравились твердый характер этого стройного, худощавого юноши, его смелость и находчивость. Еще на Калининском фронте, когда наши танки ворвались в город Белый, а фашисты старались взять их в кольцо, Одинцов проявил все свои лучшие качества.
Не допустить окружения нашей танковой группы — такую задачу поставили перед корпусом. И хотя была нелетная погода, Василий Георгиевич решил послать пару «илов». Назначил ведущим Одинцова. Тот взял себе напарником младшего лейтенанта Чернышева.
«Ильюшины» оторвались от земли и скрылись в молочной пелене обильного снегопада. Прижимаясь к нависшим над лесами облакам, начали поиск. С трудом обнаружили засыпанную снегом дорогу. Присмотрелись. На обочинах, между деревьями, прятались немецкие танки, автомашины, артиллерийские орудия.
Снизились до самых деревьев и бросили бомбы.
— Начало отличное! — услышал Чернышев в наушниках голос Одинцова. — Повторим.
Семь заходов сделала пара штурмовиков. От вражеской колонны уцелело немного.
...Самолет, проваливаясь в воздушные ямы, летел над безымянной речушкой. Василий Георгиевич увидел деревянный мост, а рядом — торчащий из воды стабилизатор немецкого бомбардировщика. Вот так же погиб ярославец Борис Щапов во время Ясско-Кишиневской операции: подбитый, упал в речушку.
В 144-м гвардейском штурмовом авиаполку Щапова любили за широту натуры, за молодецкую удаль.
В сентябре 1943 года эскадрилья «илов» под командованием Пошивальникова, в которой летел Щапов, разбомбила переправу через Днепр у Кременчуга. В самолет Бориса тогда угодили три зенитных снаряда, осколком задело лицо. В завершение всего из облаков на его израненную машину, словно коршуны, накинулись «мессеры». Прижимаясь к земле, маневрируя, летчик привел самолет домой, хотя сам находился в полубессознательном состоянии.
Днепропетровщина. Младший лейтенант Щапов так искусно уничтожал артиллерийские и минометные батареи на Бородаевских высотах, что командующий 5-й армией генерал Жадов трижды объявлял летчику по радио благодарность.
Под Корсунь-Шевченковским звено младшего лейтенанта Щапова сбило 11 транспортных самолетов Ю-52, пытавшихся пробиться к своей окруженной группировке. Меньше года летал Борис, а успел сделать 133 боевых вылета, в 53 воздушных боях на «иле» сбил 8 вражеских истребителей. Был награжден пятью орденами.