— Всем оставаться в машине, — сказал Рязанов спутникам и, легко взбежав на крыльцо, рывком открыл дверь. В небольшой комнатке за столом сидел капитан и что-то сосредоточенно писал. Увидев на плечах вошедшего генеральские погоны, он вскочил.

— Командир первого штурмового корпуса. Генерал у себя? Доложите!

Капитан вернулся через несколько секунд:

— Вас ждут.

Прихрамывая, из-за стола поднялся невысокий, плотно сбитый мужчина. Это и был генерал Рыбалко.

— Ну, здравствуй, Василий Георгиевич. Давненько не виделись. Хотя, где с вами, летунами, встретишься! Вы все в небесах, а мы тут землю утюжим, от нее, матушки, не отрываемся...

Василию Георгиевичу нравился этот простоватый на вид, гостеприимный и приветливый человек. Пусть встречаться генералам приходилось не часто, но они симпатизировали друг другу. Внешне были совсем не похожи. Случалось, окружающие улыбались, видя стоящих рядом стройного, с гибкой фигурой, щеголеватого авиатора и невысокого, плотного крепыша — танкиста.

Не первый раз штурмовики Рязанова прокладывали дорогу танкистам, работая с ними в тесном взаимодействии. А бывало, и танкисты выручали своих авиаторов.

— Так что тебя привело ко мне в гости? Давай признавайся. Мы, танкисты, народ гостеприимный, чем можем — поможем.

Василий Георгиевич тряхнул головой:

— Угадал, товарищ командарм. С просьбой я сегодня, и с великой. Хозяйство у меня большое, летают мои хлопцы быстро. Вот и надумал я свой передвижной командный пункт поближе к фронту перевести, к самой передовой. Снизу-то мне все видать — помочь ли кому, об опасности ли предупредить. Так что здесь и командный пункт, и станция наведения одновременно.

— Все это ясно, одного только не пойму: что тебе от нас, танкистов, надо?

— Завтра корпус опять работать будет. Вот и хочу поближе к передовой пробраться. А у меня только «виллис». Заметит фашист, ударит — и машину загублю, и людей. А в окопе сидеть — обзор на этой местности не тот... Вот и прошу, подари мне на один день танк. С водителем, конечно. Тесновато будет, зато удобства: и вижу все, и передвигаться могу. Опять же, в случае чего, за броню спрятаться можно. А если слишком уж нахальничать будут, так отобьюсь: и пушка, и пулемет под боком. Так как, генерал, дашь на завтра мне какой-нибудь безработный танк?

— Да, хитро ты задумал, Василий Георгиевич. Только где я тебе возьму безработный танк? — огорченно развел руками Рыбалко. — Хотя постой, постой... Пожалуй, выручу. Остался тут у меня один, «Валя-Таня», его танкисты так называют. Из Англии по ленд-лизу получили. Было их два десятка, остался один: горят, окаянные. Да и скоростишка у «валентайна» небольшая — тридцати даже не дает. А для твоего дела в самый раз: броня есть, пушка тоже. С немецкими танками ты в нем сражаться не собираешься, а от пуль и осколков защита надежная...

Вот такой разговор произошел поздно вечером.

Рязанов быстро поднялся. Привычно сделав несколько гимнастических упражнений, вышел во двор. Ведро с холодной родниковой водой стояло на табурете.

— Вам полить, товарищ генерал? — адъютант уже зачерпнул полный ковш.

— Давай, Саша.

Вода быстро согнала остатки сонливости.

Едва Василий Георгиевич закончил завтракать, как под окном загрохотал двигатель и у хаты остановился танк. Он был какой-то необычный. Корпус его слегка напоминал наш БТ-7, но гусеницы были намного уже, да и весь танк казался чужим.

С лязгом откинулась крышка люка, и из башни выпрыгнул невысокий танкист в запачканном соляркой комбинезоне. Не доходя трех шагов, он бросил руку к шлему:

— Товарищ генерал! Танк для выполнения специального задания прибыл. Докладывает лейтенант Селезнев.

— Что же, лейтенант, принимай гостей — меня да радиста. Поместимся в твоей коробочке?

Танкист внимательно взглянул на высокую фигуру генерала, на солдата, из-за спины которого тонким прутиком торчала антенна:

— Удобств больших не обещаю, но поместиться должны.

— Тогда по машинам...

Первым нырнул в люк танкист, повозился там немного и появился вновь. В руках у него был шлемофон.

— Надевайте, товарищ генерал. А то без привычки в фуражке опасно. Тряхнет как следует — приложитесь к броне.

Василий Георгиевич снял фуражку, натянул танковый шлем. Едва генерал и радист сели в танк, как взревел мотор, и, покачиваясь на неровностях дороги, боевая машина двинулась по направлению к передовой. Рязанов с любопытством осматривался в тесной бронированной коробке, внимательно наблюдая за скупыми, уверенными движениями механика-водителя.

— Слушай, лейтенант, а машина у тебя вроде ничего?

— Что вы, товарищ генерал! Она нашей «тридцатьчетверке» и в подметки не годится: проходимость маленькая, из пушки только по воробьям стрелять: калибр всего сорок миллиметров. Нет, кажется, последние дни я с ней мучаюсь. Скоро получу свой родной Т-34. Вот на нем и повоюем, а не на этом катафалке.

Мотор ревел в полную силу, а скорость едва перевалила за 20 километров. Солнце только-только поднялось над горизонтом и не успело накалить броню танка. Проскочив небольшой лесок, остановились на опушке.

— Все, товарищ генерал, дальше нельзя. До «передка» всего метров двести осталось.

— Добро. Давай у этого куста затормозим. Отсюда передний край как на ладони. И небо просматривается до самого горизонта...

Наклонившись к радисту, генерал приказал:

— Разворачивай рацию, да побыстрее!

Когда в небе появились первые «илы», все было готово. Рязанов внимательно наблюдал за обстановкой в воздухе и на земле. Он не случайно выбрал эту позицию: здесь пехота при поддержке танкового батальона должна была сегодня ровно в одиннадцать провести разведку боем. Накануне Рыбалко просил штурмовиков немного обработать вражеские позиции.

Когда показалась девятка «илов», Василий Георгиевич уверенно взял в руки микрофон:

— «Горбатые», «горбатые»! Я — «Грач», пройдитесь по высоте восточнее развалин.

Он с удовольствием наблюдал, как штурмовики на бреющем высыпали бомбовый груз на головы врага. Высота вспухла черными разрывами.

— Я — «Грач»! Неплохо, а теперь еще разок.

Снова один за другим ныряли к земле самолеты. Огненные струи реактивных снарядов прочерчивались от их крыльев, и вновь высоко взметывалась земля.

Генерал видел, как из траншей стали выскакивать наши пехотинцы. Почти в ту же минуту их обогнали «тридцатьчетверки». Они направились туда, где только что гремели взрывы. Но враг уже пришел в себя. Все чаще рвались снаряды в цепи наступающих. Генерал сжал микрофон:

— «Горбатые»! Я — «Грач». Еще раз пройдитесь.

И снова, в третий раз, девятка «илов» снизилась к земле, поливая позиции врага из пушек и пулеметов. Бой разгорелся с новой силой.

....Шестерка «илов», которую вел командир эскадрильи Пошивальников, возвращалась домой. Молодые летчики аккуратно держали строй. Воздушные стрелки внимательно следили за небом. Оно было чистое. «Видно, немцы еще кофе пьют, — подумал Пошивальников. — Ну да это к лучшему. А мы их немного все же пощипали».

И улыбнулся, вспомнив недавнее.

...Поезд, который предстояло штурмовать, двигался медленно. Впереди размеренно попыхивал паровоз. «Цель как раз для новичков», — подумал Пошивальников, глядя вниз. Один за другим пронеслись штурмовики над составом, сбросили бомбы. Но опытный машинист резко затормозил, и разрывы испятнали железнодорожную насыпь далеко впереди поезда. А тут еще с платформы по самолетам ударила скорострельная зенитная установка «эрликон».

«Только этого не хватало. Еще собьет кого-нибудь из молодых», — испугался Пошивальников. Он бросил самолет вниз и нажал на гашетки. «Эрэсы» разорвались почти у самой платформы, и «эрликон» замолчал. Со второго захода одному из новичков удалось все-таки накрыть паровоз. Тот мгновенно окутался паром. Ну а разбомбить неподвижный состав — дело простое. Он, видно, был нагружен боеприпасами, потому что горел и взрывался так, что комэск всерьез забеспокоился, как бы у кого-нибудь из молодых летчиков взрывная волна не перевернула самолет...