— Правильно. Белый сукин сын сунулся сюда в поисках развлечений, его зарезали, а мы, представители низшей расы, ломаем головы, кто же его укокошил, — размышлял вслух Могильщик, возвращаясь со своим напарником в участок в своей личной машине.

— Жаль, на этих извращенцев нет закона, — отозвался Гробовщик.

— Ладно, ладно, Эд, будь терпимым. Нас самих народ считает извращенцами, потому как мы легавые.

Пересаженная кожа на лице Гробовщика стала дергаться в тике.

— Так-то оно так, но мы, по крайней мере, не половые извращенцы.

— Ладно, Эд, не будем рассуждать о морали, — сказал Могильщик миролюбиво, щадя чувства своего друга. Он знал, что гарлемцы называли его черным Франкенштейном, а Могильщик очень переживал. Если бы он не лез из кожи вон, чтобы сыграть крутого парня, тот подонок никогда не смог бы плеснуть в лицо Эду кислотой, — Пусть себе живут и помирают, — закончил он.

Накануне они разъехались по домам прямо из «Кози Флэте» и с тех пор не виделись. Они понятия не имели, что случилось с техником-смотрителем Лукасом Кови, которого они чуть не забили до смерти.

— Небось, люди из этой самой «Акме» его уже вызволили, — сказал Гробовщик, словно отвечая на их общие молчаливые раздумья.

— Ничего, он уже сказал все, что мог.

— Джон Бабсон! Это что, настоящее имя? По-моему, Кови просто валял дурака.

— Очень может быть.

Без десяти восемь вечера они появились в раздевалке полицейского участка, чтобы переодеться в черные костюмы, в которых обычно работали. Лейтенант Андерсон сидел за столом капитана. Как всегда, он выглядел обеспокоенным. Отчасти это объяснялось тем, что Андерсон большую часть времени работал в помещении и оттого кожа его приобретала нездоровый бледный оттенок, а отчасти и тем, что лицо у него было слишком выразительным для полицейского. Но они успели к этому привыкнуть. Они знали, что на самом деле лейтенант внутренне гораздо спокойней, чем кажется, и неплохо соображает, что к чему.

— Слава Богу, комиссар терпеть не может педерастов, — сказал он вместо приветствия.

— Что, котел закипел? — кротко осведомился Могильщик.

— Побежал через край.

— Кто стал возникать? — спросил Гробовщик.

— Фирма «Акме». Их адвокаты раскричались про рукоприкладство, произвол, жестокость, беспредел и все такое прочее. Они подали официальную жалобу, и если полиция своими силами не наведет порядок, обещали обратиться в суд.

— А что сказал старик?

— Сказал, что разберется, и подмигнул окружному прокурору.

— Бедные мы, несчастные, — сказал Могильщик. — Стоит нам нежно коснуться кого-то из граждан костяшками пальцев, адвокаты начинают выводить: «Беззаконие! Беззаконие!», словно греческий хор.

Андерсон опустил голову, пряча улыбку.

— Только не играйте роль Тезея, — сказал он.

Могильщик с удовольствием покивал головой, но Гробовщик думал об иных материях.

— Они, надо думать, захотят, чтобы нашли убийцу, — сказал он, — Раз уж человека зарезали в их доме.

— Кто он, кстати? — встрепенулся Могильщик. — Его уже вычислили?

— Да, это некто Ричард Хендерсон. У него квартира на Пятой авеню, около Вашингтон-сквер. — Андерсон вдруг сделался очень сухим и официальным.

— Неужели он не мог отыскать то, что хотел, там, по соседству?

— Женат, — продолжал Андерсон, словно не расслышав, — Детей нет.

— Неудивительно.

— Ставил пьесы вне Бродвея. Для этого нужны деньги.

— Тем больше причин им хотеть, чтобы нашли его убийцу, — задумчиво сказал Могильщик.

— Если под словом «им» вы имеете в виду комиссара или окружного прокурора, то безусловно. Если хозяев трущоб, то у них есть возражение. Им не хочется, чтобы в процессе нахождения убийцы убивали их сотрудников. Им это ни к чему.

— Что ж, босс, как говорят французы, чтобы сделать рагу, надо порубить мясо.

— Это не значит, что его надо перемалывать в фарш.

— Чем тоньше перемолоть мясо, тем быстрее оно прожарится. Наш приятель, похоже, был прожарен как следует.

— Это точно. Они добились его освобождения из-под стражи. Кажется, его отправили в какой-то частный госпиталь.

Оба детектива уставились на лейтенанта.

— Вы не знаете, в какой? — спросил Могильщик.

— Нет, да и знал бы, не сказал. Оставьте его в покое. От него одни лишь неприятности.

— Такая уж у нас профессия. Неприятности и ничего больше.

— От него неприятности всем вокруг.

— Ничего, ребята из «убийств» его достанут. Он им пригодится.

— Займитесь другими свидетелями.

— Не надо нам бросать кости, босс. Если кто-то из задержанных вчера что-то знал, они разбежались и постарались это забыть.

— Кроме того, есть люди в красных фесках.

— Послушайте, лейтенант. Большинство гарлемцев, которые ходят в красных фесках, — это черные мусульмане, а они-то как раз очень против этого самого… Или же они притворяются черными мусульманами и с риском для жизни бегают по улицам с украденными штанами.

— Может, да, а может, нет. По крайней мере, действуйте тихо. Не разгребайте слишком много грязи.

У Могильщика набухли вены на шее, а щека Гробовщика задергалась в тике.

— Послушайте, лейтенант, —  глухо сказал Могильщик, — этого белого сукиного сына убивают в наше дежурство, а вы хотите, чтобы мы все спустили на тормозах.

— Я вовсе не говорю, что надо спускать все на тормозах, — сказал Андерсон, порозовев лицом. — Просто чем меньше трогать дерьма, тем меньше вони.

— Понятно, босс. Белые не воняют. Мы пойдем в парк и будем смотреть, как там цветут анютины глазки.

— Не удобренные навозом, — добавил Гробовщик.

В девять вечера детективы сидели в баре-закусочной отеля «Тереза» и смотрели, как гарлемцы снуют туда-сюда через перекресток Седьмой авеню и 125-й улицы.

— Два сэндвича с бифштексом, — заказал Могильщик.

Женоподобный бармен с блестящими локонами посмотрел на них и поморгал ресницами. До гриля было всего два шага, но он ухитрился повилять бедрами. У него была изящная тонкая шея, гладкие шоколадные руки и полная задница в белых джинсах в обтяжку. Он поджарил два гамбургера и, положив каждый между двумя половинками булки, поместил на бумажные тарелки и поставил их перед клиентами.

— Капуста или кетчуп? — осведомился он, соблазнительно прикрыв длинными черными ресницами влажные карие глаза.

Могильщик посмотрел сначала на гамбургеры, потом на длинные ресницы бармена и сказал агрессивным тоном:

— Я заказывал бифштексы.

— Это и есть бифштексы, — сказал тот, и его ресницы снова затрепетали. — Только рубленые.

— А я хочу натуральный бифштекс.

Бармен бросил на него оценивающий взгляд.

— Мне нужен хороший говяжий бифштекс, — сказал Могильщик, — Без всяких фокусов.

Бармен посмотрел на Могильщика в упор широко раскрытыми глазами.

— У нас нет натуральных бифштексов, — сказал он.

— Не серди его, — предупредил Гробовщик бармена, на что тот ослепительно улыбнулся и сказал:

— Понял.

— А раз понял, так тащи кетчуп и черного кофе, — буркнул Гробовщик.

Когда бармен, виляя бедрами, отошел, Могильщик подмигнул партнеру и сказал громко, — чтобы отвлечь внимание бармена:

— А мы правильно сделали, что зашли сюда, на площадь Малькольма Икса.

— Ты бы еще сказал площадь Хрущева или улица Кастро, — отозвался Гробовщик, подключаясь к игре.

— Нет, Малькольм Икс — чернокожий и мученик дела черных.

— Пойми одну простую вещь: пока он ненавидел белых, то был в безопасности. Белые не смели его и пальцем тронуть. Они даже позволили бы ему разбогатеть. Но вот когда они стали относиться к нему как к представителю человеческого рода, тут ему и настал конец. Это наводит на размышления.

— Точно. Это означает одно: белые не желают иметь отношения к роду человеческому, если к нему причислены и черные. Только кто это, по-твоему, они?

— Они, дружище, страшные люди. Они убьют и нас с тобой, если мы перестанем быть черными легавыми.