— Я сказал вам, что, пожалуй, действительно оглянулся и посмотрел назад через плечо.

— Но наверняка вы не помните, оглядывались или нет.

— Отлично, — воинственно заявил полицейский, — теперь я вспомнил наверняка, что оглянулся.

— И когда же вы вспомнили наверняка?

— Только что.

— Следовательно, когда вы клятвенно присягнули, что не помните точно, оглянулись или нет, вы как следует не обдумали это?

— Это точно.

— Таким образом, вы ответили на вопрос не подумав?

— Да.

— Другими словами, вы сначала говорите, а потом думаете?

— Я не знаю.

— А зачем же вы оглядывались, если вы не убегали? — спросил Мейсон.

— Просто из любопытства. Когда вы слышите, что сзади такая суматоха, вокруг бегают обезьяны, это совершенно естественно — оглянуться и посмотреть, что там происходит, в то время как ты уезжаешь с места происшествия.

— Следовательно, как я теперь могу понять ваши показания под присягой, — сказал Мейсон, — не было ничего, указывающего на то, что подзащитная и я убегали с места происшествия.

— Я же сказал, что было.

— Что?

— Ну, в том, как вы себя вели, я сказал бы, что-то было не так.

— Вы могли бы догадаться, что что-то происходит не так, когда подъехали достаточно близко, чтобы услышать сирены, не так ли?

— Да.

— Таким образом, — сказал Мейсон, — вы хотите убедить Высокий Суд в том, что для вас было совершенно естественно оглядываться и смотреть, что там происходит, когда вы покидали такого рода место происшествия, в то время как в случае с моей подзащитной и со мной это было свидетельством бегства.

— Об этом свидетельствовало ваше поведение.

— Что именно?

— Я уже все описал.

Мейсон поднял левую руку и отогнул указательный палец.

— Первое, — сказал он, — вы заявили, что мы шли быстро. Второе: вы сказали, что мы все время оглядывались. Ну, что еще мы делали подозрительного?

— Это все. Этого достаточно.

— Отлично, — сказал Мейсон. — Когда вы уезжали оттуда, вы ехали быстро, не так ли?

— Это совсем другое дело.

— Быстро или нет?

— Да.

— И при этом, — добавил Мейсон, — вы неоднократно оглядывались назад, не так ли?

— Да.

— Вы уверены в этом?

— Да.

— Вы теперь определенно вспомнили, что оглядывались?

— Да.

— Но вы ведь не помнили этого наверняка, когда в первый раз давали показания под присягой?

— Ну, конечно, помнил.

— Следовательно, — сказал Мейсон, — вы пытались это скрыть.

— Я заметил ловушку, которую вы мне устраиваете. Я не настолько глуп.

— Благодарю вас, — сказал Мейсон, — я просто хотел, чтобы Суду стала ясна ваша позиция. У меня все.

Гамильтон Бергер коротко посовещался со своим заместителем, блестящим молодым юристом по имени Гинзберг, выигравшим за последние несколько месяцев целый ряд ярких процессов и в результате назначенным заместителем прокурора.

Присутствие на процессе самого Гамильтона Бергера, консультировавшего своего заместителя, говорило о том, что Мейсона считают опасным противником.

После короткого совещания шепотом Гинзберг вызвал надзирательницу тюрьмы.

Надзирательница показала под присягой, что обвиняемая Джозефина Кемптон поступила к ней в женский корпус тюрьмы, что она забрала у Джозефины Кемптон ее одежду и выдала ей взамен казенную форму, а одежду передала Филиппу Гротону, полицейскому эксперту и токсикологу.

— Теперь такой вопрос, — обратился к ней Гинзберг. — Осматривали ли вы тело обвиняемой?

— Осмотрела. Да, сэр. Она разделась донага и приняла душ. Я обследовала каждый дюйм ее тела.

— Что вы искали?

— Царапины, порезы, синяки или иные следы насилия.

— Удалось ли вам их обнаружить?

— Мистер Гинзберг, на коже у нее не было абсолютно никаких повреждений.

— Могу я спросить, для чего был нужен такой осмотр? — вмешался Джеймс Этна.

— А вы слушайте и поймете, для чего он был нужен, — воинственно заявил Гинзберг.

— Господа! — воскликнул судья Манди. — Давайте соблюдать приличия. Защита хочет заявить протест?

— Я просто хотел сберечь время! — сердито воскликнул Этна. — Но, принимая во внимание обстоятельства, я протестую по той причине, что все это некомпетентно, несущественно и не относится к делу.

— Мы полагаем, Ваша Честь, увязать это, — сказал Гинзберг, — с показаниями следующего свидетеля.

— Хорошо, продолжайте.

— Это все. Можете задавать вопросы.

Мейсон обратился к Этне:

— Спрашивайте вы, Джим.

— С какой целью вы забрали у нее одежду? — спросил Этна свидетельницу.

— Меня так проинструктировали.

— Вы знали о том, что до тех пор, пока ей не было предъявлено официальное обвинение, вы могли лишь задержать ее в качестве…

— Я выполняла инструкции, — сказала надзирательница. — Для того я там и нахожусь. Если вы считаете, что был нарушен закон, обращайтесь по этому поводу к окружному прокурору.

— Вы хотите сказать, что получили инструкции от окружного прокурора?

— Да. Из его офиса.

— И что стало с одеждой, которую вы забрали у нее и передали Филиппу Гротону?

— Если вы подождете, пока мы вызовем следующего свидетеля, вы получите ответ на ваш вопрос, — сказал Гинзберг.

— Очень хорошо, — согласился Этна, — у меня все.

— Вызовите Филиппа Гротона, — произнес Гинзберг.

Филипп Гротон, высокий, худой, ученого вида субъект, с выступающими скулами и в очках с такими толстыми линзами, отражавшими свет, что временами вы могли видеть только бледное лицо с двумя сверкающими овалами вместо глаз, занял место свидетеля и представился экспертом в области токсикологии, химии и специальных исследований.

— Вы получили определенные предметы одежды от надзирательницы, только что дававшей показания? — спросил Гамильтон Бергер.

— Получил. Да, сэр.

— Вы обследовали эти предметы одежды?

— Да, сэр.

— Удалось ли вам обнаружить что-нибудь необычное на этих предметах одежды?

— Да, сэр.

— Что вы обнаружили?

— Человеческую кровь.

— У вас с собой эти предметы одежды?

— С собой. Да, сэр.

— Я прошу, чтобы они были предъявлены в качестве вещественного доказательства.