— Верно.

— А почему?

— Ну, просто для того, чтобы составить об этом для себя четкое представление.

Мейсон сказал:

— Банковский чек должен быть оплачен, а вот теперь давайте рассказывайте, что там произошло на самом деле.

— Хорошо, — согласилась она. — Я расскажу вам правду, я расскажу вам всю правду, и вы тогда сможете посоветовать мне, что делать. Едва ли я осмелюсь рассказать об этом еще кому-нибудь, поскольку все выглядит таким…

— Что вы сказали газетчикам? — перебил ее Мейсон.

— Ничего.

— Они с вами беседовали?

— Нет. В полиции мне сказали, что отпустят меня рано утром и газетчики ничего об этом не будут знать. Они дали мне возможность прийти в себя.

Мейсон повернулся к Этне:

— Дело с каждой минутой принимает все более дурацкий оборот.

— Да, но, в конце концов, могут же и полицейские проявить тактичность, — сказал Этна.

— Конечно, могут, — согласился Мейсон, — но они ни за что не станут ради этого настраивать против себя всех газетчиков.

— Но в этот раз они поступили именно так.

— Черт побери, вот это меня и беспокоит, — сказал, понизив голос, Мейсон. — Продолжайте, миссис Кемптон. Расскажите нам, что произошло. Прежде всего, каким образом вы очутились в Стоунхендже?

— Мистер Эддикс позвонил мне.

— Куда?

— Ко мне домой.

— Откуда ему известен ваш номер?

— Этого я не знаю.

— Что он вам сказал?

— Что хочет со мной встретиться.

— Он сказал вам, по какому поводу?

— Он хотел лично извиниться за величайшую несправедливость, допущенную им по отношению ко мне. Он хотел сообщить мне нечто очень важное.

— Мистер Этна знает об этом разговоре?

— Нет. Мистер Эддикс велел мне никому об этом не говорить и приехать к нему домой в шесть часов.

— В шесть?

— Да. Он сказал, что у него еще несколько важных встреч и до шести часов он будет занят, а после этого у него назначена встреча в шесть сорок пять. Так что я должна была приехать туда ровно в шесть.

— И вы приехали в шесть?

— Да.

— Как вы прошли в дом?

— Я прошла через дверь на Роуз-стрит, пятьсот сорок шесть.

— Она была открыта?

— Нет, заперта.

— Как же вы вошли?

— У меня был свой ключ.

— Вы хотите сказать, что все это время ключ оставался у вас?

— Ну, у меня ведь был свой собственный ключ, и никто не потребовал его вернуть.

— Эддикс знал об этом?

— Он спросил меня, есть ли у меня ключ, и я ответила, что есть. Он сказал, что это хорошо, и велел пройти прямо через заднюю дверь и подняться в его офис на втором… А собственно, что в этом такого, мистер Мейсон? Я делала так сотни раз, когда работала там.

— Тогда вы там работали, — сказал Мейсон, — это совсем другое дело.

— Ну боже мой, не могла же я рассчитывать на то, что такой занятой человек, как мистер Эддикс, спустится по лестнице и пройдет через весь коридор только для того, чтобы меня впустить, тем более что у меня есть ключ и я прекрасно знаю дорогу.

— А больше там не было никого, чтобы вас впустить?

— Нет. Он был один во всем доме.

— Он сказал вам это, когда звонил?

— Да.

Мейсон задумался:

— Это был именно он? Вы узнали его голос?

— Ну конечно. Он даже пошутил по поводу того, что так невнятно бормочет из-за этой повязки.

— Во сколько он вам позвонил?

— Примерно в половине третьего дня.

— И вы сразу туда поехали?

— Да. Я села на автобус, который останавливается на углу Олив-стрит ровно без десяти шесть. Видите ли, я хорошо знаю расписание автобусов, поскольку часто туда ездила.

— Черт с ним, это как раз меня не очень интересует, — досадливо поморщился Мейсон. — Давайте о главном. Когда вы туда пришли, он был жив?

— Да.

— Что он вам сказал?

— В том-то и дело, что он не успел ничего сказать. Он был убит как раз в тот момент, когда я вошла и…

— Кто его убил?

— Горилла.

Мейсон вздохнул:

— Ну, ну, миссис Кемптон. Давайте все-таки оставаться на почве реальности.

— Мистер Мейсон, я прошу вас, вы должны мне верить. Я говорю чистую правду. Я видела это своими собственными глазами. Мистер Эддикс лежал на кровати, а горилла несколько раз вонзила в него нож.

— Что это была за горилла?

— Мистер Мейсон, я не могу утверждать наверняка, какая именно горилла это была. Одна из тех самых больших, но точно я не знаю. Видите ли, это может показаться совершенно невероятным, но горилла убила его, находясь в гипнотическом трансе.

Мейсон внимательно смотрел на нее.

— Неужели вы не верите мне, мистер Мейсон?

— Даже если бы поверил я, — сказал Мейсон, — присяжные все равно не поверят.

— Собственно говоря, почему бы и нет, — вышла из себя миссис Кемптон, — в конце концов, это именно то, чего мистер Эддикс пытался добиться многие годы. Он хотел выдрессировать такую гориллу, которую он мог бы загипнотизировать и…

— Ладно, — сказал Мейсон, — продолжайте. Давайте не будем терять время в бесплодных спорах. Я хочу знать, что произошло.

— Короче говоря, я вошла в комнату. В первый момент я не заметила мистера Эддикса. Я позвала его, а затем увидела, что он лежит на кровати. Мне показалось, что он спит, но тут из-за угла, со стороны ванной, вышла горилла. Она была загипнотизирована, мистер Мейсон.

— Вы уже дважды это повторили. Откуда вы знаете?

— По выражению глаз. Горилла скалилась на меня, она подошла к кровати своей характерной неуклюжей походкой и… она все время скалилась, словно наслаждаясь тем, что поменялась ролями со своим мучителем.

— А что сделали вы?

— Я закричала и потеряла сознание.

— Вам известно было, что по дому бродят гориллы? — спросил Мейсон. — Они уже: сбежали, когда вы шли по проходу мимо клеток?

— Нет, все было в полном порядке. Две большие гориллы сидели в той клетке, которая потом оказалась открытой, и еще одна, самая добродушная горилла — в другой.

— Значит, — сказал Мейсон, — кто-то успел выпустить этих горилл за то время, пока вы…

— Это сделала горилла.

— Какая?

— Та горилла, которая убила мистера Эддикса.

— Откуда вы знаете?

— Я абсолютно уверена в этом, мистер Мейсон. Я достаточно долго крутилась рядом с ними, чтобы знать их привычки. Клетки запираются снаружи на задвижку, и едва горилла окажется на свободе, как она сразу откроет остальные клетки. Она это в первую очередь сделает.