Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Пока я возился с мотором, я мало что замечал. И только внезапно обнаружил, что дядя Дэдэ стоит рядом и изучающе смотрит на мою спину.

— Maigre,[63] — наконец оценил он меня, поворачиваясь к Нине.

Он присел на каменную лавочку, пристроенную к стене в удачном месте — куда попадало солнышко, — закурил крохотную трубочку и намертво замолчал.

Он сидел неподвижно, грузный и пожилой, почти сливаясь с каменной кладкой дома. Глаз на его морщинистом лице не было видно вовсе. Мясистый нос чуть шевелился, когда дядя Дэдэ затягивался.

Нина легко опустилась рядом с ним, вытянула ноги. Дядя Дэдэ охотно полюбовался ее ногами и, вынув изо рта трубку, о чем-то спросил.

Нина с готовностью кивнула, встала, взялась рукой за щиколотку и внезапно подняла ногу выше головы. Юбка задралась, открыв голое бедро. Пьер ахнул и залился краской, а дядя Дэдэ громко захохотал и шлепнул Нину по бедру. Нина опустила ногу, поправила одежду и снова села. У нее был невозмутимый вид. Дядя Дэдэ всё крутил головой и похохатывал, а потом вдруг уставился на Пьера, вытянул шею и наорал на него. Пьер мгновенно сгинул.

Дядя Дэдэ снова засмеялся и потрепал Нину по руке.

Я попробовал запустить двигатель. Трактор отозвался благодарным урчанием. Оно напоминало голос дяди Дэдэ.

Услышав, что мотор завелся, дядя Дэдэ сразу забыл про Нину. Сунул трубку в зубы, пыхнул и быстро подошел к трактору на своих коротких, кривоватых ногах. Наклонил к мотору жесткое желтое ухо, прислушался. Потом поднял ко мне лицо. Коричневые веки разжались, и на меня уставились два ярко-синих глаза. Дядя Дэдэ заговорил со мной. Он обращался прямо ко мне, непосредственно, и я вдруг почувствовал себя так, словно меня повысили в звании.

Старик повторил несколько раз одну и ту же фразу, а потом рявкнул:

— Ноно!

Нина подбежала к нему, стремительная и льстивая, увязая каблуками в пыли.

Дядя Дэдэ в третий раз сказал то же самое, адресуясь по-прежнему ко мне, а не к Нине.

Нина объяснила по-немецки:

— Он спрашивает, можете ли вы починить танк.

— Oui, — сказал я дяде Дэдэ, чем вызвал его одобрительную ухмылку.

— Пьер! — заорал дядя Дэдэ.

Племянник угрюмо явился.

Дядя Дэдэ велел тому разуться. Его сапоги он вручил мне. Я послушно переобулся. Мои ботинки дядя Дэдэ приказал оставить под скамьей, а мне — следовать за ним.

— Почему мы говорим по-немецки? — спросил я Нину.

— Потому что я не знаю польского, — ответила она. — А немецкий вы кое-как выучили в лагере.

Солнце припекало. Майка на спине взмокла. Мы шли по тропинке, начинавшейся на холме сразу за домом. Здесь рос орешник. Несколько раз я спотыкался о корни, тянувшиеся через тропинку.

Потом деревья стали реже, мы вышли в дубовую рощу, и там, на небольшой поляне, дядя Дэдэ показал мне гору высохших веток. Мы вместе раскидали ветки в стороны, сняли деревянные щиты, и я увидел закопанный в землю по башню танк «Рено».

Натуральный Renault FT-17, дедушка всех нынешних танков.

Дядя Дэдэ любовно огладил танк и с торжеством кивнул мне.

— Он у меня с восемнадцатого года, — сообщил дядя Дэдэ. — Подобрал неподалеку. — Он показал неопределенно, куда-то вниз по холму. — Боши подбили его. Зачем добру пропадать? Рано или поздно понадобится.

Он смотрел на танк так, словно сам посадил его в эту почву, и за долгие годы танк пророс, пустил корни. И вот теперь настало время снимать урожай.

— Нужна лопата, — сказал я наконец по-немецки. И показал, что предстоит копать.

Дядя Дэдэ вложил пальцы в рот и свистнул. Потом предложил мне курить, снова набил свою трубочку, и мы вдвоем устроились отдохнуть возле «Рено». Среди зелени пели птицы, пахло разогретой землей, свежей листвой, металлом танковой брони. Меня вдруг окатило волной такого горячего счастья, что я поперхнулся табачным дымом и закашлялся. Дядя Дэдэ посмеялся надо мной и снова похлопал меня по спине.

— Maigre, — повторил он.

Я закрыл глаза и почувствовал солнечный свет на своих веках. Так пахло в лесах Тюрингии, в тридцать пятом. Я как будто снова стал самим собой — каким был еще до Сталинграда, до Стокгольма, до Потсдама, до Парижа. Я снова стал человеком, который любил двигатели «Майбах», своих товарищей, танки, майора Кельтча — человеком, чья жизнь имела смысл для Германии и для него самого.

Явился босой Пьер, с ненавистью посмотрел на свои сапоги у меня на ногах. На плечах у него лежали две лопаты. Следом за Пьером пришла и Нина.

— А ты что тут делаешь, стрекоза? — обратился к ней дядя Дэдэ. — Иди в дом, Ноно, помоги Жанне с обедом. Видишь, какой он у тебя тощий, этот твой польский механик. Его нужно кормить. Почему ты его не кормишь?

— Не успела, дядя Дэдэ, — виновато ответила Нина.

— Ну так иди, займись женской работой! — велел дядя Дэдэ. — Не вертись под ногами.

— Нина. — Я встал, подошел к ней. — Подождите. Что здесь происходит?

— Потом объясню, — сказала она. — Вы можете наладить для него эту штуку?

— Не знаю, — признался я. — Нужно посмотреть.

Она кивнула:

— Хорошо.

— Как мне себя вести?

— Просто слушайтесь во всем дядю, — ответила Нина и упорхнула.

Дядя Дэдэ весело оскалился, удерживая трубку зубами.

— Закончил болтать? Бери у Пьера лопату. — Он отобрал у племянника лопату и всучил мне, после чего нашел удобный пенек, устроился и принялся наблюдать за тем, как мы с Пьером с двух сторон выкапываем танк.

Через полчаса, весь взмокший, я отставил лопату, снял панель — ржавые болты пришлось сбивать — и получил доступ к мотору. В принципе, двигатель можно было бы починить. Необратимых повреждений я не обнаружил. Только вот потребуются запчасти. А в каком состоянии гусеницы, я еще не понял. Придется копать дальше.

Der Architekt. Проект Германия - i_019.jpg

Я подозвал дядю Дэдэ, чтобы показать ему, какие детали придется заменить. Он охотно заглянул в двигатель. Его интересовало всё, что имело отношение к его личному танку. К чудесному смертоносному плоду давно минувшей войны, проросшему в его земле.

Наконец дядя Дэдэ подытожил:

— Его можно починить? Gut?

Я кивнул. Gut. Вполне. Этим старым танкам сноса нет.

Мы вернулись в дом. Пьер плелся сзади, тащил лопаты. Дядя Дэдэ был в приподнятом настроении. Он шумно разглагольствовал и то и дело хлопал меня по плечу. Ему нравилось быть повелителем настоящего танка «Рено».

К обеду я переоделся: заменил сапоги ботинками, надел рубашку. Нина полила из кувшина на руки мне и Пьеру.

Обед накрыли в полутемной огромной столовой. Здесь было прохладно. Вдова погибшего брата Жанна — высокая, на голову выше дяди Дэдэ, худая, вся в черном — поставила на стол огромную кастрюлю, полную картошки, тушенной с мясом.

Свинина. Черт побери, настоящая свинина.

Нина, подвязанная фартуком, с волосами, убранными под платок, помогала расставлять тарелки. Подали бутылку темного вина. Женщины сели за стол последними.

Дядя Дэдэ прочитал благодарственную молитву, налил всем вина и первым приступил к обеду. Я ел, постоянно ощущая на себе взгляд крохотных глазок главы семейства. За обедом благоговейно молчали. Дядя Дэдэ наливал вина еще несколько раз, но только себе, Пьеру и мне, а в последний раз — только себе.

Наконец он объявил, что трапеза окончена, и вышел на двор. Я выбрался вслед за ним. Дядя Дэдэ сидел на лавке и курил. Затем из дома выпорхнула Нина. Она снова подступила к дяде Дэдэ с разговором, а он вдруг намертво замолчал. На его лице жила только трубка, которая время от времени выпускала колечки дыма.

Дядя Дэдэ как будто не обращал на Нину внимания, а она все говорила и говорила. Я видел, как в голове у старика медленно ворочались вековые крестьянские механизмы, устройство которых остается непостижимым для нас, городских. Даже если мы польские механики, пережившие captivité.

Дядя Дэдэ мельком оглянулся на меня и неспешно спросил о чем-то Нину. Та кивнула. Он щипнул ее за бок и встал.

вернуться

63

Тощий (фр.).

86
{"b":"545471","o":1}