Он дал слово.

— Товарищ Иванова, — я подозвал калмычку, — устройте его переночевать. Оружие он сдал, голодом и холодом ослаблен, от тепла и вашей картошки его развезло — думаю, вреда не причинит. В той же комнате будет спать сержант Гортензий.

— Сделаю, — не моргнув глазом отвечала санитарка.

— Благодарю за ужин. Капитан Геллер, вы уступите майору Краевски кровать?

Геллер молча кивнул. Мне показалось, что эта встреча его сильно поразила. Может быть, даже сильнее, чем утренние мародеры.

Капитан начал понимать, что тут происходит.

Я вернулся в штаб. Командующий что-то писал, фрау Шпеер с заплаканным лицом дремала на лавке у стены. Я понял, что разговор ее с Москвой состоялся.

При моем появлении командующий поднял голову.

— Разобрались, что за стрельба была?

— Разобрался, товарищ командующий.

— До утра ждет?

— Вполне.

— Хорошо. Вы уже позаботились насчет ночлега вашей подопечной? Сами будьте, естественно, рядом. Спать вполглаза! А лучше — совсем не спать.

— Вопрос деликатный, — я вдруг смутился. — В одной комнате с женщинами ночевать?

— Будто до сих пор не приходилось?

— Приходилось, но… не так.

— Скажите просто, что эта фрау на вас страху нагоняет.

— Не столько она, сколько эта учительница, Капитолина Сергеевна, — признался я. — Ох и строга…

— А вы ведите себя безупречно, — посоветовал командующий. — Как и подобает красному командиру.

— Случается, как раз за безупречное поведение от дамы по морде и схлопочешь, — пробурчал я.

С печки донеслось:

— Ирод! Охальник!

Там шумно закопошилась бабка. А с ней и оба мальчика.

— Я не пойму, глухая бабка или не глухая? — не выдержал я.

— Когда надо — очень даже не глухая, — подтвердил командующий. — Так что забирайте фрау и идите отдыхать.

После ночлега на полу на старом матрасе, выломанном из какой-то доисторической кровати, у меня ломило всё тело. Луиза Шпеер еще спала. Ее лицо было совсем белым, оно почти не выделялось на белом кружеве подушки. Шпильки высыпались из прически и валялись рядом.

Я собрал их и положил на покрытый вязаным пожелтевшим кружевом буфетик.

Постоял рядом с ней, потом постоял у окна. Куда подевалась Капитолина Сергеевна — не знаю.

Мальчики сладко сопели на печи. Ничейная бабка с энергией стахановца уже орудовала где-то в сарае.

Внезапно под окном, где я стоял, возник Гортензий.

Я даже отпрянул от неожиданности:

— Вы с ума сошли, товарищ сержант? Что это вы выпрыгиваете, как чертик из коробки?

— Помер, — трагическим голосом произнес Гортензий.

— Кто помер? Что вы несете?

— Помер! — повторил сержант.

— О ком вы говорите?

— Майор вчерашний. Краевски. Проснулись — а он уже холодный.

— Он ранен был, что ли?

— Да нет… Осмотрели его со всех сторон — следы от ранений на теле есть, но все старые, зажившие. Санитарка подтвердит.

— Покончить с собой не мог? Яд? — предположил я.

— Он жить хотел, — напомнил Гортензий.

— Да не очень-то хотел, если его послушать…

— Не, товарищ лейтенант, с собой он не кончал, — уверенно сказал Гортензий. — Я за ним смотрел. Он как лег, так и заснул. И не двигался больше.

— Тогда остается одно объяснение, — сказал я. — Сердце. Сердце Шестой армии…

Неаполь — Берлин,

17 декабря 1942 года

— …Я в политике без малого сорок лет, из них ровно двадцать возглавляю правительство и государство. Вы слишком малоопытны, господин Шпеер!

Всегда его недолюбливал. Сверх меры пафосен, невероятное самомнение, показная брутальность; страсть к позерству и вульгарным эффектам частенько заслоняют личность. Он и к Гитлеру поначалу относился снисходительно, если не сказать враждебно, изменив свое мнение лишь в сентябре 1937 года, после визита в Берлин.

Понятно, что меня — архитектора-выскочку, нежданно вскарабкавшегося на вакантный трон Германский империи! — дуче сейчас и в грош не ставит. Однако мы еще посмотрим, кто кого.

— Небольшой опыт не отменяет того очевидного факта, что я представляю самое могущественное государство планеты, — холодно парировал я. — Чьи вооруженные силы стоят на пространстве от испанской границы до Волги и от Норвегии до Туниса. Отдельные неудачи Вермахта, о которых вы только что упоминали, следует рассматривать именно в контексте «неудач», исправимых ошибок, вызванных недавними изменениями во внутренней политике и кадровыми перестановками в верховном командовании.

Тут я, конечно, отчасти лукавил. Бенито Муссолини можно воспринимать как угодно, но дураком итальянский дуче никогда не был — иначе не усидел бы два десятилетия в премьерском кресле. Он отлично знает, что ситуация под Сталинградом из угрожающей превращается в катастрофическую: 6-я армия Паулюса окружена, попытки деблокады котла успехом не увенчались, а итальянская 8-я армия, прикрывающая левый фланг, фактически разгромлена русскими.

Муссолини винит в гибели большей части итальянского экспедиционного корпуса именно нас.

Есть и еще одна причина неприязни, испытываемой дуче по отношению лично ко мне. Он, безусловно, крайне внимательно наблюдал за ноябрьскими событиями в Берлине и сделал однозначные выводы: вождя итальянских фашистов может постигнуть участь его германского vis-a-vis. Ко мне на стол регулярно ложатся разведсводки о положении дел в Италии, и я отлично знаю, что оппозиция Муссолини существует, пускай и не предпринимает пока активных действий.

Армия настроена прокоролевски (это отмечал еще Гитлер до войны, прямо говоря: «Итальянские вооруженные силы — не фашистские, а монархические, и Муссолини никакого влияния на дух войск вообще не имеет»[25]). Внутри партии многие считают себя недооцененными, пример тому — Дино Гранди и Галеаццо Чиано, втихую не одобряющие блок с Германией. В такой обстановке мы обязаны выказать дуче наибольшую поддержку — военный союзник из Италии, будем откровенны, скверный, но итальянский флот всё еще остается важным сдерживающим фактором на Средиземном море, отвлекающем на себя британское внимание…

Муссолини нам нужен, особенно в свете намерений Генштаба предельно увеличить активность на африканско-средиземноморском театре, который Адольф Гитлер считал второстепенным и не заслуживающим серьезного внимания. Германия обязана любой ценой восстановить нормальное снабжение корпуса Роммеля, оказавшегося в тисках между высадившимися в Марокко и Алжире американцами и англичанами с главной базой в Египте.

Пока обстановка в Западной Африке неустойчивая и об однозначной победе Эйзенхауэра и Паттона говорить рано. Первый консул Франции адмирал Франсуа Дарлан отдал приказ размещенным в колониях войскам оказывать врагу всё возможное противодействие, так что американцы до времени связаны боями с французами. Но те долго не продержатся — им требуется помощь, обещанная нами Дарлану.

Снабжение Африканского корпуса осуществимо исключительно при контроле над центральным Средиземноморьем. Ключ к нему — Мальта, занятая британцами. Именно к Мальте решено бросить все доступные силы, причем как можно быстрее. Иначе нам придется распрощаться с Африкой и любыми надеждами остановить англо-американцев на южном фланге.

Для согласования позиций с союзником я и прилетел в Италию. Не в Рим, встретиться было решено в Неаполе — визит не носил характер государственного или официального, и уж кого я меньше всего хотел видеть, так это короля Виктора-Эммануила.

Обычная деловая поездка, да еще и засекреченная, Гейдрих настоял. Состав делегации ограниченный: несколько высокопоставленных военных, статс-секретарь МИД, руководитель РСХА Отто Олендорф, получивший эту должность в середине ноября.