— Разрешите мне напомнить вам еще раз, что пока нет никаких данных, никаких реальных оснований связывать мистера Шелтона Скотта с этим отвратительным преступлением.

Черта с два не было. Вся эта передача была построена таким образом, чтобы зрители не могли сомневаться в моей виновности.

— Но поскольку мертвая девушка была найдена изнасилованной в его комнате и видели, как он стрелял из пистолета в прохожих и, видимо, инкогнито позвонил в полицию, прежде чем поспешно удрать с места преступления в своем кадиллаке…

Вот ведь мерзавец! И это не позабыл, чтобы представить меня проклятым капиталистом! Теперь у меня будут настоящие неприятности.

— Полиция разыскивает его.

Основной диктор сказал:

— Благодарю вас, Гарри Вароу.

После этого нам показали смазливую девицу, сидящую в ванне, заполненной мыльной пеной. Реклама нового туалетного мыла.

Я поднялся.

— Стив, ты еще здесь?

Вид у него был скверный. Наверное, не лучше чем у меня.

— Стив, — сказал я, — я этого не делал. Передачу подготовили умные негодяи… Мне придется самому во всем разобраться. Но я не делал того, что они мне тут приписали

— Очень рад, — его голос звучал глухо.

— Я, разумеется, должен уехать. Тебя линчуют, если меня найдут в твоем доме. Но я хочу попросить тебя об одной услуге.

— Конечно, конечно, — ответил он слишком торопливо.

— Сначала разреши мне воспользоваться твоим телефоном. Потом я постараюсь уехать куда–нибудь подальше, они считают, что я это уже сделал. Не могу ли я воспользоваться твоей машиной? Черт возьми, ты можешь заявить, что я ее украл. Мне безразлично.

— Конечно, конечно…

Я позвонил Сэмеону. Назвал ему себя.

— Боже праведный! Где ты?

— Сэм, не упоминай моего имени. Ты слышал десятичасовые известия?

— Нет, но я…

— Слушай, в моем распоряжении всего минута. Вот что случилось… Черт, ты намерен проследить этот звонок?

— Шелл, ты должен приехать. Немедленно. Я встану за тебя…

— Приеду, когда сам изобличу убийцу. Только так, Сэм Даю честное слово, я сделаю все, что в моих силах, чтобы разобраться.

— Расскажи мне с самого начала…

Я повесил трубку, хорошо зная моего лучшего друга. Честный, преданный коп, он не станет лгать ни мне, ни в мою защиту. Он обязан разыскать меня и бросить за решетку, и он приложит все силы для этого. А потом будет самозабвенно сражаться вплоть до Верховного суда, помогая доказать мою невиновность.

— Живее ключи, Стив, — сказал я.

— Полиция выехала?

— У Сэма не было времени проследить звонок, но я поехал. Послушай, если ты беспокоишься…

— Нет, Шелл.

Наконец–то он улыбнулся.

— Я знаю, что ты не взорвал Сити—Холл и не натворил ничего постыдного. Но, братец, это подавляет. Черт возьми, из–за чего они все на тебя так ополчились?

Этот вопрос мучил и меня. Да, почему? Обрушились на меня далеко не все, но казалось, что им нет числа. Выступали трое, однако они постарались, чтобы их мысли и мнения прочно вошли в сознание миллионов, именно миллионов слушателей. И среди слушателей находились те, кто намотал себе на ус все те “факты”, которые преподнесла троица.

Самое же непонятное то, что убедительно и складно лгали все трое, Юлиус Себастьян, Мордехай Питерс и Гарри Вароу. Это впечатляло.

Но я вовсе не собирался тихонько лечь на постель, скрестить руки и умереть.

Нет, я буду бороться!

Я добрался до святилища, до своего временного убежища.

Оно называлось “Браун—Мотель”. Это было старенькое, очень чистенькое заведение на Адамс—Бульваре. По всей вероятности, его первого владельца звали мистером Брауном.

Догадайтесь, о чем я тогда думал? После всех переживаний, когда ночь еще не кончилась?

Я думал: “Ох, до чего же я голоден. Да и ночь еще не кончилась”.

Когда вас мучает голод, все остальное отступает на задний план. Конечно, мне известно, что люди постились. Другие объявляли голодовки, не ели по десять–двадцать–пятьдесят дней и это почему–то не убивало. Но это было невесело!

Меня удручало еще и то, что пустота в желудке затрудняла поток мыслей в голове. Конечно, я надеялся, что голова не подведет, хотя бы на то время, пока я не выберусь из этой заварухи.

Положение казалось незавидным. По дороге сюда я воспользовался двумя платными телефонами; оба раза звонил Сэмеону. Когда я положил трубку во второй раз, я успел рассказать ему всю историю, правдивую историю. Сэм во всем разобрался и поверил мне, в особенности потому, что знал и о случившемся раньше, на шоссе Бенедикт—Каньон, и все последующее. Но настаивал на том, чтобы я добровольно явился. А я твердо стоял на своем: “Нет!” Посте этого произошел примерно такой разговор:

— Сэм, я прекрасно понимаю, что ты должен выполнить свою работу. И ты схватишь меня, если сумеешь. Но без моей помощи. Моя забота — не попасть тебе в руки. Если хочешь мне помочь, приглядывай за Вароу, Себастьяном и Питерсом, и за их бражкой. Почему они стараются меня убрать? Я не знаю. Ты знаешь?

— Ты не должен на меня обижаться.

— Я все понимаю. Но явиться к тебе я не могу. Нет, Сэм, мой хороший, если только я не сумею внести ясность в происходящее, эти люди меня засудят.

Помолчав, я добавил:

— Вот и получается, Сэм, что ты против меня.

Он согласился:

— Да–а–а…

— Я не стану желать тебе удачи. Помни все имена, в особенности — Бончака.

После этого я отыскал мотель. Я оставил свой выбор на нем потому, что при каждом коттедже имелся индивидуальный гараж со скользящей дверью. А я хотел не только сам спрятаться, но спрятать также машину Ферриса. Очень может быть, что к этому времени ее уже разыскивали.

Попасть внутрь было совсем не трудно. Полусонный клерк; у меня шляпа натянута по самые глаза; регистрационную карту я заполнил какими–то каракулями левой рукой. Уплатил за три дня вперед — и меня провели в мою кабину. Нет, попасть в такое заведение совсем нетрудно. Куда сложнее бывает из него выбраться.

Прежде чем оставить свой кадиллак у Ферриса, я забрал из него все, что посчитал нужным, и перенес в его машину, а потом — в кабину мотеля. Беспорядочный набор. Коробка патронов для кольта. Коробка грима. Пушистая фальшивая борода, которую я однажды надевал на какой–то новогодний вечер, и выглядел очень нелепо. Шляпа, чтобы прикрыть волосы. Еще какие–то пустяки. Сущая ерунда.

В кабине имелся телевизор. Приняв душ, я лег и стал смотреть. Кажется, все “последние известия” посвящены трем вопросам: выборам во вторник, непонятно связанными между собой смертями Чарли Вайта, Джонни Троя и Сильвии Вайт и мне, угрозе для страны.

Потом, я выключил телевизор и лежал, раздумывая. Я был в недоумении, мозг не находил ответа. Утверждают, что подсознание работает безотказно, только надо суметь его подключить. В этом и загвоздка: я не знал, как это сделать.

Наконец я повернулся носом к стене и заснул.

Полагаю, это был сон, страшный, таинственный, даже какой–то пророческий. Это были одновременно сон, мечта и размышление, полузабытье, перемешанное с полубодрствованием, что далеко не одно и то же. Что–то мелькало, стиралось, наплывало, подобно абстрактному рисунку. Самым забавным было то, что говорили стихами и даже пели.

Временами казалось, что я просыпаюсь, но тут же понимал, что продолжаю спать.

Сон. Они поймали меня, приговорили вымазать в дегте, затем вывалять в перьях, бросить в огонь, после чего повесить в газовой камере.

Все закрутилось, завертелось, и вот я уже в огромном зале судебных заседаний. Меня приговорили, но у меня шанс облегчить свою участь. Они предоставили мне право защитить себя, чтобы потом определить характер смерти. Свидетельские показания сначала давали нормально, потом в стихотворной форме. Во сне эти стихи мне казались складными. Через некоторое время свидетели вообще запели.

Я стоял перед судьей, облаченным в черную мантию и белый парик. Это был Юлиус Себастьян.^ Старшина присяжных — Джо Райс, а среди двенадцати присяжных я узнал девятерых здравствующих и умерших гангстеров: Билли Бончака, Тони Ангвиша, Бубби, Снэга и других, которых я собственноручно застрелил в прошлые годы. Все они были вооружены автоматами и длинными ножами.