Бесконечное разнообразие знахарских приемов и способов врачевания, составляющее целую науку народной медицины, сводится, в конце концов, к лечению травами. (Знахари гордятся своими ботаническими введениями и хвастаются тем, что им известно 99 сортов трав (более скромные упоминают лишь о 77). Из этих трав для каждого знахаря обязательно держать всегда дома 12; цикуту или одолим, семена белены, корень лапчатка и богородицкую траву, волчьи ягоды, корень морковника, корень папоротника, куриную слепоту, наутинник, земляные орехи, кунавку, бузинный цвет). Как лечат знахари — это составляет предмет особого исследования, предоставленного врачу–специалисту. Нам же остается досказать о том положении, какое–занимают знахари и знахарки в деревенской среде, в качестве людей, лишь заподозренных в сношениях с нечистою силою, но отнюдь не продавших ей свою душу. Хотя житейская мудрость и велит не обвинять никого без улики, но житейская практика показывает другое, и на обвинение знахарей деревенский люд не скупится. Так, например, ночью знахарям нельзя даже зажечь огонь в избе или продержать его дольше других без того, чтобы соседи не додумали, что знахарь готовит зелье, а нечистый ему помогает. Но, живя на положении подозреваемых, знахари, тем не менее, пользуются большим уважением в своей среде. Объясняется это тем, что знахарями делаются люди, преимущественно старые, одинокие холостяки или старушки–вдовы и престарелые девицы, не сделавшиеся черичками потому, что захотели быть лекарками и ворожеями. Положение подозреваемых невольно делает знахарей слегка суровыми и очень самолюбивыми и самоуверенными. Да и подбирается сюда не только народ смышленый, но и положительно стоящий выше других на целую голову. Оттого у знахарей не выходит с соседями ни особенно близкой дружбы, ни хлебосолья, ни откровенных бесед: тайна пуще всего им на руку. Но в то же время их интересуют чужие беседы, деревенские новости, взаимные соседские отношения. Зайдет знахарь в трактир или харчевенку, сядет незаметно в сторонку и прислушивается: у кого украли лошадь, увели корову, на кого падает подозрение и на кого оно, после галденья и общих споров, остановить. Как умный Человек, подбирая в запас мелкие крохи, он сумеет потом в них разобраться, а глупая деревня думает, что если мужик умоет лечить, дает умные и добрые советы, то должен же он и колдовать, и ворожить, и отгадывать. Если он умеет лечить скотину, — рассуждает деревенский люд, — то почему ему не пользовать и людей? Помог от одной болезни, стало быть, должен пособить ото всех? При таком положении вещей немудрено, что все врачебное дело в деревне держится на знахаре. Впрочем, наряду с. знахарем пользует больных и бабка–лекарка. Она, так сказать, дополняет знахаря по той причине, что бывают по женской части такие дела, в которые мужчине никак не проникнуть. Бабки–повитухи работают вполне независимо, на свой страх и ответ, причем в некоторых случаях им даже отдается предпочтение перед мужчиной–знахарем, так как бывают такие болезни, где только женская рука, нежная и мягкая, может принести действительную пользу. Так, например, все воспаления глаз всегда и повсюду доверяются лечению исключительно одних знахарок: никто лучше их не сдувает бельма, никому так ловко не вдунуть в глаз квасцов, смешанных с яичным белком. Сверх того, бабка усерднее знахаря: она забежит к своему больному раза три на день. В лечении детских болезней точно так же нет равных знахаркам, хотя и по «сердечным» делам они не утратили заслуженно добытую славу. Они охотно берутся «снимать тоску» с того человека, который лишился любви, но за ставить полюбить не могут, так как «присуха» — дело греховное и дается только колдунам. В этом собственно и заключается существенная разница между колдунами и знахарями: то, что наколдуют чародеи, — знахари и знахарки снимут и поправят. И слава их в этом отношении так велика, что к ним со всех концов стекаются деревенские люди за помощью. Но еще чаще обращается к ним в самых обыденных житейских случаях. Вот несколько примеров: молодая баба на третий день после свадьбы ушла от мужа; родные пытались ее вернуть, советовались со знахаркой и получили в ответ, что от насильной любви баба Может умереть. Сама баба почувствовала однажды жалость к мужу и просила колдуна внушить ей любовь к нему. Этот взялся, но предупредил, что «все равно, любовь эта будет через окаянного». Ходят к знахарям, в случае беды, и с целью поворожить и погадать, хотя это и не составляет прямой профессии знахарей: вор объявился, лошадь увели, корова из поля домой не приходила — все к знахарю или к бабке–ведунье. Бабушка–ведунья сейчас все расскажет и беду как руками разведет. Иная, чтобы не потерять уважения и поддержать к себе веру, бобы разводит, раскидывает карты, на воду пускает восковой шарик, шепчет и вдумчиво смотрит, в какую сторону укажет шарик, какой мужик в воде покажется ей: черный или белый. Сметливая баба из расспросов уже раньше кое–что поняла. Если не укажет она прямо, то поведет около, а соседские воры все на счету и у всех на примете. А если и не скажет она правды, не поможет на недобрый час, то ведь все–таки это не ее прямое дело. Так все и понимают: спасибо ей и за то, что старалась пособить и не отказалась утешить в тяжелое время умелым сердечным советом. Знать, обманули ее карты, надо быть, замутилась вода. Во всяком случае — знахарь не чародей, ворожея — не ведьма.

При всем почете, какой выпадает в удел знахарям, им, однако, приходится считаться с современными веяниями, а подчас и отвечать перед начальством. Вот что поведал на этот счет один из известных знахарей, возле двора которого «подвод больше десятка каждый день стояло»:

«Нашлись у меня завистники и донесли попу и уряднику, что я черной. магией занимаюсь. Я ничего не знаю, сижу дома — глядь: ко мне в хату приходят поп с урядником, а избу понятые окружили. Наперво поп обратился ко не: — Ты, Михаиле, сказывают, лечишь народ по книжкам от всяких болезней, так покажи нам свои книги. А я ему, наоборот, говорю:

— Лечу, палаша; это правда. И разные у меня коренья и травы есть, и книга тоже есть: по ней я разбираю,

каких кореньев от какой хвори дать, и с молитвою. творю это. А вреда никакого я не делал людям. Урядник как крикнет на меня:

— Ты не разговаривай с нами, а подавай твои книги и

коренья, а мы их становому представим. Тебя за Сибирь загонит он за это леченье.

Я не испугался его. Открыл укладочку, где лежала книга моя и коренья, и говорю:

— Извольте брать к себе всю укладку: тут все леченье мое. Только прошу вас, не растеряйте листков из книги да корешков не трусите: дюжо трудно собирать их.

Урядник отвез укладочку мою к становому, а тот книгу и коренья к доктору отправил. А доктор посмотрел мою Книгу и сказал:

— Это безвредная книга: травник называется. Так все и отдали мне, назад».

Эти знающие, умудренные опытом люди занимающийеся магией или ведовством, «ведающие».

«В 1598 году, присягая Борису Годунову, клялись «ни в платье, ни в ином ни в чем лиха никако не учинити и не испортити, ни зелья лихово, ни коренья не давати… Да и людей своих с ведовством не посылати и ведунов не добывати на государское лицо… и на следу всяким ведовским мечтаниям не испортити, и кто такое ведовское дело похочет мыслити или делати… и того поймати» (Краинский 1900).

Из приведенного выше текста очевидно основное занятие ведунов — колдовство, порча посредством кореньев, трав или различных зелий, почему в судебных процессах над колдунами (XVI‑XVII) обычно и фигурируют ведуны и зелейники.

Область ведовства была традиционно обширой: верили, что ведуны и ведуньи могут насылать болезни, внушать любовь и отвращение, заколдовать промыслы и т. п. При помощи кореньев и трав старались заручится милостью своих бояр: крестьяни и холопы «носили некоторые сорта трав и кореньев на шее, пили их с водой или же предлагали в еде и питье своим господам. В 1649 г. холоп Пронка говорил на допросе, что один ведун, крестьянин Троице—Серниева монастыря, «показал ему коренья и трав узол с шапку и, выняв ис того узла корень да щепоть малкй травы, дал ему Пронке и велел пить в воде и в пиве, а корень носить на вороту, ино де боярин будет к тебе добр».