Нос «марсельезы» ушел в темноту, и Трис почувствовала дикую боль: как будто ток пропустили сквозь тело, мышцы скрутило, сердце забилось в истерике. Сзади заорал док Стюарт, а Трис потеряла сознание.

Когда просыпаешься с утра, совсем не собираешься умирать. Особенно если просыпаешься до рассвета. Сумерки и песок в глазах плохо располагают к мыслям о вечном. Чистишь зубы, смотришь на себя в зеркало, зеваешь во весь рот, переплетаешь косички… Как будто даже не помнишь о сверхважной и сверхсекретной операции, которая начнется через сорок пять минут — как раз принять душ, позавтракать и забраться в «марсельезу».

Техники что-то там осматривают в последний раз, отцепляют провода и датчики. Омар, самый старый из них, сует Трис в руку какой-то амулет: такой обычай, нужно ему вернуть после каждого полета. Трис послушно запихивает коричневый сморщенный корешок (очень хочется надеяться, что это корешок) в карман формы. Карман совсем маленький, вообще-то под зажигалку, но Трис не курит.

И ей еще предстоит полет в прозрачное до стеклянности рассветное небо, и воздух будет воображаемо петь вдоль бортов, и вибрация машины расколет голову, и все проблемы земные останутся далеко внизу, а потом еще — за горизонтом…

Будет еще пара часов жизни. Или меньше.

У Трис ужасно болела голова. Как может болеть голова, когда тут ничего нет? Она брела по какому-то темному месту, где даже звука ее шагов не слыхать.

Интересно, куда попадаем мы, когда умираем? Если не ходим в церковь, как мама, или в мечеть, как Джин, и не молимся своим богам, как Омар, и не верим во всякие там силовые поля, как доктор Стюарт, или в начальство, как полковник?

Ее интересовало, можно ли умереть за то, во что никто не верит, и нужно ли. Оказывается, она сама себя обманывала, и вопрос был совсем в другом. Она хотела понять, что там, в самом-самом конце.

«Я скоро все выясню», — подумала Трис.

И пошла вперед по темноте. Откуда-то она знала, главное — не останавливаться.

Темнота начала таять, шаги стали глухо отражаться от стен, и Трис поняла: она идет по ангару «малиновок» на базе «Прерия», а темно так, потому что освещение выключено. «Ну вот, — подумала девочка. — Может, это никакая не смерть, а просто недоразумение?»

Ангар закончился, ворота были распахнуты настежь. Сразу за ними начиналось взлетное поле, только почему-то трава здесь росла золотистая и похожая на вереск, с мелкими сиреневыми цветами.

А над головой начинался совершенно роскошный закат: с уклоном в звездную синеву на востоке, с восходящей вечерней звездой, с нежными сиреневыми облаками. Ах нет, это не вечерняя звезда, это сигнальная ракета. Курсанты стартуют с соседней базы, за горизонтом ее не видно, а ракеты — вполне. Знакомо захлопали зонды-очистители облаков. Кто-то на «малиновке» пронесся прямо над головой Трис, она обернулась, приложив ко лбу козырек от солнца, но не смогла узнать стиль пилота. Может быть, кто-то из новеньких?

«Моя малиновка! — сообразила Трис. — Моя дорогая! Я же с ней не попрощалась! Она же в ангаре!»

Она обернулась, собираясь бежать обратно в пустоту, но обнаружила, что ангара за спиной уже нет — он оказался где-то в стороне и довольно далеко, а прямо перед ней на траве расположились Джин, Кейт и Жанна.

— Девочки! — воскликнула Трис и почувствовала, как на глаза у нее наворачиваются слезы. — Девочки, простите меня! Простите, я так сожалею… я так подвела вас…

Но, как она ни подходила к ним, как ни заглядывала к ним в глаза и ни касалась их щек, они не замечали ее, разговаривая о своем. Потом Джин разлила водку по пластиковым стаканчикам, и Трис поняла: вот оно. Ее поминки.

Значит, точно все кончилось. Больше нечего бояться. Больше не осталось никакой надежды.

Какое же облегчение! Как же это, оказывается, было тяжело — бояться и надеяться каждую минуту.

И нечего думать о том, стоит или не стоит умирать за тех, кто вокруг. Она уже умерла — за них, ее эскадрилью. Не худший выбор…

Трис охватило неимоверное облегчение и благодарность судьбе.

— Пусть-небо-примет-тебя-сестра, — отбарабанила Джин, сложив руки в молитвенном жесте. — Помоги-шестым-чувством-тем-кто-продолжает-бой. Аминь.

«Конечно, помогу, — тихо сказала Трис ей на ухо. — Я все для вас сделаю, сестры. Если это хоть немного зависит от меня».

Джин — воплотившая в реальность образ идеального командира — вылила водку: на аэродроме земля, принявшая в себя горючее и смазку, бесплодна, спирт ей не повредит. Тонкая струйка вспыхнула на миг: ее одарила огнем звезда сигнальной ракеты, протянувшей дымный хвост по восточному горизонту.

Время улетать.

— Трис… — это Жанна. Милая, добрая, сентиментальная Жанна, противопоставившая мягкость жестокости.

Кейт — крутая Кейт, железная Кейт, раз и навсегда решившая, что играть в силу проще, чем в слабость — отвернулась и закинула руки за голову.

— Дура. Без нее лучше.

Трис поцеловала бывшую ведомую в щеку — Кейт вздрогнула, открыла глаза. Бесполезно.

«Прощайте», — сказала Трис.

Война теперь станет вечной — потому что Трис поняла очень важную штуку.

Нет никакого конца. Мертвецы тоже воюют. Наравне с живыми.

Стратосфера выгнулась внизу куполом, черное безвоздушное пространство ворвалось в легкие — а потом земля рывком притянула Трис к себе, вбила в подушку, выжала слезы из глаз.

Трис проснулась, содрогаясь от рыданий, и светло-зеленый больничный потолок расплывался перед глазами.

— Дениз, мать твою, релаксант, живо! Язык откусит! — услышала Трис, а потом ей стало все равно. Она растянулась на свежих простынях, глядела вверх, и слезы текли, не встречая препятствий.

— Позовите доктора Стюарта, — сказала Трис на следующий день (а может быть, через день, когда проснулась). — Я хочу ему кое-что сказать.

Две медсестры удивленно переглянулись, одна из них нажала кнопку интеркома и проговорила:

— Доктор Стюарт, пройдите, пожалуйста, в палату 36А, вас просит пациент.

Минут через пять появилась симпатичная светловолосая женщина лет тридцати.

— Да, моя милая? — спросила женщина. — Ты что-то хотела?

— Вы не доктор Стюарт! — у Трис мелькнула страшная мысль, что она все-таки осталась там, за черной дырой, в параллельном мире. — Вы… вы не он!

— Да нет, я доктор Алиса Стюарт, — покачала головой женщина. — Вот, гляди, — она показала на бэдж на нагрудном кармане. Там значилось «А. Стюарт, отдел гинекологии и акушерства». — Я думала, ты меня с планового осмотра запомнила.

— Нет… — пробормотала Трис. — Простите… это какая-то ошибка. Мне нужен доктор Френсис Джи Стюарт, он вообще-то не врач, он физик. Мы с ним вместе были… Он ведь жив, правда?

— Я, конечно, не знаю деталей, — нахмурилась доктор Алиса, — но я постараюсь выяснить, чем тут помочь. А пока — почему бы тебе не вздремнуть, капитан Робинз?

— Это ошибка, — помотала головой Трис, — я лейтенант…

— А у тебя на палате написано — «капитан». Если наши бюрократы не намудрили, тебя повысили. Поздравляю.

И капитану Робинз пришлось лечь спать. Впрочем, она была за это даже благодарна.

Трис чувствовала смертельную усталость.

С доктором Фрэнком Стюартом ей все-таки удалось встретиться, но только через неделю. Ему передали ее просьбу, и он пришел навестить Трис в больничном парке, когда ей разрешили прогулки.

Оказывается, доку тоже досталось от разряда, когда они проходили через черную дыру, но гораздо меньше, чем Трис: он оклемался уже через пару часов.

— У меня-то пси-способностей нет, — сказал док виноватым голосом. — А ты, наверное, все-таки машинально пыталась управлять машиной пси-способом, да?

— Не совсем… — проговорила Трис. Ей не хотелось рассказывать, как все было на самом деле. — Скажи… а ты думал, что пси-метод может не работать для пути обратно? Поэтому и попросил полковника дать «марсельезу»?