— Нам нужно во дворец, — сказал Эдвард решительно, на плохом синском, коверкая слова. — Нужно разобраться.
Его поняли.
У входа во дворец спорили со стражниками Зампано и Джерсо — они, оказывается, наблюдали с площади. Альфонса это возмутило: Ланьфан же обещала провести их во дворец… или нет? Или за всей суматохой о них просто забыли? Это было бы…
— Я говорю, стреляли из-за стен! — резко, весомо доказывал Зампано начальнику стражи, который слушал его со скептическим выражением лица. — Прямо из-за стен дворца! Позовите мне эту девчонку… ну эту, черненькую…
«Идиоты, — подумал Альфонс неласково, — что может решить начальник караула?»
Неласковость эта была в нем от испуга и от какого-то мучительного осознания, что брезжило на краю рассудка и никак не давалось в руки. С огромным трудом Альфонс все-таки вытащил эту мысль на свет. Она была простой: он виноват. За ним охотились.
«Нет, — сказал себе Ал, — этого не будет. Если я и сделал из себя мишень, то только потому, что Лин этого захотел. Эта его страна, он принимает решения».
Но мысль была дурацкая: Лин мог хотеть все что угодно, но финальное-то решение принимал Альфонс? И он позволил брату встрять в эти дурацкие игры…
Кто же хотел его убить — кто-то из Союза Цилиня? Другой враг — из тех, что он нажил тут в прошлый раз?
— Хватит! — повелительно сказал Альфонс, и тут только Зампано и Джерсо обернулись к нему, как будто впервые увидели.
— Ал! — здоровяк Зампано сграбастал его в объятия. — Живой! А мы-то уж…
— Да понятно было, что ты жив, — Джерсо, более меланхоличный, просто пожал плечами. — Врач-то там не зря суетился, да и трупы потащили бы быстрее… Ну, теперь вели, чтобы нас пустили во дворец, у меня есть что сказать этому их императору.
— Альфонс!
Это был новый голос, совершенно лишний тут, забытый, незнакомый. Он был звонким и сладким, как вода из ручья в жару. Альфонс в ужасе обернулся — не хватало еще, чтобы их с Мэй первая встреча через четыре года прошла именно так, когда он весь в крови и изрядно помят в железных объятиях Зампано!
И точно, это была Мэй: повыше ростом, но все такая же маленькая. И… и…
Ну, она была попросту прекрасна.
Альфонс, разумеется, не заметил ни оторванный рукав, ни следы от пороха на рукавах, ни заплаканное, грязное лицо. Все, что он видел — это девушку, которой писал десятки писем, и она смотрела на него с выражением то ли паники, то ли злости на лице, а где-то в толпе, по площади, уходил неизвестный убийца…
— Мэй! — набросился на нее Альфонс. — Ты чего… ты кем себя считаешь?! Прочь отсюда! Хватит меня спасать, без тебя справимся! Тут… а если он…
Мэй поглядела на него огромными, удивленными до неверия глазами и медленно залилась краской докончиков ушей — а потом развернулась и исчезла среди чужих спин и локтей, как исчезает в мутной весенней воде маленькая щучка.
— Ну ты и дал маху, — пробормотал Джерсо. — Теперь она решила, что ты ее бесполезной идиоткой обозвал.
Альфонс уже и сам понял — но было поздно, Мэй уже было не поймать. А в толпе, где она затерялась, все еще бродил убийца.
Из личного дневника А. Элрика
10 авг. 1920 г. Рассказывал Х. о Мятеже Генералов и об истории А-с в целом. А. удивлен до крайности. Говорит, что он вот шаман, и то такой глупости никогда не слышал. Говорит, власть — это как попытка рисовать собственной тенью. Сколько ни старайся, тень все равно исчезнет, когда погаснет костер. Ему бы с Р. М. поговорить, интересно, как бы они друг другу понравились? Думаю, кстати, из Р. бы получился хороший шаман.
В Сине есть театр теней. Только там на самом деле не тени: там марионетки, которые просвечивают через тонкий экран. Мне кажется, что Л. крутит императорский двор одной ловкостью рук. И не могу не бояться за М.
* * *
Он чуть было не сорвался бежать за Мэй сразу же, но здравый смысл возобладал: она пропала в толпе тут же, и он понятия не имел, куда она могла направиться. Кроме того, здравый смысл подсказывал, что Мэй и жила во дворце — а где еще? Четыре года назад, когда Альфонс расстался с ней, она рассорилась со своим кланом, да так сильно, что перешла жить под защиту императора. А сейчас, когда она официально считалась его невестой…
У Альфонса стеснило грудь от этой мысли, но он мстительно додумал ее до конца. Итак, Мэй была невестой императора, а поскольку передумывать в этой культуре не дозволялось и священник на свадьбе даже не спрашивал согласия молодых, то — практически женой. Собственно, насколько помнил Альфонс, брак здесь считался делом решенным после того, как родители молодых обменялись ритуальными дарами, а это должно было случиться уже пару месяцев назад.
Само по себе Альфонсу было слегка противно, когда он вспоминал, что они брат и сестра… Но — наполовину родные, да и выросли вдали друг от друга. Его же не тошнит при мысли об Эде и Уинри, а они, хоть и не родичи по крови, куда ближе друг к другу, чем Лин и Мэй. Да и этим двоим от общего отца могли достаться разные гены. Так что долой культурные предрассудки.
И раз это никого тут не беспокоит… И раз это нужно было Мэй… Что он может сказать, в самом деле?..
Только пожелать ей счастья и не обзывать ее дурой за то, что она о нем беспокоилась.
В общем, слава высшим силам, что из-за обеспокоенных дворцовых гвардейцев, неугомонного Эдварда, которому не терпелось выяснить, откуда все-таки стреляли и кто стрелял и, очевидно, личного приказа императора, чем эмиссар примчался в мыле и тяжело дыша, обоих Элриков чуть ли не под конвоем отвели во дворец, да не просто во дворец, а в потайную его часть, личные покои императора, где он вершил по-настоящему государственные дела.
Когда они покидали площадь, Альфонс вывернул голову и постарался рассмотреть, что там происходило с их отважным маленьким самолетом: он уже успел прикипеть душой к этой машинке. Но увы, ничего не увидел: толпа уже сомкнулось колышущимися крикливыми волнами.
Дворцовый парк также встретил их суматохой, похожей на площадную. Только тут эта суматоха была тихая. Контролируемая паника, как говорил сержант Брэда. Их как-то очень логично передавали из рук в руки: гвардейцы остались на входе, а их самих служители в светло-желтых халатах («Цвета Яо», — вспомнил Альфонс) провели по утонувшим в теплой июльской ночи аллеям парка, до ярко освещенного алым и золотым дворца.
Вместо переднего крыльца, помпезного и украшеного львами, их пригласили к одному из задних, скрипучему и неприметному, словно калитка в обычном доме. Не успели братья и химеры оглянуться, как их уже встретили те самые неприметные покои Лина, что он постоянно использовал для совещаний в ближнем круге: самая обыкновенная комната с минимумом мебели и безо всяких украшений.
Там их уже ждала Ланьфан, без маски, но фарфорово-бледная. Она просто молча кивнула обоим братьям и не сдвинулась с места. Сам Лин, одетый в шелковый костюм, с убранными в сложную прическу волосами, только пока без церемониального халата, нервно расхаживал взад-вперед.
— А, вот и вы! — воскликнул он. — Как некстати! Эти кожаные куртки смотрелись бы здорово, а так придется их переодеть… Вас проводят умыться, а потом вам нужно будет все-таки присутствовать на приеме вместе со мной.
— Стой-стой! — Эдвард выставил вперед руку. — Во-первых, ты что, с Алом даже не поздороваешься? Ты его четыре года не видел! Во-вторых, что значит мы будем присутствовать на приеме? Лин, кто-то стрелял по самолету с земли! Я думаю, из пороховой ракетницы — перезарядил ее нормальным снарядом. Или притаранил вместо пороховой что-то посерьезнее, типа того, что я видел в Крете… Кто-то хотел как минимум повредить твоей политике либо, может быть, даже и тебя самого убить! Я эти штуки знаю! Нужно весь дворец оцепить и прочесывать, делать что-то…
Лин остановился, посмотрел на них своим серьезным, «императорским» взглядом — и вдруг неудержимо, широко заулыбался. По нему никогда нельзя было понять, сколько ему лет. Обычно император Сина казался старше, что, видимо, отвечало его интересам. Однако сейчас он на несколько секунд вдруг стал выглядеть на свой возраст.
