— Она не такая, — пробормотал Альфонс. — Она… понимаешь, я бы с ней так не смог. И она бы со мной так не смогла. Она… ну, она другая просто. Не как мы. Она среди всех этих свитков росла, и идей… Она ко мне со всем сердцем, а я…

У Эдварда на секунду сложилось растерянное лицо, как будто он хотел сказать что-то одно или, может быть, заранее планировал какую-то речь, но вдруг обнаружил, что оно ни к селу ни к городу.

— Да, — сказал он вместо этого сочувственно, — крепко же тебя приложило. Ты хоть понимаешь, что сегодня мы сидим на пире в честь ее завтрашней свадьбы?

— Угу?

— И жених не ты?

— Обязательно это мне в лицо, да?

— А на что еще существуют братья? — Эдвард пожал плечами. — Я тебе так и не отомстил за то, как ты подсмеивался надо мной и Уинри, между прочим…

Они оба замолчали.

— Ты хочешь извиниться? — снова заговорил Эдвард.

— Ну да…

— Тогда зачем сидишь тут?

— Да я даже не знаю, где во дворце она живет! Хотел дождаться конца приема и спросить Лина. К тому же, вдруг с ней перед свадьбой нельзя общаться?

Эдвард сделал пренебрежительный жест.

— Ты на Лина-то глянь.

Ал посмотрел — и чуть не закашлялся. Хотя, собственно, чего было удивляться? Завтрашний жених весьма бодро восседал на своем почетном месте, водрузив на каждое колено по хорошенькой танцовщице, которые скромно опускали очи долу и кормили императора виноградом.

— Не прочухается он после приема, нет… Да и не во дворце Мэй.

— Откуда ты знаешь?

— Не я знаю. Жаба и Крыса поговорили со здешним механиком, Вернье который. Он сказал, что раньше Мэй и правда жила в Очарованном дворце, но еще перед Турниром Невест вернулась жить опять в Змеиный дом, или как оно там… Милое же, должно быть, семейство этот клан Чань!

— Дом Тысячи Змей, — поправил его Альфонс. — Так официально называется резиденция клана Чань. Хотя они и правда те еще змеюки. Что она там делает, ей же там дышать не давали! И писал я ей сюда, во дворец..

— Ну, может, ей передавали? — пожал плечами Эдвард. — Ладно, так ты намерен ее оттуда похищать?

— Что? — охнул Альфонс. — Не говори глупостей! — но сердце у него сильно забилось.

— Я говорю, если хочешь туда прорваться с боем, или там скрытно пролезть, мы с химерами поможем. Тут нас уже, похоже, никто не хватится.

Альфонс окинул взглядом зал. Танцовщицы сменились флейтистками, на сей раз уже откровенно раздетыми.

— Давайте, — сказал он. — Только Эдвард! Не привлекать внимания!

— Мы присмотрим, — усмехнулся подошедший к ним Зампано. — Молодец, крестничек. Главное — не вешать нос. В отношениях всегда так. Если как следует извинишься, все и всегда можно исправить.

— Сказал дважды разведенный, — толкнул его локтем в бок Джерсо, который, как всегда, маячил рядом.

— Но потом-то все сложилось нормально, — Зампано невозмутимо пожал плечами. — Так что я знаю, о чем говорю.

— У нас все не так, — вздохнул Альфонс. — И не надо, пожалуйста!

— Да ладно, что мешает интрижке-то? — пожал плечами Зампано. — Не думаю, что этот парень, — он указал большим пальцем на развлекающегося Лина, — запихнет ее в пояс верности, она как женщина ему вообще не нужна. А ты ей нравишься.

Джерсо снова пихнул его в бок и указал на малинового Ала.

— Прекрати смущать крестника. Он пока не дорос до наших мудрых лет. Пускай сам шишки набивает.

И они пошли набивать шишки.

Мэй сердито провела расческой по волосам. Все-никак не удавалось успокоиться, все думалось — ну и дура же она… Ветер взметнул занавески и, удивленно обернувшись, она увидела, что на подоконнике распахнутого окна сидит не кто-нибудь, а Альфонс Элрик собственной персоной.

Он выглядел усталым: под глазами мешки, голова обмотана бинтом (к счастью, без следа кровавых пятен). К тому же, алхимик успел переодеться и теперь выглядел словно один из дворцовых охранников Ланьфан.

— Что ты здесь делаешь?! — сердито спросила Мэй. — Уходи!

— Между прочим, мы с Эдвардом преодолели два дворцовых сада и кучу охраны, — с некоторой обидой произнес Альфонс. — И все это я проделал с жуткой головной болью!

— Ты стал таким же заносчивым, как твой брат! — сердито воскликнула Мэй, и сама себе поразилась: что это с ней? Только что она так хотела увидеть Альфонса, мечтала поговорить с ним наедине. И вот, когда мечты, казалось бы, сбываются…

— Вот и нет! — Альфонс, кажется, обиделся, только за себя или за Эдварда, Мэй не поняла. — Эдвард уже не заносчивый. Ну, может, самоуверенный немного. И я не он! Я просто… Мэй! Ну слушай, ну это же глупо — вот так столько всего преодолеть — и так и не поговорить?

— Глупо… — подумав, согласилась Мэй.

Альфонс кивнул.

— Ты меня пригласишь?

— Да… входи, пожалуйста.

Альфонс спустил ноги с подоконника и спрыгнул в комнату. Мэй только сейчас заметила, что он вроде бы стал меньше ростом рядом с ней. Это была иллюзия, конечно. Он не уменьшился за время этого путешествия, наоборот, вырос. Но и она выросла тоже.

В мгновение ока их охватила та странная неловкость, которая возникает в минуты после очень долгой разлуки.

— Да, — Альфонс провел рукой по волосам.

— Я прикажу принести чаю? — предложила Мэй.

— Не нужно… То есть если хочешь, то конечно… Но я не за чаем…

— Ну… присядь тогда?

— А… да, если хочешь…

Они уселись на низких стульях напротив друг друга, и Мэй, отчаянно сгорая от неловкости, подумала, что им не о чем говорить. То есть… они могли поговорить о политике, наверное? Они могли поговорить о письмах… Но только политика принадлежала дворцу и Лину, письма принадлежали письмам. Она совершенно не знала, что сказать помимо этого.

— Я… не очень сильные раны? — спросила Мэй.

— Нет, так, пустяки. Дворцовый лекарь почти все уже подлечил.

— Да.

— Точно.

Каждый посмотрел на другого в надежде, что он придумает, что сказать.

— А где Эдвард?

— Мерзнет внизу в кустах, — пожал Альфонс плечами.

— Ох! Мы должны пригласить его наверх!

— Слушай, я почти уверен, что это его враги подорвали наш самолет, так что он это заслужил, — Альфонс пожал плечами и улыбнулся.

— Я никогда не пойму мальчишек! — Мэй вскочила. — Это, в конце концов, просто опасно! А что если стража моих родственников его… — говоря это, она устремилась ко все еще открытому окну, чтобы зазвать Эдварда внутрь — надо думать, он сумеет как-то залезть без алхимии, которую, без сомнения, использовал его брат!

Но Альфонс неожиданно поймал ее за запястье и за талию, и Мэй застыла, пораженная, пришпиленная этими неожиданными точками контакта. Альфонс был удивительно теплым, удивительно живым, настоящим. Он пах керосином, спиртом, порохом и немного дорожной пылью.

Мэй всегда думала, что «сердце затрепетало» — это просто неуклюжее романтическое клише. Но сейчас именно сердечный трепет она и ощутила, и ощущение это показалось ей довольно неприятным.

— Мэй… — тихо спросил Альфонс, — ты настолько не хочешь быть со мной наедине? Если так, мы с братом уйдем, и я тебя больше не потревожу.

— Нет… нет, совсем не так… просто я… — Мэй ненавидела себя в этот момент: ну надо же ей было бормотать, как дурацкая беспомощная «героиня» из старинных книг… разве только этих воющих и плачущих идиоток можно было назвать героинями! — Я! Извини! — она зажмурилась, чтобы легче можно было наконец сказать это. — Просто мы столько всего писали друг другу! И я почти думала, что я не увижу тебя до свадьбы, и потом — тоже, а ты все опаздывал и опаздывал, и я стала думать, что это, может быть, как роман в стихах, или я тебя придумала, или еще что, а тут ты, и ты сказал, что я не должна себя так вести, как я веду, а я и правду не должна, но ты…