— Какой еще день рождения у нее в ноябре?! Что вы там за комедию ломаете? — начал он таким тоном, что она даже отвечать не стала.

— Лучше бы тебе на него не рассчитывать, — заметила она подруге, когда та заговорила о платье.

— Но мне нужно знать его мнение, — отвечала Юнити. — Я заметила кое-что. Адольфу всегда нравятся те же женщины, драгоценности, цветы и всякое такое. Я подозреваю, что Адольф в этих вещах интуитивно полагается на вкус Роберта. Понимаешь?

Как и предполагала Маргарита, Лей появился в Бергхофе в таком настроении, которое даже она с трудом выносила.

Она застала его лежащим на кровати, одетым, в ботинках; кругом валялись смятый плащ, какие-то бумаги, пачки сигарет… И началось… Грета полчаса уговаривала его хотя бы снять ботинки, на что он отвечал, что ей нужно идти служить в армию ефрейтором — там у нее все будет аккуратно и по ранжиру.

Грета знала, что он в самом деле чувствует себя скверно. Так обычно случалось после бесконечной череды бессонных ночей, когда ему удавалось, наконец, выспаться, он еще долго не мог прийти в себя: мучили головная боль, сонливость и отвратительное настроение, и лучше его было не трогать в такие дни.

Около семи она все же передала просьбу Юнити зайти к той на пять минут.

— Зачем? — буркнул Лей.

— Помочь подобрать платье.

— Вы за кого меня принимаете?! — рявкнул он так, что она сразу ушла в соседнюю комнату — пора было и самой одеваться. Сидя перед зеркалом, услышала, как он все-таки поднялся и ушел. Она догадалась, что пошел он к Юнити не ради ее платья.

Роберт вернулся через полчаса и снова улегся. Маргарита, уже одетая, присела возле него:

— Может быть, попросить Керстена заняться тобой? — предложила она. — Прежде всегда помогало.

Он только неопределенно пожал плечами.

— Ты говорил с Юнити?

— Пытался. Посоветовал ей не делать вещей, о которых сама же потом будет жалеть.

— А она?

— А она отвечала, что, по-видимому, скоро выйдет замуж, и тогда мы все сразу успокоимся. Она только не знает, как ей сообщить об этом Адольфу. Вот если бы кто-нибудь другой намекнул… Потому что ведь нужно же его поставить в известность. И хорошо бы, чтоб он одобрил ее выбор. Для нее это важно.

— Что ты ей еще говорил?

Лей приподнялся на локте и посмотрел на нее насмешливо:

— Что подобная суета рассчитана на рядового болвана вроде меня и что она еще раз доказала, как мало знает человека, к близости с которым стремится.

— Она надеется, что ты поможешь ей.

Роберт снова лег и заложил руки за голову.

— Как помочь мотыльку, летящему на огонь? Показать кучу обгорелых крылышек?

— А тебе не кажется, что Юнити другая?.. Что она могла бы быть рядом с ним?

Он посмотрел на нее снова, с усмешкою:

— Зачем ты задаешь мне эти вопросы? К чему ты подводишь меня?

Маргарита отвела глаза:

— Можно я расскажу ей об Ангелике? Правду… Всю.

Роберт поморщился, потом вздохнул глубоко:

— Нет. В крайнем случае я это сделаю сам. Но это будет предательством. Хуже того — мужским предательством, после которого мне станет жить… еще тошней. А теперь, извини, я все-таки разденусь и лягу. Завтра еще в трех местах выступать.

— Когда же ты побудешь с нами? — тихо спросила Маргарита. — Дети так этого ждут.

— Я знаю. Я постараюсь. Да… пока помню… Может быть, купим в окрестностях какой-нибудь дом, если для тебя здесь чересчур… много удобств?

— Разве в окрестностях есть свободные дома? — удивилась Маргарита.

— Для меня освободят… Тьфу! Ладно, считай, что я ничего не говорил! — Он нащупал ее руку и слегка сжал. — Извини.

«Маленькое домашнее торжество» едва ли могло бы получиться только домашним, как того хотела Юнити.

Но из мужчин в Бергхофе оставались сам фюрер, Гесс, братья Борманы, Геббельс, Геринг, Лей и Риббентроп, остальные разъехались. А из дам — Эльза, Юнити, сестры Браун, Магда Геббельс, Маргарита и Хильда Фат.

Когда все собрались в большой гостиной, камердинер Гитлера Гейнц Линге шепнул Маргарите, что фюрер просит ее заглянуть к нему на минутку. Линге провел ее в спальню Гитлера, где тот встретил ее, стоя посередине с озабоченным выражением лица.

— Извини, детка, — начал он, но тут же широко улыбнулся. — Позволь тебе заметить, что ты прелестна. Ты стала настоящей красавицей! — Он вздохнул. — Извини, что я тебя позвал… Но я прикинул состав гостей, и тоска взяла. Все дамы — чудо, но, что делать с «худшей половиной»? Просто как нарочно подобрались! Вот, сама суди: Геринг ненавидит Геббельса, Геббельс не переносит Геринга и открыто третирует Риббентропа, а тот презирает Бормана, которого, впрочем, все не любят. А главное — никто ничего не желает скрывать! Твой брат же, хотя и уживается со всеми, но вечно сидит с невозмутимым видом и наблюдает. Подозреваю, что он при этом смеется про себя, как сейчас… это делаешь ты. Я бы тоже посмеялся, но… мне неудобно перед леди Юнити. Если бы меня предупредили, я бы как-нибудь позаботился о другом составе. Единственный, на кого я рассчитывал, это Роберт, а он, оказывается, замечательно придумал: послать все сборище к чертям и улечься спать. Да нет, я знаю, насколько он вымотался, но… Но я просто не представляю себе, как быть!

Он снова вздохнул и начал расхаживать.

— Я попробую его разбудить, но едва ли от этого кому-то станет веселей, — ответила Маргарита.

Гитлер нахмурился:

— Да, свинство, конечно… Но есть еще одно обстоятельство. Я не мог придумать, что ей подарить, и вот… — Он подошел к Маргарите и разжал перед ней ладонь. На ней лежал золотой значок Почетного члена НСДАП.

— Иностранных граждан мы обычно в партию не принимаем, но для нее можно сделать исключение. И Рудольф того же мнения. Она этого давно хочет. Позже мы проведем церемонию в официальной обстановке, а сегодня Лей, как руководитель орготдела партии, мог бы просто вручить ей значок и поздравить.

— Я поняла, — кивнула Маргарита.

Она взяла значок и вышла, не поднимая глаз. Гитлер почти минуту глядел ей вслед, потом точно очнулся.

«Как похожа на брата, — мелькнуло в его голове. — Никогда нельзя знать, о чем они думают… Гессы».

А Грета ни о чем не думала сейчас. Она со смутной еще тоской начинала ощущать, как ее снова втягивает во что-то, как помимо и против ее воли заносит в какой-то поток, которого она всегда сторонилась. «Опять… опять, — стучалось в виске, — начинается…»

Она некоторое время глядела на спящего Роберта, потом, разжав ему ладонь, вложила туда значок и крепко сжала руку. Это был ромбовидной формы знак, с двумя острыми концами, и один из них, по-видимому, уколол Роберту ладонь, потому что он поморщился и открыл глаза.

— Адольф хочет, чтобы ты сегодня вручил это Юнити, — сказала Грета. — И разрядил обстановку.

Обычный золотой партийный значок с дубовыми листьями и черной свастикой в белом круге больше подошел бы для награждения Митфорд, но Гитлер пожелал, не особенно афишируя, вручить ей и этот ромбовидный Почетный знак за особый вклад в нацификацию страны.

Полупроснувшийся Лей все отлично понял. Одевшись, он постоял у окон, собираясь с духом, нацепил улыбку, и они с Гретой отправились в гостиную.

Гитлер был прав, опасаясь той атмосферы, что возникала вокруг все более отторгающих друг друга соратников; прав был и в том, что отторжения этого никто из них и не думал скрывать.

Геринг, Геббельс, Риббентроп сидели по углам; в четвертом обосновались Гесс и Борман, что-то обсуждавшие; младший Борман скромно стоял у двери. Дамы прохаживались, расцвечивая своими туалетами эту унылую картину и имитируя оживление. Юнити, часто сопровождавшая Гитлера в его поездках по Германии и посещавшая множество салонов, фуршетов и раутов, впервые сегодня попала в такой «состав», где были представлены почти все первые лица государства, и уже начинала ощущать эту враждебность, растворенную в воздухе, как яд, когда появились Лей с Маргаритой. Роберт подвел ее к Гессу и довольно громко осведомился, кого здесь хоронят? Гесс неопределенно пожал плечами. Лей посмотрел на Геринга. Тот тоже пожал плечами: