Маргарита слушала с видимым разочарованием. Лей покачал головой:

– Ну клянусь тебе, ничего заслуживающего твоего внимания. Разве что их чувства друг к другу… Штрайхер меня уверял, что миссис Симпсон подослали к королю евреи, чтобы выбить из седла лояльно настроенного к нам монарха.

– Боже, какая чушь! – поразилась Маргарита.

– Не знаю… Но в этой паре первую скрипку определенно играет она, что, по-моему, противоестественно.

– Им у нас понравилось?

Лей немного подумал, усмехаясь, по-видимому, каким-то воспоминаниям:

– Суди сама. После той поездки по мюнхенским предместьям, когда я… по правде сказать, несколько забылся, фюрер мне сказал, что я их чуть не угробил, и предложил Герингу взять на себя оставшиеся мероприятия. Виндзорам же он деликатно объяснил, что «доктор Лей неважно себя чувствует». Герцогиня на это ответила, что господину канцлеру не стоит беспокоиться и они «подождут, пока доктор Лей почувствует себя лучше». Как ты думаешь почему? Напрасно улыбаешься. Повторяю, эта дама с первых же дней испытала ко мне стойкую неприязнь. Все дело в том, что Эдуарду было довольно неуютно находиться среди наших работяг. Я это заметил сразу, как и то, что мое присутствие рядом добавляло ему уверенности. А если учесть, что как минимум семьдесят процентов мероприятий составляли поездки по заводам, то… – суди сама, как Виндзорам понравилось в Германии.

В этот момент дремавшая у его ног Берта вдруг подняла голову и приветливо помахала хвостом. Это движение относилось, по-видимому, к появившейся в дверях фигуре в длинном плаще с капюшоном. Фигура откинула капюшон и оказалась имперским министром народного просвещения и пропаганды Йозефом Геббельсом, который быстро окинул взглядом переполненный зал. Берта, как хорошо воспитанная собака, пошла поздороваться. У Геббельса при виде ее испуганно округлились глаза; он отступил на шаг и снова нервно огляделся, но, заметив сидящих у стены Лея и Маргариту, облегченно вздохнул.

Лей придвинул ему стул. Геббельс сел и широко улыбнулся:

– Добрый вечер! Берта с вами, я надеюсь?

– С нами, с нами, – усмехнулся Лей. – А ты кого думал здесь встретить?

Геббельс улыбнулся неопределенно:

– Мало ли… – он выпил вина и еще раз уже спокойно и внимательно оглядел сидящих за столиками.

– У меня назначена встреча с товарищем, – пояснил он, – в одной из местных гостиниц: мы точно не условились в какой. Вот пришлось и сюда заглянуть.

– Может быть, в Платтерхофе тебя товарищ ждет? – предположил Лей.

– Едва ли, – Геббельс мельком взглянул на Маргариту. – Вообще удивительно все-таки тесен мир! Совсем не ожидал вас тут встретить.

– Мы тоже как-то не рассчитывали, – заметил Роберт.

– Тем более что фюрер за ужином опять тебе посочувствовал: вот, мол, как Лею не повезло – лишен такой приятной компании!

– Кто-то приехал?

– Юнити прибыла. А привез ее красавчик Руди Шмеер.

– Как?.. Почему? Я его не вызывал, – нахмурился Лей.

– Его Геринг вызвал.

– Геринг?!

– Роберт, успокойся, – испугалась Маргарита.

…32-летний Рудольф Шмеер работал с Леем с тридцатого года и был самым толковым и исполнительным его помощником на многих постах, а в тридцать четвертом стал официальным заместителем лидера ГТФ.

Два дня назад Геринг неожиданно предложил Шмееру одновременно возглавить и 3-й главный отдел в Имперском министерстве экономики, дав на обдумывание сутки. Шмеер пытался связаться со своим шефом, но тот был сначала в дороге, потом отсутствовал, и Шмеер, дозвонившись до Геринга, честно признался, что не может ничего решить, предварительно не услышав мнение Лея. Тогда Геринг предложил ему срочно вылететь в Бергхоф, заодно захватив с собой отчеты Центральной службы ГТФ по выполнению четырехлетнего плана, а фюреру и коллегам объяснил, что именно эти отчеты и стали причиной вызова сюда заместителя главы Трудового фронта.

– От самого Лея мне их век не дождаться, – пожаловался он.

Одним словом, Геринг действовал в своей обычной теперь манере мелкого интриганства, которое у некоторых вызывало брезгливое недоумение.

Но только не у Геббельса. Йозефа такие вещи всегда чрезвычайно забавляли.

– Я сам не понял, с каких пор Геринг распоряжается твоим замом, – сказал он. – Приказал ему привезти отчеты по четырехлетнему плану, тот и взял под козырек. – И, полюбовавшись на тяжело дышащего и кусающего губы Лея, встал: – Ну, всего доброго! Мне пора. Загляну еще в пару гостиниц, может, все-таки разыщу товарища.

– Что произошло? Что ты так взбесился? – спросила Маргарита, когда Геббельс ушел. – Неужели это так важно, кто кого вызвал! Хорошо, допустим… – она сильно стиснула обеими руками его нервно сжатый кулак, – допустим, тебя раздражает это бесконечное перетягивание каната. Допустим, что мы сейчас же вернемся в Бергхоф и ты сгоряча врежешь Шмееру, наорешь на Геринга… одним словом, выпустишь пар. И что же? Геринг плевал на твои вопли, а Рудольф предан тебе, как никто другой, и, скорее всего, просто попал в сложную ситуацию… А ты оскорбишь его. Успокойся… Все это, в сущности, не стоит и пфеннига.

Лей взял сигарету. Первая буря гнева уже пронеслась сквозь него, оставив встрепанными нервы. Но последние слова Маргариты что-то задели по-настоящему. Он минуту курил. Его бледное, даже несмотря на загар, осунувшееся лицо с капризным изгибом рта и большими, темными от всегда расширенных зрачков глазами приобрело еще более раздраженное выражение.

– Что? – ласково спросила Маргарита.

– А то! – он бросил сигарету. – Ты не забывай, с кем говоришь! «Все это», «пфеннига не стоящее», и есть моя жизнь! Я такой же лизоблюд и интриган, «перетягиватель каната»! Мы все… стоим друг друга. Не обольщайся!

– Я и не обольщаюсь, – отвечала она тихо. – Я просто безумно люблю тебя и, кажется… сейчас заплачу.

– Ладно, малыш, – он взял ее ладони в свои руки и поцеловал похолодевшие пальцы. – На сегодня нам обоим достаточно. Пойдем.

Он позвал Берту, вежливо поблагодарил хозяев, попросив непременно и погромче постучать к ним в номер в семь часов утра, и они поднялись наверх, в чистенькую комнату, пахнущую свежим бельем и розмарином.

Милый уют простенького, незатейливого существования! В таких комнатках строят планы и мечтают, радуются и плачут, зачинают детей и молятся за ближних своих… И все это так хрупко, а потому и дорого сердцу.

Но как опрометчиво малым птахам вить свои теплые гнезда под скалою с гнездом орла!

Всю ночь шел густой снег, и на утро окрестности Бергхофа настолько преобразились, что даже не любивший зимы Гитлер остался доволен.

– Здесь снег не то что в городе. Там он сразу превращается в грязь, а здесь он вроде… вроде… – Гитлер пытался подыскать сравнение.

– Фаты невесты, – подсказал Борман.

– Или савана покойника, – предположил Геббельс, который ночью так и не сумел встретиться с «товарищем» – своей новой пассией актрисой Бааровой, чешкой, еще плохо понимающей по-немецки. В этом, по-видимому, и была причина, почему Йозефу не удалось разыскать девушку, хотя он очень подробно и обстоятельно объяснил ей, где именно он будет ее ждать.

Лида Баарова, роскошная шатенка с розовой кожей и всегда полуопущенными ресницами, приехала в Германию по контракту. Геббельс увидел ее случайно в компании энергичной Лени Рифеншталь и буквально остолбенел: на какое-то мгновенье ему почудилось, что это юная Хелен, его мучительная, незабвенная любовь вернулась к нему. Вскоре он обнаружил, что Лида похожа на Хелен не только внешне. Она была также умна, поэтична, резка в суждениях и оценках и так хорошо образованна, что с ней он мог говорить обо всем. Ему казалось, она понимает его с полуслова, за исключением разве что утомительных подробностей в описании оберзальцбергских гостиниц.

От этих едва зарождающихся отношений неожиданно повеяло на него такой свежей, многообещающей силой, что у Йозефа точно крылья за спиной выросли. В своих последних речах он буквально парил над внимавшей ему толпой, а в статьях блистал такими сентенциями, что отныне даже ярые противники режима вынуждены были признать, что этот «абсурдист», этот «крошка Цахес» наделен неким даром, которым помечает избранников «всенижний наш», то есть Сатана.