В паршивом настроении я спустился в раздевалку и надел форму. В физкультурном зале ребята играли в чокнутый футбол. Никаких правил не было, мы просто делились на две команды и тащили в разные стороны большой резиновый мяч-фитбол – как будто канат перетягивали. Команда, которая сумеет затащить мяч на свою сторону поля, получает очко. Пока никому этого сделать не удалось, зато мы ржали как сумасшедшие.

После обеда пришли остальные родители. Было странно видеть моих приятелей в окружении их семей. Многих ребят я знал не один год – и вдруг увидел в новом свете. Они были не сами по себе, а частью группы, и у них после школы была своя жизнь, которая важнее школы. Больше того, некоторые ребята казались клонами своих родителей, и это выглядело довольно жутковато. И у них были мамы. Наверное, здорово, когда у тебя есть мама. В смысле, папа у нас замечательный, лучше и пожелать нельзя. Но хорошо бы и мама тоже была.

В общем, когда родители поговорили с учителями, все направились в актовый зал смотреть спектакль. Уж не знаю почему, школьные спектакли никогда не бывают удачными. И лучший способ еще больше их испортить – дать главную роль Крысе. Крыса играла Джульетту из «Ромео и Джульетты». Слава богу, пьесу ставили не целиком, но вполне достаточно нескольких сцен, чтобы пробудить в душах зрителей неуемное желание бежать без оглядки.

Когда все расселись по местам, погас свет и поднялся занавес. На бутафорском балконе стояла Крыса. Меня тут же начал разбирать смех. Крысу нарядили в огромное белое платье, а на голову водрузили высокий белый конус, так что она стала похожа на космический корабль, который вот-вот улетит на орбиту. Потом на сцену выскочил Ромео, в миру Ронни Хилл, – в женских колготках и необъятной блузе, подхваченной широким поясом. Прямо балерина полутяжелого веса.

– О светлый ангел, вновь заговори! – затараторил он. – Собой ты лучезаришь ночь, подобно крылатому посланнику небес…[5]

Крыса слушала его молча. Зрители уже должны были понимать, что эти двое повстречали друг друга на вечеринке у Капулетти, крепко выпили и прониклись неземными чувствами. Когда Ронни умолк, Крыса завыла, как банши:

– Ромео! Ах, Ромео! Для чего, Ромео, ты?

Причем балкон возвышался над сценой на какие-то полметра, так что Ромео стоял прямо перед Крысой, но она смотрела не на него, а на зрителей, как будто вдруг ослепла. И голосила как помешанная про «отринь отца, отвергни это имя», про «я не буду больше Капулетти», про розу, которая пахнет розой, ну и так далее. Я смотрел фильм, но там не было и вполовину так смешно. В общем, я хохотал, пока не получил замечание. Тогда пришлось сидеть тихо и, как родители, делать вид, что мне интересно.

Ромео с Джульеттой сказали все свои реплики, занавес ненадолго опустили, а потом началась сцена боя на мечах – единственная стоящая часть всего спектакля. Просто умора! Кайл Бенджамин получил деревянным мечом в левый глаз, завопил и рухнул на пол, прижимая ладонь к лицу. Монтекки и Капулетти застыли в растерянности – такого в сценарии не было. На сцену выскочила мисс Маунтшафт:

– Вставай, Кайл! Шоу должно продолжаться!

Она хотела, чтобы он встал и сражался, но Кайл решил, что с него хватит.

– Хочу домой! – заныл он.

По зрительским рядам прокатился смешок. Мисс Маунтшафт схватила Кайла за ногу и поволокла за кулисы.

– Не стойте столбом! – прошипела она остальным. – Играйте!

Бой разгорелся с удвоенной яростью – теперь Капулетти хотели поквитаться с Монтекки за раненого товарища.

В следующей сцене Кайл уже красовался в пиратской повязке через левый глаз, а пьеса окончательно перекочевала в жанр плаща и шпаги, и, надо сказать, это пошло ей на пользу. Я считаю, что им с самого начала стоило делать ставку на оригинальное прочтение. Ну там, «Ромео и Джульетта в космосе» или «Ромео и Джульетта против Ганнибала Лектера». Короче, добавить изюминку в избитый сюжет.

В остальных своих сценах Крыса обошлась без воплей и не забыла ни строчки. Она даже шепотом подсказывала Ронни его реплики, когда тот терялся. У нее память, как у компьютера. Но в последней сцене, где Джульетта просыпается и видит мертвого Ромео, Крыса съехала с катушек. Она обезумела от горя и страшно переигрывала. Очень неловко, когда твоя младшая сестра так кривляется. Мне стало до того стыдно, что я даже покраснел. Непонятно, почему она до сих пор не зарезалась, ведь кинжал у нее в руках уже давно. Наконец она подняла орудие самоубийства над головой, и вид у нее при этом был, как у самурая, который вознамерился совершить харакири. Внезапно вскрикнув «Ах!», она вонзила кинжал в живот и повалилась на пол. Я вздохнул с облегчением. Но тут Крыса встала! Скажите мне, кто встает, загнав себе в живот нож?! Этого не могло быть в сценарии. Шатаясь, она нарезала круги по сцене. Вот вам Крыса, будьте любезны. Если уж она оказалась в свете софитов, ее оттуда так просто не выгонишь. Наконец Джульетта окочурилась.

– Занавес! Занавес! – выкрикнула мисс Маунтшафт.

Когда аплодисменты стихли, на сцену вышел отец Генри, чтобы прочесть летнюю проповедь. Он чем-то напоминал мне заключенного. Он стригся почти под ноль и был до синевы выбрит, но дело не в этом. Он излучал ауру, как человек, отсидевший пожизненный срок в одиночной камере. Я воображал, что отец Генри сидел в тюрьме, а когда вышел, обратился в лоно церкви. Хотя наверняка это просто мои домыслы.

После отца Генри говорил директор. Он благодарил юных актеров, родителей, всех кто работал в «Лакстоне» или бывал здесь в последние сто лет. Мне нравится наш директор, он хороший, но как же он тащится от звука собственного голоса! Наконец он закончил речь, и мы высыпали из здания школы на спортивную площадку, где нас ждало угощение и подарки – наборы карандашей.

Мне стало грустно. Я знал, что буду скучать по школе и учителям – не только по Габриэле, по всем. Они все замечательные. А еще я думал, что мой последний день в «Лакстоне» будет особенным. Думал, мы с ребятами станем вспоминать проведенные вместе деньки. Но все почему-то быстро разошлись, как будто им все равно, и я совсем скис.

Малыш Джо куда-то запропастился, так что я один пошел бродить по школе и предаваться воспоминаниям. Завернув за угол, я увидел Крысу, беседующую с мисс Маунтшафт.

– Ты превзошла саму себя, Мари-Клэр. Я знала, что ты справишься с этой ролью. Так и вышло.

– Без вас, мисс Маунтшафт, у меня бы ничего не получилось. Вы вдохновили меня.

Я не собирался участвовать в этом обмене любезностями и скрылся там, откуда пришел. Перед кабинетом прикладного искусства стояла витрина с работами учеников, и, бредя мимо, я заметил маленькую лодочку из дерева бальсы. Я вырезал ее, когда только-только начал учиться в «Лакстоне», и даже успел забыть об этом. Большинство ребят соорудили свои поделки наспех, но я торопиться не стал и в итоге получил первый приз. Я тогда так этим гордился. Странно, иногда гордишься такой ерундой.

Сестры Хэнсон начали зазывать меня погулять с ними по городу. Я вообще пользуюсь успехом у девчонок. Ну, потому что симпатичный и высокий для двенадцати лет. Гулять мне было неохота, и я пошел забирать Крысу. Но Крыса говорила уже не с мисс Маунтшафт. Она говорила с мисс Габриэлой Фелипе Мендес! Они обе посмотрели на меня, и я примерз к месту.

– iEste es mi hermano[6], – сказала Крыса.

Уму непостижимо. Моя сестра говорила по-испански. Настоящая Крыса – вечно что-нибудь разнюхает и запомнит, пока ты не замечаешь.

– Tu le gustas[7], – добавила Крыса.

Габриэла расхохоталась. Что сказала проклятая Крыса?!

– El es simpático e inteligente. Y yo estoy segura de que va a ser un hombre muy guapo. Tu tienes suerte de tener un hermano asi[8]. – Габриэла взглянула на меня и снова обратилась к Крысе: – Ну, Мари-Клэр, до встречи после каникул. Hasta luego.