Население Югаренка встретило нас как освободителей. Загнать самолет в недавний центр золотодобычи в последнее время мало кому удавалось. Сами артелылики тоже не выглядели преуспевающими дельцами, особенно на фоне московских фондовиков, биржевиков и банкиров. "Сколько намываем? Не секрет. Килограмм тридцать золотишка на нос за сезон.

Прилетает хозяин: хлеб брали? тушенку-сгущенку брали? Должны столько- то!" — потупившись, говорил современный старатель. А несколько дней назад в центре Якутска бушевала демонстрация шахтеров государственных под лозунгом: "Мы добываем золото, а получаем!.."

"Теперь уже не редкость такие случаи, что после восьмимесячного тяжелого труда рабочие выходят с промыслов только с долгом. Некоторые ходят в отрепьях, чтобы выгадать по одежде. Тут, если не поворуешь, не поплутуешь по образцу приказчиков, то и не поживешь..." Это из С.В. Максимова "Сибирь и каторга". Год 1871. Век нынешний и век минувший...

В Югаренке мы погрузились на свои резиновые лодки и перестали быть от кого-то зависимыми. Предстояло пятисоткилометровое возвращение на веслах в Усть-Маю мимо интереснейших в мире пейзажей из рифейских, вендских и кембрийских скал, прикрытых то легкой дымкой, то почти московским смогом.

Было не по-осеннему тепло. Даже палатка за три недели пути ни разу не понадобилась. Она была отдана второй половине экспедиции с указанием догнать в условленном месте, в 150 километрах ниже по течению... Встретились мы уже в Москве. А от единственного сильного ночного дождя вполне надежным прикрытием оказалась резиновая лодка, перевернутая кверху днишем. Даже вылезать из-под нее не хотелось, если бы не ручеек, решивший во что бы то не стало пробиться именно под спальником.

По долинам синели ирисы и краснели саранки. Лишь расцветившаяся листва сибирского леса да ледяная иссиня-прозрачная река намекали на реальное время года. Цвет реки оказался обманчивым. Оттенок индиго придавали ему соединения меди, использовавшиеся в верховьях при добыче золота. Прозрачность тоже обернулась безжизненной пустотой на десятки километров вниз по течению: ни рыбы, ни водорослей. "Главное богатство Сахалина и его будущность, быть может, завидная и счастливая, не в пушном звере и не в угле, как думают, а в периодической рыбе". А.П. Чехов, "Остров Сахалин", годы 1893- 1894. Если заменить слово "уголь" названием не столь популярного в конце позапрошлого века горючего ископаемого "нефть", ох, как прав окажется "певец сумерек". (Сахалин, наверное, уже не спасти — побывав в шкуре госэксперта и вдосталь наглядевшись в круглые от сиюминутной жадности глаза местных и высоких управителей, в этом трудно усомниться. У Сибири порог экосистемной прочности повыше, но тоже не беспределен.) Впрочем, классики нужны, чтобы к месту процитировать или устроить "веселенький" юбилей, как в 1937 году, к столетию смерти А.С. Пушкина...

Другим верным признаком осени была беспорядочная пальба в любое время суток — не настреляешь дичи впрок, зимой при теперешнем "северном завозе" можно смело класть зубы на полку, все равно сами выпадут. И в прежние времена баржи поднимались в верховья сибирских речек с большим трудом и скрежетом лниша на перекатах. А в 1998-м паводок сошел вместе с телеграфными столбами и прибрежными избами быстро. Связи нет, жилья нет, продукты не доставили. Зима — даже не на носу, а перед носом — медленно сползает с Сетге-Дабана. Впрочем, невеселые мысли о предстоящем зимовье не мешали местным охотникам, рыбакам, грибникам и ягодникам по совместительству подтрунивать над палеонтологами, которых нелегкая занесла осенью на Юдому и без ружей. Беспроволочный телеграф работал отменно: на всем пятисоткилометровом пути о нас знали загодя, и без мобильников обходились. Встречали везде словами: "Скоро ли Ельцина в Москве скинете?", "Я бы его обеими руками поддержал, да чем штаны буду поддерживать?"

Правый берег реки Юдомы, что течет от Охотского моря в реку Маю и, влившись в нее, далее в Алдан, обрывается розовыми и серыми утесами. Чтобы высадиться среди серовато-рыжих от лишайников угловатых глыб, нужно в несколько хороших взмахов весел преодолеть отбойное течение и, перескакивая с одного валуна на другой, подобраться к одной из промоин в скале. Промоина выбирается не случайно. В ней восходящий ветерок сдувает назойливых кусачих тварей, а вода за тысячи лет очистила поверхность горной породы до ослепительной белизны. На белом от времени каменном полотне снизу до самой вершины, откуда с пятисотметровой высоты свисают витые стволы кедрового стланика, проступают разнообразнейшие следы прошлого.

Не все они, конечно, видны даже опытному глазу. Клаудины — точнейшие копии намибийских — обнаружились при обработке образцов уже в Москве вместе с некоторыми другими остатками скелетных организмов. Значит, и в Сибири "тропическая" жизнь была полна и разнообразна.

В 180 метрах ниже клаудин, забравшихся почти на самый верх обрыва, а значит, на 5 — 10 миллионов лет древнее их, обнаружились совершенно иные ископаемые. Вся поверхность зеленоватых глинистых пластов была испещрена замысловатым узором, похожим на стопки тарелок, наваленных сумасшедшей посудомойкой. Конечно, "тарелки", "блюдца" и "чашки" были не более полусантиметра в диаметре и лежали на боку, так что проступали одни ребра. Длина же "стопок" доходила до метра. Они извивались, сворачивались и в общем напоминали следы роящих животных. Но следы никогда не пересекают друг друга (ведь там, где раз прополз, уже все съедено), не ветвятся (черви, разделившиеся и расползшиеся в разные стороны, бывают только в мультфильмах) и редко так сильно увеличиваются в диаметре. Кто это? Как обычно, есть научное название "гаочжиашания", данное китайскими палеонтологами, но нет ни одного современного аналога данного организма, чтобы понять его природу. Жил он и вымер 560 миллионов лет назад. Выше, 540 миллионов лет назад, исчезли клаудины. Еще выше опустошается тайга.

Остались самые мелкие, вроде бурундуков, полевок и белок, да самые крупные — человек и медведь — ее обитатели. Их, кроме человека, промышлял Осип, поблизости от избы которого встал наш очередной лагерь. Мелочь приходилось вылавливать, чтобы сохранить остатки прошлогодней муки. Медведь годится и в пищу. (Самый свежий череп мы с удовольствием приняли в подарок.) Мотор на лодке Осипа сдох давно и окончательно. Чтобы переправиться на другой берег реки, где удобнее ставить сети, ему приходилось около двух километров медленно тащить лодку против течения как раз до нашего бивака. Сплывать на веслах поперек шустрой Юдомы. Потом еще раз и вновь волоком долго возвращаться к своему дому, избе с отметинами ледохода под самой крышей, хоть и стояла она на крутизне, и сакральной елке с бумажными записками-пожеланиями. И все это с давно не гнущейся и не леченной (нечем) спиной на усталых ревматических ногах. А как без рыбы? Продукты охотникам-одиночкам возить перестали, а без лодки 300 километров до ближайшего магазина (и столько же обратно) не добраться. Ни рации, ни телефона. И сколько таких охотников зимуют и будут зимовать по всей Якутии? (По сообщениям Центризбиркома, в Якутии явка избирателей на думских выборах в 2003 году составила почти 90 процентов. Неужели по этому случаю вертолеты нашлись, чтобы всех урнами обнести, или облетать уже некого стало?)