Потому что я была сумасшедшей девушкой.

Глава 9

ЭЛИЗАБЕТ

На следующий день, я сказала, что заболела. Мерв не был удивлен и звучал так тихо и сочувственно, что я подумала не рассказали ли Эван или Хлои ему о том, что произошло. Мерв даже сказал мне взять отгул на следующий день, и следующий, если мне понадобится.

Вернуться в спальню — место, которое стало моим безопасным местом после переезда к Агги, звучало как самая лучшая идея во все времена. Но то, что я спрячусь, ничего бы не изменило, и мой терапевт сказал мне, что чем больше я оставалась наедине со своими мыслями, тем хуже они становились.

Поэтому я заверила Мерва, что приду на следующий день, и надеялась, что никто не упомянул о том, что произошло. Особенно Эван.

В дверь моей спальни постучали. Я крикнула “войдите”, но не побеспокоилась двинуться с места, к которому была приклеена с того момента, как проснулась.

Наверное в моей постели, там где я лежала, уже была постоянная вмятина. Уставившись на кобальтовые бутылки, выставленные на полке, я так сильно хотела бутылку Габриэля, что становилось больно. Не то, чтобы я нашла в нем утешение.

Скорее та ночь в лесу преследовала меня так часто в последние двадцать четыре часа, что я хотела избавиться от нее, сильно, так что я могла решить все сразу. Пережить воспоминания и покончить с этим.

Агги открыла мою дверь и зашла с подносом в руках.

— Эй, милая, — сказала она. Она подошла к кровати и опустилась на край. — Я принесла тебе кое-какой еды.

Я приподнялась на локте и осмотрел поднос. Из тарелки с картофельным супом шел пар. Рядом стояло стеклянное блюдо , наполненное крекерами. Так же тут были конфеты и бутылка воды.

— Ты только что сделала суп? — спросила я.

Насколько я знала, у нас не было заморозок для ее домашнего супа. Она делала лучший картофельный суп, который я когда-либо пробовала, и она всегда делала его для меня, когда я болела или чувствовала себя неважно.

— У меня был мешок картошки, который я приберегла для жаркого, — пояснила она, — но я подумала, что куда лучше будет использовать его сегодня. — Она улыбнулась, и глубокие морщины вокруг ее глаз стали еще глубже.

Я выпрямилась, и Агги поставила поднос мне на колени.

— Спасибо за это.

Она погладила меня по ноге.

— Не стоит благодарности. Как ты себя чувствуешь?

Я вкратце рассказала ей о том, что произошло прошлой ночью, так как я вернулась домой раньше, чем она ожидала, и помимо этого приехала трясущейся и бледной. Она сразу поняла, что что-то пошло не так.

— Я... смущена.

— Если они тебе настоящие друзья, они поймут.

— Не каждый захочет иметь дело с сумасшедшей.

Она наклонила голову, чтобы посмотреть на меня поверх оправы своих очков.

— Ты не сумасшедшая, дорогая.

Хотя я не очень хотела сегодня есть, теперь, когда суп стоял прямо передо мной, мой живот заурчал. Я жадно начала есть.

— Я дам тебе насладиться едой в тишине, — сказала Агги, медленно вставая с кровати, ее колени щелкнули, когда она, наконец, выпрямилась. — Дай мне знать, если понадобится что-нибудь еще, хорошо?

— Дам.

Она кивнула и неторопливо вышла, закрыв за собой дверь.

Я съела суп в рекордно короткие сроки, и встала с постели только для того, чтобы убрать поднос в сторону. Я снова посмотрела на бутылочки, их стекло сверкало в солнечном свете, который просачивался сквозь мои приоткрытые шторы.

ГАБРИЭЛЬ.

Я читала этикетку с его именем снова и снова, до тех пор, пока его имя стало не более, чем строчка из согласных и гласных, до тех пор, пока оно даже больше не звучало как имя.

Он не выглядел, как Габриэль. На самом деле, когда я спросила его, как его звали, пока он нес меня в больницу, он помолчал, прежде чем ответить, как будто не был уверен. Или, может быть, он не хотел говорить его мне.

ГАБРИЭЛЬ.

Я не видела его, пока была в плену. Впервые я увидела его тогда, когда сбежала, когда какая-то девушка открыла дверь моей камеры, и выпроводила меня оттуда, ее лицо было скрыто в тени черного капюшона.

— Иди, — сказала девушка, и я пошла.

Хотя меня выпускали из моей комнаты бесчисленное количество раз прежде, я сразу поняла, что в этот раз что-то было по-другому. Обычно меня сопровождало двое мужчин. Обычно меня вели, так, что я спотыкалась, к лаборатории. Обычно, место, в котором меня держали, было таким тихим, что я слышала жужжание и гудение машин и вентиляционных отверстий.

В ту ночь, оно было наполнено хаосом. Я до сих пор могла вспомнить далекий стук ног, крики, и непрекращающийся гул охранной сигнализации.

Восхитительное ощущение побега повисло в воздухе, и впервые за долгое время, я чувствовала, что, может быть, пленение, наконец, закончится.

А затем мужчина, свернувший в коридор, выстрелил в меня.

Пуля попала мне в грудь. Моя спасительница закричала и выстрелила в ответ. Мужчина упал на месте; я соскользнула на пол, весь воздух вышел из моих легких.

Моя грудь была словно в огне. Словно кто-то развел костер в моих легких и бросил в него спичку. Когда я посмотрела на свою белую футболку, обнаружила, что она была окрашена в черный цвет моей собственной кровью. И я поняла, что моя рука накрывала рану, мои пальцы дрожали.

— Ты можешь идти? — спросила моя спасительница.

Я кивнула, потому хоть я и не чувствовала биения собственного сердца, я чувствовала, как пальцы на ногах подгибались.

— Я умираю? — спросила я ее, когда она подняла меня на ноги. — Я, в конце концов, умираю?

— Нет. — Она внимательно оглядела меня, быстро и легко коснувшись пальцами. — Пуля попала выше груди. Не задев жизненно важных органов.

Я снова кивнула, типа: "Окей, это хорошо", но на самом деле я не могла думать ни о чем другом, кроме боли в груди, подергивания воспаленных мышц, и пульсации опаленных нервов.

Я была ранена много раз прежде, но в меня никогда не стреляли. Я не знала, могла ли выжить с такой травмой, и я волновалась, как делала это так много раз прежде, что умру в этом месте, и никто никогда не узнает что со мной произошло.

Мы прошли через главную часть здания, по лабиринту серых офисных перегородок. Моя спасительница, казалось, знала куда мы едем, а я же не могла заметить разницы между всеми этими коридорами.

Мы прижались к стене, когда отряд, одетых в черное, охранников пробежал мимо, но не заметили того, что происходило сзади, и мужчина схватил меня за запястье, потянув назад.

Я увидел нож у него на талии, и вытащила его из ножен. Я не была бойцом, но готова была драться сейчас, потому что ни в каком случае я бы не вернулась обратно в камеру.

Пока боролась, меня порезали от груди до тазовой кости, и мне потребовалось около пяти секунд, чтобы осознать, что я вообще ничего не чувствовала.

Моя спасительница выхватила нож из его рук, и пырнула им его в живот. Два человека погибло менее, чем за десять минут. Я никогда не видела, как убивают раньше, и застыла от увиденного.

Мы вышли из лабиринта в другой части здания, и моя спасительница подвела меня к закрытой вентиляции. Она кивнула на отверстие в потолке.

— Поднимись вверх. Иди прямо, потом направо, потом налево, потом вверх по лестнице.

Она повернулась, чтобы уйти.

— Подожди! — позвала я. — Моя мама находится где-то здесь.

— Я найду ее, — сказала она, ее голос был низким и нечеткими.

Еще больше криков донеслось в глубине здания, и девушка выскользнула за дверь.

Я проползла по вентиляции, поднялась по лестнице и вышла в лес. Но так и не увидела маму.

Те, кто держал меня в плену дважды использовали ее как рычаг, чтобы заставить меня сотрудничать. Они угрожали ее жизни, и я делала все, о чем они просили, но теперь, как и всегда, я волновалась о том, что они убили ее в качестве наказания за мой побег.

Я отодвинула в сторону несколько стеклянных бутылочек, беря ту, на которой было написано МАМА. Ее запах мне было сложно смешать. И он все еще был не совсем правилен. Я вынула пробку и глубоко вдохнула. Розы, для розовой воды, которую она мазками наносила себе за уши. Запах чистого белья, для формы медсестры, в которой она ходила на работу в больнице, и нотка лимона, потому что ее дыхание всегда пахло чаем с лимоном.