Не обращая внимания на разбегающихся в страхе прохожих, Хилл и Орис застыли в смертельном объятии. Наконец Хилл смог увидеть брата: растрепанный, осунувшийся, с лихорадочно блестящими глазами, он походил на безумца.

— Шисов сын. — Орис усмехнулся одним ртом. — Пойдем в Ургаш вместе?

— Не надо, брат. Остановись.

— Брат? — Орис коротко засмеялся. — Ты убил моего брата и смеешь просить о пощаде? Нет уж. Сдохни.

Клинок Ориса чуть шевельнулся, на полпальца входя между ребер Хилла. Почти не больно, только холодно…

«Ну же, — жег шепот Тени. — Попроси меня, мальчик. Ты все равно уже мой. Но можешь еще немножко подышать и побегать!»

Хилл еле удержал руку, не позволяя даге даже оцарапать кожу брата.

— Остановись, Орис, — тихо попросил Хилл. Он дрожал от напряжения, едва справляясь с собственным телом: сладкий запах крови щекотал ноздри, живот сводило голодным спазмом. — Посмотри на меня, ну?!

Орис моргнул, прикусил губу, словно пытаясь избавиться от наваждения. Еще одна волна боли окатила Хилла — дага Ориса шевельнулась. Черные глаза снова заволокло безумие…

— Брат, вернись! Прошу! — выдохнул Хилл.

«Убей! Убей!» — порыв ветра взметнулся из-под ног, сыпанул в глаза обоим пыль и сухие травинки.

Орис дрогнул, сомневаясь… Мгновение: Хилл извернулся, отдернулся, отвел дагу — острие черкнуло по ребрам, но на такие мелочи он уже не обращал внимания — и ударил брата рукоятью в висок.

— Придурок, — прошипел он, поймав бесчувственное тело. — Шисов дысс.

Ощущение опасности усиливалось с каждым мгновением. Не нужно было быть провидцем, чтобы понимать: драка не осталась незамеченной. Ближайший патруль уже спешит за добычей — и на этот раз никто не будет требовать сложить оружие, обоих просто расстреляют из арбалетов. Или же придется снова нырять в Тень, а больше она их не выпустит.

На всякий случай он связал Орису руки, взвалил на плечо и устремился в ближайший темный проулок. Тащить здоровенного бугая было тяжело, порез на ребрах отчаянно болел и сочился кровью — зато патруль их до сих пор не увидел.

Хилл огляделся по сторонам в поисках мало-мальски пригодного места: еще минута-другая, и брат очнется. Как назло, потрепанные домишки стояли вплотную. Ни садика, ни подворотни — ничего! Только стены да окна-двери. Спину кололо опасностью, казалось, арбалетный болт уже летит в цель…

— Ой, дядя, а что это вы… ай! — послышался детский голос позади.

Обернувшись, Хилл встретился взглядом с двумя парами круглых от страха глаз. Девочка лет девяти, в простом платье и запачканном кровью и чешуей фартуке, застыла на пороге, зажимая рот сестренке — та едва доставала ей макушкой до подмышки. В руках малышка держала живую рыбешку, у её ног шипел, выгнувшись дугой, тощий кот.

— Не надо… — беззвучно, одними побелевшими губами, попросила старшая девочка и попятилась в дом.

Рыбешка выскользнула из рук малышки, шлепнулась около кота. Тот ухватил ее, зарычал и забился под крыльцо.

Хилл в один прыжок оказался рядом, втолкнул детей в прихожую и ногой захлопнул дверь. Вдохнул застоявшийся запах рыбы, одним взглядом окинул беленые стены, рассохшиеся двери и рыбацкие куртки разных размеров на вешалке у входа.

— Братьев и отца нет? — как можно спокойнее спросил он.

Девочка покачала головой, потом мелко закивала — и заплакала. Молча, без всхлипов, все так же зажимая рот сестренке, чтобы не кричала.

Прислушавшись и убедившись, что кроме девочек никого в доме нет, Хилл велел показать кухню. Девочка кивнула дальше по коридору, но не сдвинулась с места.

— Иди вперед, — попросил Хилл. — И не бойся, я детей не ем. Видишь, брат болен. Ему надо помочь. Ты же поможешь, правда?

Он улыбнулся. И, как всегда, его улыбка подействовала: девочки перестали лить слезы, старшая робко улыбнулась в ответ.

— Зи, не будешь плакать? — развернув малышку к себе, спросила старшая.

Младшая серьезно покивала, покосившись на Хилла. Старшая, наконец, отняла ладонь ото рта сестры, взяла её за руку и пошла вперед. Не успели они добраться до кухни, как с улицы послышался цокот копыт, мужские голоса и стук дверных колотушек. Девочки обернулись в испуге.

Хилл приложил палец к губам и шепнул:

— Пожалуйста!

Старшая девочка перевела взгляд с него на дверь, потом на малышку, и кивнула.

Опустив все еще бесчувственного брата на пол, Хилл прислушался. Сердце отчаянно стучало, мрак по углам коридора сгустился, потянулся к нему: «Иди ко мне, мальчик. Спрячу, укрою».

— Эй, есть кто дома? — раздалось из-за двери.

«Мааау! Шши!»

— Шис, облезлая тварь!

«Мррау!»

— Амьяс, не мешай коту жрать, — засмеялся другой стражник. — Этот зверь никого не пропустит.

— Смотри, укусит, сам облезешь, — подержал веселье третий.

— Отставить шуточки! — рявкнул начальник патруля. — Амьяс, глянь в скобяной лавке.

Через несколько минут, долгих, как пытка, голоса стихли. Хилл уже не в силах был радоваться везению — ни один из жителей тупика их не заметил, а может, не захотел выдавать страже. Он снова подхватил Ориса на плечо, поморщившись от боли — позавчерашняя рана напомнила о себе.

— Дядя, почему кровь, ты рыбу чистил? А я не люблю рыбу чистить, она скользкая и прыгает. — Осмелевшая малышка подобралась и вертелась вокруг. — А почему дядя спит? Он вино пил? А почему у тебя глаза синие? Мама говорит, синие только у северных некромантов. Ты некромант?

— Зи, перестань. Простите, шер, она маленькая.

— Да ничего, — Хилл улыбнулся. — Я не некромант, почтенная Зи, а дядя спит, потому что головой стукнулся. А тебя как звать, хозяюшка?

— Лоньята, сиятельный. — Девочка потупилась. — Вы простите, у нас на кухне рыба.

— Подумаешь, рыба. Был бы мантикор, вот тогда! Или у вас акула по столу бегает?

Малышка засмеялась в голос, старшая потише — но обе уже и думать забыли, что милого и совсем нестрашного юношу надо бояться. С хихиканьем они отодвинули стул от большого стола, заваленного рыбой, чтобы Хилл мог усадить брата.

— А вас как звать? — порозовев, спросила Лоньята.

— Хиллом. — Убедившись, что Орис все еще без сознания и надежно связан, Хилл стянул порезанную рубаху и взял из рук малышки кувшин с водой. — Зи это Зинела?

— Язирайя! Как принцесса-колдунья, — гордо заявила девочка. — Я когда вырасту, тоже пойду воевать зургов!

— Сама ты зург, — передразнила ее старшая и охнула, разглядев длинный свежий порез, задевший концом едва затянувшуюся рану. — Кто ж вас так? Вот… — Лоньята достала из сундучка под окном кусок ветхого чистого полотна. — Давайте перевяжу.

— Спасибо, милая. Но лучше я сам. А вы с Зи идите-ка пока к себе.

— Нет, я буду помогать! — упрямо пискнула Зи.

— Будешь, но потом.

Лоньята ухватила сестру за руку и, не слушая протестов, повела прочь.

Едва девочки вышли, за спиной Хилла послышалось:

— Еще две крепости пали. На мелочи размениваешься, соблазнил бы уж сразу принцессу!

— Опомнился, и года не прошло, тролль зеленый! — проворчал Хилл, пряча радостную улыбку, и, не глядя на брата, повернулся к полке с посудой.

— Точно. Придурок. Искал по всему городу сначала тебя, а потом того шиса, что тебя убил.

Неторопливо поставив на стол миску, Хилл налил в неё воду, макнул окровавленную рубаху и только тогда поднял взгляд на Ориса.

— Ну?

— Ну. Игла сказал, что тебя прирезал кто-то из местных. Соврал, шисов дысс.

Пожав плечами, Хилл принялся промывать и перевязывать рану, а затем полоскать некогда белый батист в порозовевшей воде.

— Ты меня развяжешь, наконец? — не выдержал Орис.

Хилл неторопливо отжал рубаху, натянул на себя. Обернулся к брату, глянул серьезно и печально:

— Опасных сумасшедших до прихода святых Светлых Братьев предписывается держать вдали от людей, связанными надежно. Охлаждения для поливать водой колодезной. На речи льстивые и искусительные не поддаваться… — видя округлившиеся глаза брата, Хилл рассмеялся.