— Придется. А то дождемся, пока младший притащится и затеет скандал на весь квартал.

— Шисов дысс. Ладно. Ты внизу, я пошел. Все равно василиска не высидим, только замерзнем как жабы.

Проверив на груди гоблинову свирель, охру и отмычки в кармане, Хилл метнулся из кустов к фасаду. И присвистнул: вблизи окна мерцали пятнами лазурного налета — свечение расползалось от полустертых рун.

«Ничего себе! Магия. Красиво, шис подери. Так я, получается, шер? Или все мастера Теней её видят? Наверное, все же дело в Ургаше».

— Псс! Что случилось? — послышался из кустов шепот.

Хилл помотал головой, вытряхивая посторонние мысли.

— Ничего!

И полез наверх, к окну углового кабинета. При постройке особняка двести лет назад Туальграмы думали о роскоши, а не о безопасности: каменные узоры вполне сошли бы за лестницу уличному мальчишке, не то что Руке Бога. Хилл мог бы влезть и через первый этаж, но не хотел снова прятаться в Тени.

Нужное окно оказалось защищено много лучше. Пока Орис бдительно оглядывал улицу и парадный подъезд, Хилл затирал руну гномской охрой. Той самой охрой, про которую все гномы в один голос твердят: нет её! Слухи врут! Не бывает такого, что истинные руны можно просто затереть! Но, тем не менее, Хилл всего лишь неделю назад на спор с Ульрихом сам сварил эту охру — под присмотром гнома, разумеется. Что будет, если об этом споре узнает Рунмастер клана, Ульрих не говорил — только бледнел, кусал бороду и ругался так, что пираты бы покраснели слушать.

Хилл балансировал на карнизе, избегая касаться окна: силуэт виверры разевал пасть и пускал клубы снежинок, покрывая стекло изморозью. Наконец, руна стерлась, лишая заклинание силы. Хилл облегченно вздохнул и взялся за оконный замок. Виверра продолжала шипеть, но убийственный мороз её дыхания превратился в туман.

— Уберись, ящерица, — шикнул Хилл, когда заклинание попыталось сорваться со стекла и щелкнуло призрачными зубами, едва не достав его пальцы. — Разобьешь стекло, мне же проще.

Стекло в ответ звякнуло и перестало дрожать, а оскорбленная виверра свернулась в нижнем углу и прикрыла нос хвостом. Из-за гребня злорадно мигали глазки: «Все равно влипнешь, воришка!»

— Ничего себе магия, шисов дысс.

Несколько мгновений, и щеколда подалась «ловцу металлов» — еще одному предмету гордости Ульриха, за продажу которого на сторону старейшины оторвали бы ему бороду и выгнали из клана.

«А, мелочи. Ловца любой хороший мастер сделает. Это тебе не охра… нет! не напоминай. Видишь, я в восемьдесят почти седой? Все из-за вашей Гильдии, чтобы Диего у Хисса в зубах застрял! Чтоб…» — гном мог ругаться на Мастера Ткача полчаса подряд, не повторяясь.

Показав язык посрамленной виверре, Хилл достал дудочку из кости гоблина и зажал зубами. Виверра разочарованно закрыла глаза и истаяла, вновь растекшись по стеклу лазурным мерцанием. Гоблинова свирель издала еле слышный всхлип со свистом. В ответ на полу засветились шесть вписанных в окружности рун. Из ближайшей высунулась змеиная голова, попробовала раздвоенным языком воздух и, признав владельца дудочки за хозяина, скрылась.

Путь к шкафу с рухлядью был свободен, но Хилла не покидало ощущение подвоха. По идее, змеи больше не представляли опасности, но он все равно старался обходить руны: лучше перестраховаться, чем сдохнуть от яда.

Он подошел к застекленным шкафам. При виде остатков виконтьей коллекции хотелось плюнуть: ничего мало-мальски ценного. Разве что две шкатулки. Одна — тик, инкрустация перламутром — его заказ. Вещица мягко светилась сладко-мандариновым, безобидная, как новорожденный котенок. А вторая… в дальнем углу притаилась вещь опасней виверры и песчаных змей, вместе взятых. Крохотная невзрачная шкатулка с щербатой крышкой казалась лазом в логово пумы. От нее несло смрадом разложения и смерти. Черные с фиолетовым отливом нити свивались и переплетались, как могильные черви. Отвратительно!

Хилл непроизвольно попятился.

Артефакт манил, притягивал, требовал:

— Коснись! Загляни в меня! Возьми сокровище! — призрачный голос, как скольжение гадюки по руке, вызывал дрожь и завораживал.

От этого голоса хотелось бежать, спрятаться. Или спрятать подальше эту мерзость. Закопать поглубже и забыть.

Гадостная дрожь в коленках оказалась последней каплей — Хилл потерял способность здраво мыслить. Взгляд его наткнулся на заказанную вещицу, и вдруг померещилось, что сладкое сияние скроет темный ужас. Не думая о последствиях, он подставил тиковую шкатулку к полке, какой-то из статуэток подцепил клубок могильных червей и смахнул в сердцевину мандарина.

Щелк! Шкатулка захлопнулась, погасив черноту, и помешательство тут же прошло. Хилл осознал себя дрожащим, как суслик под зимним дождем, и таким же мокрым.

— Чтоб тебе провалиться в Ургаш до срока, ун драста дысс!.. — прошипел он. — Понаделают шис знает чего.

Он сунул шкатулку в заплечный мешок.

— Пусть заказчик разбирается, что там внутри, — бормотал он, запирая окно и спускаясь. — Что бы я еще раз хоть посмотрел на это… это… сишах! Багдыр ке пак дыцук!

— Эй, ты чего? — Испуганный Свисток подбежал, едва он спрыгнул на землю.

— Все нормально, — попытался улыбнуться Хилл.

Но брат озабоченно покачал головой.

— Ты что, повстречался с придворным магом?

— Типун тебе на язык!

Хилла передернуло: вот будет подарочек Гильдии, если один дурной ученик вмешался в дела темного! Упаси Сестра от внимания высоких особ! И так впечатлений выше крыши. Говорящие шкатулки, кусачие заклинания, ну их к Хиссу!

До особняка Ламбруков на соседней улице шли в молчании. Так же, молча и быстро, работали второй заказ: добропорядочные шеры вместе с челядью и цепным кобелем мирно спали. Пробрались через черный ход, Орис унес кинжал, Хилл — книгу.

— Положи на место, треханый недопесок! Бородавками обрастешь, женилка отсохнет! — повизгивали стишата графской прабабки, сыпля холодными искрами.

Но после творения мага смерти Хиллу было безразлично, что там о себе воображает кусочек ведьминской души — он равнодушно сунул книжицу в мешок. Все, хватит. Отдать Мастеру добычу и обратно, к Устрице До! У её подружек из волшебных штучек только ловкие ротики и бездонные карманы.

Волшебные штучки милашки До не подвели. К рассвету оба, уставшие и довольные, дрыхли вповалку в её комнате.

А сама Устрица любовалась на четыре честно заработанные марки и настоящий золотой империал, вытащенный из кармана белобрысого очаровашки. Она не собиралась красть, упаси Светлая! Если эти с виду безобидные мальчики в пятом часу утра дошли до таверны Кривого и сохранили не только жизнь, но и кошелек… Простой девушке лучше не выяснять, кто они такие, а постараться честно заработать свой империал. И с такими деньжищами выбраться, наконец, из этой проклятой дыры!

435 год, 3 день Каштана. Суард.

Званый обед у сашмирского посла был по обыкновению великолепен. Изысканные блюда сменялись танцами с покрывалами, к винам тридцатилетней выдержки подавались цветистые оды во славу Императора — персонально для маркиза Длинные Уши. Роскошь зала с расписным потолком, томные мелодии ситар и дудаков, тонкие вина и еле прикрытые газом изгибы юных тел оставили Дайма равнодушным так же, как и витийства сиба Русаахажди. Даже беседа с послами Северных Баронств и соседних королевств занимала Дайма куда меньше, чем следовало бы. Он то и дело возвращался мыслями к Ее Высочеству. Посреди разговора о пошлинах, процентах, контрабанде и имперском флоте ему мерещились шелковые прикосновения магии и искры, стекающие с черных локонов.