До заката, время пребывания на Корусанте было расписано по минутам, у него много дел осталось в столице. Важные вопросы не могли затмить его нервозность, которая стала появляться с заходом солнца. Он уже знал, что Падме вернулась домой. Отпущенная охрана стала вторым успокаивающим сигналом, но волнение всё же чувствовалось в тяжести дыхания. После давнего ведения, почему то все его переживания отражались именно на лёгких. Возможно психосоматический фактор. Но ощущения искусственных лёгких в груди – незабываемое и непередаваемое «удовольствие», которого, вероятнее всего, он уже себя лишил. Свет потух в окнах, лишь слабое освещение стало сигналом, что его ждут. С глубоким вздохом, он накинул капюшон, и выжал из спидера всё что мог, чтобы как можно быстрей оказаться на пороге. Сердце замерло, и, собравшись с духом, он заглянул внутрь, всё же не решаясь просто зайти.

Она сидела у коммуникатора, как всегда тратя время отдыха на работу. Он взглядом погладил её по шее и представил, как по очереди распустит странные завитушки в её причёске. Её наряды казались ему всегда странными, но элегантными и красивыми, он любил её и в шикарных одеяниях, но простая рубаха шла ей больше; лучше, конечно, и без рубахи. Мысли улетали далеко, он мог часами наблюдать за ней, но прилетел он, чтобы извиниться, обнять её, забрать отсюда и часы гиперпрыжка провести в её объятиях.

Все его страхи напрасны, — повторил он себе, небрежно дважды ударив костяшками об косяк, снимая капюшон.

Она тут же обернулась, застыв в растерянности. Как в первый раз, тогда на её лайнере, когда он пробрался в её каюту, она так же замерла, в бездейственном желании обнять его. Тогда ему, как и сейчас стало страшно, что она не ждёт его, что его сейчас прогонят, но тогда он был неопытным падаваном. Сейчас же он знал, что она, так же как и он растерялась.

— С возвращением в столицу, Милорд,

— Я очень скучал, родная, — это единственное, что пришло ему в голову, но на её глазах выступили слёзы, и она отвернулась. Волнение слишком отразилось на его реакциях, и он тут же подошёл к ней, присел, чтобы успокоить. Она часто встречала его со слезами на глазах, болезненно переживая расставания и невнятные вести о его гибели и прочей ерунде. — Родная моя, — он панически пытался придумать, как её успокоить. — Я вернулся за тобой, — и прижался губами к её руке, нежно поцеловав каждый пальчик.

От неё пахло цветами и морской свежестью. Они сразу же полетят в Маур-стак, где изумрудные вершины гор омываются берёзовым морем и витиеватые пещеры, выходят прямиком на шикарный пляж.

В её тёмных глаза блестела растерянность, а голос дрожал:

— Вернулся за мной?

Интонация была странной. Конечно за ней!

— Да, родная. Наша столица практически достроена, — возможно, это было резко сказано, потому что Ангел поднялась, прижимая руки к груди, и сделала пару шагов в сторону от него, но он так хотел показать ей этот прекрасный мир.

— Какая столица, Энакин? Мы живём в Республике, наша столица Корусант.

Он нахмурился, проклиная себя за то, что не с того начал. Его Ангел нежная, как цветок, но при неправильном обращении может полруки оторвать, и межгалактическую революцию поднять. Республика для неё, как … старый любимый корабль, у которого уже каркас прогнил, а поменять на новый – средств нет. И вот, она как умелый техник чинит-чинит, но знает, что от этого хлама надо избавляться.

— Ангел мой, Республика уже труп, будущее за нами, — Энакин хотел приблизиться к ней, обнять, приласкать, чтобы она проще приняла жестокую реальность. — Ещё пара месяцев и Риазиль расцветёт краше Тида, — но она упорно отступала, всё ещё не понимая о чём он. — Он станет столицей, под нашим контролем все необходимые ресурсы для развития полноценного самостоятельного государства. Мой флот достаточно окреп для удержания существующих границ, и это не предел.

— Энакин, ты разбиваешь мне сердце! — Ангел резко развернулась и села на диван, спрятав лицо в ладонях.

Он слишком резко начал, повторил Лорд себе, Ангел хрупкая, с ней нельзя как с военными и с другими политиками. Ей надо всё объяснить.

— Ну что ты родная, — он присел с ней рядом, нежно отодвинув руки от лица, чтобы вновь поцеловать их, — я очень много думал о сложившейся ситуации. Я понимаю, насколько тебе тяжело это принять, но Сенат погряз в коррупции и дрязгах. Весь строй Республики сгнил до костей… Новая Империя Палпатина лишь подтверждение тому, что Республика мертва.

— Палпатин… — это имя причиняло ей столько же боли, сколько и ему.

— Я убью Палпатина, и его новое детище развалится на куски, — это второе, что он сделает, после того, как увезёт Ангела в их новый дом.

— Энакин, дело не в Палпатине…

— Да, дело в структуре, которая разваливается…

— Республика существовала сотни лет…

— И ей пора умереть.

Падме вновь встала, прижимая к себе руки:

— Энакин, ты должен поддержать Сенат, ты должен поддержать нас. Галактика погрязла в бесконечной войне, мы должны всё это остановить! Объединить звёздные системы! Централизовать управление и вернуться к демократии.

Она начала реветь, как только увидела его, а сейчас у неё начиналась истерика. Ей надо объяснить, она поймёт, она должна понять!

— Нам не нужны для этого Республика и Сенат. Всё это давным-давно сгнило, — он развёл руками и бессильно опустил их, видя в прекрасных глазах броню толщиной в три сантиметра титановой стали. — Мы сможем, постепенно, не сразу, вновь объединить Галактику под единым знаменем, но сначала надо разрушить старое. Нельзя строить новый корабль, беря прогнивший каркас.

— Энакин, Республика – это не только название, политическое управление и строй, это жизни миллиардов живых существ! Как ты можешь об этом так говорить?

— Как?

Да что с ней?! Они не виделись практически погода, а она даже обнять себя не даёт. Республика, Республика, Республика! Да чхать он хотел на эту Республику! С него хватит этого бреда с бесконечной некромантией и глумлением над трупом того, что когда-то, пару столетий назад, было похоже на демократию. Неужели она, как опытный политик и мудрый правитель, не видит очевидного?

— Энакин, я умоляю тебя, ради жизней всех тех, кого ты спас во время Войны Клонов, ради миллиардов жителей Республики, я молю, выступи завтра перед Сенатом, объяви суверенитет Белого Флота, вступите в состав Республики, оставаясь независимым государством.

Для него это прозвучало очень глупо, и его следующий вопрос был бы «Зачем?», если бы не гнилая мысль, которая грызёт его уже долгое время:

— Ради миллионов жителей Республики? Почему не ради тебя? Не ради нашей семьи?

И почему она бегает от него по всей комнате словно виноватая шкила? Прячет взгляд, отворачивается? Сейчас сложное время и у неё был очень трубный период, и возможно после потери сына, она и стала более плаксива, но за Республику она бьётся, как и прежде, хотя с его стороны смотрелось это уже фанатично. Но… они не виделись полгода… ни объятий, ни поцелуев, ни слов любви…

Он подошёл к ней в плотную, нежно погладив по щеке, убирая спадавшую прядь с лица, прислушиваясь к её аромату духов. Это всегда его успокаивало.

— Слухи о тебе и Органе – правда?

— Энакин, мы сейчас говорим о возможности присоединения БМФа к Республике, о вопросе межгалактической важности… — она выскользнула, снова отдаляясь от него.

— БМФ ни когда не присоединится к Республике, — злость поднялась из глубины, ему не нравилось то, что он слышал в её словах.

— Ты не можешь обречь…

— Могу, — холодно ответил он, как отвечал сотни раз за последнее время. Он служит только своему флоту, и заботиться и бережёт своих граждан, своё государство.

— Энакин… — она вновь села на стул, закрывая лицо руками, захлёбываясь новым приступом тихой истерики.

— Так слухи о тебе и Органе – правда?

Если она сейчас не ответит, он развернётся, найдёт Органу и собственноручно сломает ему гортань, после чего заставит его сердце остановиться. А потом вернётся, и они продолжат разговор.