— Они еще любят стоять друг за другом в затылок, — добавила Серебряная.

И опять продолжалось кино. Длинная городская улица, на домах вывески: «Хлеб», «Продукты», «Вино», «Промтовары». Почти под каждой такой вывеской — длинная очередь.

— Там, где написано «Хлеб», они ждут хлеб, там, где «Вино», ждут вино, — поясняла Серебряная.

— Они что, не могут сами себе хлебы спечь? — не понял Иван.

— Видно, не могут или разучились. Они могут только есть, пить и ждать.

— Но кто-то должен и работать.

— Работают, но не любят этого. Очень любят говорить. Не только один с другим, но и сразу с большим числом людей. Если хочешь, посмотри…

Человек в костюме и галстуке стоит за красной тумбой и говорит:

— Предсказатели социальной стабильности порою впадают в эйфорию и прогнозируют нечто нереальное, трансформируют модель. Для начала должен быть достигнут консенсус в определении субвенций субъектам Федерации, приостановлен плюрализм законов, сбалансированы бюджеты…

— Ну, этот не русский, мне до него дела нет, — отмахнулся Иван.

— Он говорит, что заботится о твоей России.

— От такой заботы только голова разболится. Показывай других.

— Еще мы установили здесь, что многие люди, даже и те, что ходят по улице, любят давать интервью.

— Опять не наши слова! — поморщился Иван. — Это вы их навезли сюда?

— Нет, Иван, мы ничего вам не навязываем…

Между тем на экране возникает Красная площадь, которой Иван никогда не видел, но почему-то сразу узнал. Парень с черной трубкой в руке остановил на площади двух гуляющих девушек и заговорил с ними, поднося то к ним, то к себе свою трубку.

— Глава нашего государства, — начал он, — направляется в зарубежную поездку, о чем вы, вероятно, слышали. Что вы ждете от этого визита?

— Помощи! — дружно пропели девушки в трубку и очаровательно улыбнулись.

— Какой именно?

— Ну, чтобы в магазинах все было. Джинсы там, парфюмерия.

— Чудные девки! — помотал Иван головой. — Просят помощи, а сами смеются. И тоже не по-русски что-то…

— Можем посмотреть еще и другое.

Возникает видение настоящей Богоматери. Молодая женщина кормит грудью младенца. На лице ее — просветленная улыбка, говорящая о покое и, может быть, счастье… Сюда тоже врывается человек с черной трубкой. На плечах у него белый незастегнутый халат, в глазах — азарт охотника. Женщина, увидав его, смущается, прикрывает грудь. Но посетитель не из тех, кого может что-нибудь остановить или смутить.

— Скажите, — подносит он трубку к лицу молодой матери, — как вы себя ощущаете в нашей окаянной жизни после рождения сына.

— Вот так и чувствую, — пожимает женщина плечами и смотрит на младенца. — Моя жизнь — вот она.

— Вам не страшно за него?

— А почему я должна бояться? Что-то случилось у нас?

— Случилось давно и может еще многое случиться внове. Всюду неспокойно. Во многих местах стреляют, могут начаться голодные бунты и большая гражданская война.

— Да что вы говорите-то? — испугалась женщина.

— В любой день может совершиться военный переворот, наступит диктатура, начнутся репрессии.

— Перестаньте! — просит женщина. — Можете и его напугать.

— Хорошо, не будем пугать, а спросим его самого — нового гражданина демократической пока что России.

Трубка переносится к лицу сосунка, и тот с неожиданной готовностью начинает говорить, оторвавшись от материнской груди:

— Мне приходится размышлять уже о сфере применения своих способностей в нашем непрерывно усложняющемся мире. Если говорить предварительно о каком-то призвании, то оно уже намечается: буду учить людей жизни.

— Это маленький Христос? — почтительным шепотом осведомился Иван.

— Не спеши с выводами, — услышал ответ.

— Именно на этом поприще, — продолжал младенец, — успешно действуют наиболее яркие, демократически мыслящие личности. Они преуспевают сами и ведут к преуспеянию суверенные народы, ведут через горнила испытаний, порою через кровь, но все же в правильном направлении. Таков демократический путь развития нашей многострадальной Родины.

— Ну, мать честная! — вскричал тут Иван. — Дожили до того, что младенцы… Увези ты меня отсюда!

— Этого я и ждала от тебя, — обрадовалась Серебряная женщина. — Садись вот сюда и отдыхай, ни о чем не заботясь.

Он оказался в сильно наклоненном назад кресле с прозрачным колпаком, накрывающим голову. Стало легко и покойно. Он тихо задремал, и потекли перед глазами красивые сновидения — невиданные волшебные земли, подводные царства, пляшущие заморские женщины.

Проснулся в том же кресле, хорошо отдохнувшим, всем на свете довольным. Над ним стояла все та же Серебряная женщина с неизменно сомкнутыми губами, хотя разговор начала вести с первой же минуты после его пробуждения. И разговор был строгим:

— Разве я не предупреждала тебя, что нас не стоит обманывать? Это бесполезно.

— Когда это я тебе солгал? — не мог припомнить Иван.

— Ты говорил о какой-то своей душе, которая плачет слезами, если тебе обидно и печально.

— Ну и что?

— А то, что мы ничего такого у тебя не обнаружили. Как у всех животных, есть у тебя органы жизнедеятельности, скажем, сердце, легкие, печень, мозг средних размеров и возможностей, нервная система, но никакой души!

— Вы что, по частям меня тут разбирали? — испугался Иван.

— Это не требовалось. Кресло дает нам полную картину…

Иван вскочил с кресла. Вдруг услышал кого-то третьего, невидимого: «Нужна осторожность. Объект возбужден…» Иван посмотрел на женщину и по лицу ее угадал: она тоже услышала предупреждение.

— Мы так не договаривались, — продолжал Иван возмущаться. — Это ты обманула меня, когда заманила в это чертово кресло.

«Он прав. Надо признать», — произнес невидимый третий.

— Ты прав, — тут же повторила женщина. — Мы всегда должны договариваться по-честному. И мы, я думаю, договоримся теперь о главном — о том, чтобы ты улетел с нами.

— Куда это?

— На другую планету, лучше вашей Земли благоустроенную.

— То ты говорила, что летаете к нам не от хорошей жизни… — напомнил Иван.

— Да, нас ожидают впереди большие сложности, а может и опасности, связанные с переустройством планеты. Мы все хотели улучшить, все вокруг нас, и где-то, видно, перестарались, переступили черту между естеством и творением. Стремясь к бессмертию, максимально приглушили наши эмоции, которые сокращают жизнь, но вместе с этим потеряли привязанность друг к другу и даже к самой нашей планете. Произошло нечто похожее на то, как если бы у вас исчезло земное тяготение.

Иван не понимал и половины того, что говорила Серебряная женщина, но самое главное все-таки уловил.

— Вы что, и у нас хотите то же самое натворить? — спросил он этак со строгостью.

— Нет, Иван, — отвечала женщина. — Вас мы не тронем. Мы просто изучаем, где только можно, другие формы устроения жизни, чтобы выбрать из них наилучшие. Ты, например, — хорошо сохранившийся представитель времен патриархальности. Наверное, в твоих генах еще остались тайны несознаваемого довольства и простых радостей, и нельзя допустить, чтобы все это пропало без продолжения. Мы ничего в тебе не повредим, а только исследуем…

Всякий дурак быстро умнеет, как только дело коснется его личных, кровных интересов. Иван возмутился:

— Ты что это, мать честная, опыты собираешься надо мной производить? За лягушку меня принимаешь?

— Нет-нет, всего лишь безобидные и совершенно безопасные для тебя исследования.

— Не дамся я вам! — вскричал Иван и выхватил из-за пояса топор.

— Что это? — спросила женщина озабоченно.

— Русский топор! — грозно заявил Иван.

Третий, невидимый, зачастил: «Тревога… Тревога…Тревога…»

— Вот и про топор ты нам расскажешь. — Женщина все еще старалась оставаться приятной.

— Сперва я расколошмачу все эти ваши мигалки! — замахнулся Иван топором на широкую доску, на которой много было всяких лампочек и светлячков. Но тут рука его закостенела, а сам он весь вытянулся в струнку, под ногами вырезался в полу кружок аккуратный — и рухнул Иван в черную пустоту, где одни только звезды перед глазами играют или, может, из глаз летят. Падает он и не дышит, и сердца своего замершего не чувствует, и душа его — вот уж теперь действительно! — неизвестно где обретается и существует ли вообще. «Конец тебе, Иван-дурак! — понял он. — И всем сказкам про тебя тоже конец. Не будет больше таких сказок, раз не будет тебя самого…»