«А вот он и есть!» — услышал Иван голос. Вздрогнул, встрепенулся, начал недоверчиво поверх дороги поглядывать. И правда: завис серо-голубой шар над обочиной, и уже в нем дверца раздвинулась.

— Вот ты и позвал меня, Иван, — сказала возникшая в дверях Серебряная женщина.

— Другая нужна мне, — признался Иван.

— А ты ей? — спросила женщина.

— Был нужен. Ты сама все знаешь…

— Говори дальше.

— Догнать ее надо.

— Мыслишь логично.

Не успел Иван что-нибудь еще сказать или хотя бы подумать, как очутился внутри того шара, просторного изнутри и с почти прозрачными стенками. Сквозь них вся земля видна была от края и до края, включая Иванову деревню, озеро русалочье, сенокосную полянку и все-все, что Иван когда-нибудь видел.

Догнать ту машину, которая увезла Аленку, летающему шару ничего не стоило.

— Вот она, бывшая твоя женщина, — показала вниз, на дорогу, Серебряная.

Иван видел пока только руку своей подружки, высунутую из машины, и сразу вспомнил, как обнимала его эта рука за шею, как теребила его нестриженые волосы или гладила по щеке… Стала Ивану и сладко и горько, туман в его глазах сгустился, и наконец он заплакал.

— Что случилось с твоими глазами? — встревожилась женщина, — откуда в них появилась влага?

— Из души, наверно, — всхлипнул Иван.

— Что-то разладилось в системе? Какая-то протечка? Садись в кресло, и мы проверим, что у тебя с этой… душой.

— Мы упустим Аленку! — простонал Иван.

— Будь по-твоему. Видишь впереди город? Мы поднимемся повыше, чтобы ничего там не задеть, никому не навредить. Это наш закон, до которого вы на Земле еще не додумались или не доросли. Он формулируется примерно так: заденешь другого — навредишь и себе…

Всяких машин внизу, в глубоких городских ущельях бегало столько, что разглядеть там маленькую красную букашку казалось просто невозможным. Иван давно бы потерял ее, если бы не особенные глаза Серебряной женщины, не знающие, видимо, ни слез, ни усталости, способные в любом мельтешении разглядеть то, что ей необходимо. Шар завис как раз над тем домом, перед которым остановилась красная машина-букашка. Из нее вышла Аленка, вбежала в высокий дом. Дальше увидел Иван, как вступила она в свое небольшое жилище, взяла в руки маленький белый аппаратик и начала тыкать пальцем в кучно расположенные на нем цифры. Потом поднесла его к уху и стала быстро-быстро говорить.

— С собой она, что ли, разговаривает? — удивился Иван.

— Нет, с другим человеком, который тебе не друг. Сейчас ты его увидишь.

Перед глазами Ивана возникло другое помещение, заставленное разными, в том числе и непонятными предметами. Перед одним таким предметом стоял тот самый Спонсор с Дальней полянки и тоже разговаривал и тоже был один, только перед ним, на стеклышке, улыбалась Аленка. Им обоим было очень весело, они то и дело смеялись.

— Ты видишь, ей здесь лучше, чем с тобой, — сказала Серебряная. — С тобой было скучно.

— Она еще вернется ко мне! — не отступал Иван.

— Показать тебе, где и с кем она будет вечером и ночью?

— Ты все знаешь про нее наперед?

— Мы многое знаем… — В голосе женщины послышалась вроде бы грусть. — Мы научились предвидеть, мы узнали все наше будущее — и не стали счастливее. Так что подумай, надо ли тебе видеть вперед.

Иван ненадолго задумался, а женщина продолжала:

— Увидев свое будущее, мы обрели печаль, но вернуться в прежнее состояние розовых надежд и счастливого незнания уже не могли. И тогда нас потянуло к другим. Мы разлетелись по Вселенной, нашли вас. Если бы соединить наше многознание с вашей наивностью, возможно, получился бы счастливый народ. Но вы не готовы или не способны, к этому. Вы отстраняетесь… как ты от меня в том жарком домике… Мне пришлось включать охлаждение…

Иван плохо воспринимал то, что она говорила, но когда напомнила о встрече в бане, тут все стало ясно, и он быстренько перебил ее:

— Ладно, показывай Аленку и вечером и ночью!

— Ну что ж, смотри…

Какой-то невероятных размеров сарай, полутемный, прорезанный лучами разноцветного света, открылся перед Иваном. В нем — тьма народу и стоит такой же визг и грохот, как в тот день на Дальней полянке, когда встретился Иван с Аленкой — интердевочкой. Вся эта густая тесная толпа шевелилась, дергалась, как и там, в конвульсиях, и среди всех — веселая Аленка в коротенькой, чуть не до пупа, юбочке. Перед нею толчется и кривляется молодой парень с густым, вроде петушиным гребнем из волос на бритой с двух сторон голове. Потом его сменил кто-то похожий на Спонсора… А на просторном помосте мотались туда-сюда волосатые парни с большими звучными балалайками на брюхе и жалобно, чуть не плача, тянули два слова: «Па-а-а-дает снег… П-а-а-дает снег…»

С черного потолка и в самом деле падали снежинки, хотя на пол ни одна не ложилась.

— Что это тут такое? — спросил Иван.

— У них это называется «кайф», — ответила Серебряная.

— Вроде как выпивка? — вспомнил Иван Аленку с бутылкой на Дальней поляне.

— Вполне можно допустить такое сравнение. Потому что после этого они, бывает, возбуждаются и что-нибудь громят. Другие — идут спать… Твоя женщина поедет с кем-нибудь спать в одной постели…

Показывать такое кино Иван, конечно, не стал просить, но теперь Серебряная и не ждала его просьбы.

Снова — Аленкина комната. В ней — двое: сама хозяйка и какой-то мужик, не иначе — еще один Спонсор. На столе — остатки «кайфа». Аленка разбирает постель и начинает раздеваться. Сняла уже все, кроме длинных, до самого пояса, черных чулок. Берется уже и за них…

— Ты можешь заморозить ее, как меня на берегу озера? — торопливо просит Иван Серебряную женщину. Ему теперь то жарко, то холодно — и великое смятенье в душе.

И вот Аленка застывает недвижимая, подобная белой каменной статуе, только с черными ногами. Спонсор приближается к ней — она даже голову к нему повернуть не может. Тот начинает тормошить ее, трясет за плечи. Она раскачивается, вся закостеневшая — вот-вот упадет. Спонсор сперва смеется, потом бранится, наконец бьет ее по лицу. По замерзшим мертвым щекам Аленки катятся темные слезы.

— У нее что, темная душа? — любопытствует наблюдающая за всем Серебряная женщина. — Ты говорил, эта влага истекает из души, и если душа чистая…

— Ладно, отпусти ее, — просит Иван, не дослушав. — Нельзя больше.

— Я согласна.

— Можно мне хотя бы одно слово сказать ей?

— Говори…

Он уже рядом с Аленкой, они смотрят друг на друга, и слов не находится ни у того, ни у другой. Первой пришла в себя она.

— Так это ты тут со своей ведьмой летающей колдуешь? — спрашивает со злобой.

Иван тоже опомнился и спрашивает то, что хотел спросить:

— Неужели тебе лучше здесь, чем у меня?

— Да, лучше! — Аленка уже кричит. — Да, это моя жизнь! Не твоя сухомятина.

— Аленушка… — Руки Ивановы сами к ней потянулись.

— Убери свои навозные лапы! — был ответ. — И уходи, уходи отсюда! — Она приготовилась плакать от злобы.

— Я ушел…

Он — снова в шаре летающем и перед ним все та же Серебряная «ведьма».

— Это ты ее такой сделала! — сказал он.

— Нет, Иван, это ваша здешняя жизнь, — услышал ответ.

— Да не жизнь это… И вы тут тоже мутите воду. В нормальной жизни, у нормальных людей, если жена, так навсегда жена, а тут что же, каждый день менять можно?

— Мы еще не слыхали, что если жена, то навсегда, — заметила Серебряная.

— Не там, где надо, слушаете и рыщете!

— Скажи, где надо? В твоем пустом краю мы только тебя нашли, но ты жил без жены и сам сказал, что — дурак. То есть не совсем нормальный.

— Да я нормальней всех этих!

— Одна из наших целей, — вернулась женщина к своим задачам, — понять: где у вас тут норма, где отклонение от нее, где логика и где алогичность. Как можно с вами общаться? На каком уровне соответствия?

— Я тоже много чего не понимаю, — проговорил Иван грустно. — Не только тебя, но и наших здешних. То они катаются взад-вперед на машинах своих, то бегают сломя голову по улицам, то бесятся вечерами в сараях…