За растущими вдоль дороги деревьями мелькнули фары автомобиля. Милиционер поднял полосатый жезл. Мужчина вынул из кобуры пистолет и снял с предохранителя.

«Москвич» выскочил из-за поворота и, переключив ближний свет на дальний, не останавливаясь, промчался мимо.

— Давай за ним! — Мужчина бросился к машине и сам сел за руль.

Еще не успела захлопнуться дверца за милиционером, как «Волга», взревев двигателем и выбрасывая из-под колес гравий, устремилась в погоню за «Москвичом». Один поворот, другой. И вот впереди показались красные огоньки.

— Включить сирену? — спросил милиционер.

— Не стоит. Привлечем внимание аборигенов. — Нога мужчины до отказа выжала педаль газа.

Машины поравнялись. Милиционер высунул в окно руку с полосатым жезлом, но «Москвич» только прибавил скорость.

— Уйдет, скоро шоссе! — крикнул милиционер.

— От нас еще никто не уходил — только ногами вперед. — Зло усмехнувшись, мужчина резко крутанул руль вправо.

Раздался удар, еще удар, и «Москвич», сбив придорожный столбик, вылетел с проезжей части. Милицейская «Волга», визгнув тормозами, остановилась и задом подъехала к месту аварии. Габаритные огни погасли. Двое вышли из машины, оглянулись по сторонам и быстро спустились с насыпи. Вспыхнул фонарик. «Москвич» врезался в большой, в два обхвата, тополь. Дверца водителя была распахнута. Луч фонарика выхватил наполовину вывалившуюся из машины фигуру водителя, его лицо было залито кровью. Человек в куртке склонился над неподвижным телом и, дотронувшись до запястья, сказал милиционеру:

— Принеси монтировку.

— Зачем?

— Быстро, я сказал!

Пока тот бегал за монтировкой, мужчина через разбитое стекло достал застрявший между сиденьями дипломат.

По дороге проехала машина. Начал накрапывать дождь.

— Вот черт, носит кого-то в такую погоду. — Мужчина поднял воротник куртки и кивнул на водителя «Москвича».

— Бей по голове… Еще разок. Ишь, писака, Юлиан Сименон выискался. Не таких обламывали. Хватит, поехали…

— Шеф у себя?

Секретарша на мгновение оторвалась от журнала мод и кивнула белокурой, в мелких кудряшках головой.

Сергей Николаев, высокий молодой человек в черной кожаной куртке, стукнул для приличия пару раз в дверь с табличкой «Главный редактор» и вошел в кабинет.

— Можно, Эдмундас Казимирович?

— А, пропащий. Садись, рассказывай.

— Все готово, — молодой человек вытащил из дипломата стопку отпечатанных листков и положил на стол перед редактором. Сегодня до трех ночи сидел.

— Я уже хотел объявить тебя во всесоюзный розыск. Мог бы и позвонить.

— Да я не мог даже на минуту покинуть зал, чтобы не пропустить ни одного докладчика. Заседания кончились за полночь, а еще нужно было брать интервью. Одним словом, обе стороны нашли кое-какие общие точки. Следующее заседание двадцатого. Правда, я сомневаюсь, чтобы все эти заседания…

— Хорошо, — перебил Николаева редактор, — почитаем. Меня еще за прошлый твой репортаж второй раз вызывают в горком.

— А причем здесь вы? Я его написал. Пусть меня и вызывают.

— С тебя, Сережа, как с гуся вода. А я — редактор. Ну ладно, отбрешемся и на этот раз.

— Не имеют права, а как же демократия и гласность.

— Ну-ка, прочитай, что здесь до сих пор написано, Эдмундас Казимирович ткнул пальцем в газету, «орган городского и районного комитетов партии». Так что имеют они нас и еще как имеют.

— Что новенького за неделю произошло?

— Новенького? — Редактор взглянул на журналиста и отвел глаза. — Ты, кажется, дружил с Николаем Ирбе?

— Почему дружил?

— На второй день после твоего отъезда он разбился на машине.

— Насмерть?

— Да.

— Странно, — Сергей достал из кармана пачку сигарет и закурил. — Полторы недели назад Николай звонил и сказал, что кое-кто много бы дал, чтобы увидеть его в гробу в белых тапочках.

— Ты не спросил, о чем материал?

— Он же был страшно суеверный и считал плохой приметой говорить о не готовой статье. — Журналист затушил сигарету. — Эдмундас Казимирович, дайте мне отпуск, можно за свой счет. Я хотел бы съездить и разобраться в этом деле.

— Старое вспомнил. Опять за самодеятельность принялся. Не зря тебя, наверное, из милиции выгнали.

— Никто меня из милиции не выгонял. Сами знаете.

— Ладно, ладно, хватит заводиться, ты же знаешь мою теорию о том, что любой живой организм старается освободиться от инородных тел. Это относится и к различным «органам». Не прижился ты в той среде, — улыбнулся редактор.

— Не знаю в «среде» или в «пятнице», но мне хотелось бы разобраться в этом деле с аварией.

— Ты уже один раз попытался разобраться и знаешь, чем обычно это кончается. Кстати, мне тогда тоже досталось за статью об этом прохвосте, директоре антикварного магазина. Но правда все же восторжествовала. Сидит голубчик, и даже влиятельные друзья не спасли. Ты не обижайся на старика, ведь это я тебя на работу взял, когда ты из больницы вышел. Весь зеленый. Какой из тебя работник был — еле ползал.

— Жалеете?

— Я? Да ты что! Я еще тогда подумал, ежели в этого голубчика приятели директора три раза стреляли и недострелили, так ему любое мое задание выполнить будет раз плюнуть. И, видишь, не ошибся. Недели тебе хватит?

— Хватит.

— Я дам тебе командировку. Говорят, там достигли неплохих результатов в области курортного обслуживания. Напишешь статейку строк на триста, ну и парочку снимков дашь. Не забудь зайти в бухгалтерию и взять командировочные. Все, иди. Мне еще к выступлению в горкоме нужно готовиться.

Всякий раз, приезжая в этот курортный городок в отпуск или в гости к Николаю, Сергей испытывал эмоциональный подъем, сейчас же ему было не по себе от этой праздношатающейся толпы отдыхающих. Возможно, где-то здесь, среди разноцветных вывесок кафе, ресторанов, гостиниц и крытых черепицей, больше похожих на игрушечные коттеджей, скрывается разгадка гибели его друга Николая Ирбе.

Журналист свернул с проспекта на одну из узеньких улиц, ведущих к морю, проехал несколько сот метров и остановился возле небольшого частного дома. За забором по двору носилась огромная лохматая собака. Она с радостным лаем бросилась к Сергею, едва он открыл калитку. Дверь дома распахнулась, и на пороге появилась худенькая женщина в строгом черном платье с белым кружевным воротничком.

— Привет, Марта.

— Здравствуй, — кивнула она. — Заходи, что стоишь? Барс, на место.

Журналист вытер ноги и вошел в дом.

— Не разувайся, я уже неделю ничего не убирала. Проходи в гостиную. Я сейчас, только чайник сниму.

Сергей вошел в комнату, и первое, что увидел — большой портрет своего друга. Было какое-то жуткое несоответствие между улыбающимся лицом Николая и массивной траурной рамой, которую пересекала наискосок черная лента.

В гостиную вошла Марта.

— Знаешь? — взглянув на портрет, спросила она.

— Да. — Сергей протянул ей букет гвоздик.

— Спасибо, — женщина подошла к небольшому столику под портретом и положила на него цветы.

— Как это произошло?

Она резко повернулась и спросила:

— Выпить хочешь? — Глаза ее были воспалены и обведены темными кругами.

Сергей отрицательно покачал головой. Женщина достала из кармана пачку сигарет и закурила.

— На втором километре старого шоссе, около десяти часов вечера. Врезался в дерево. В милиции сказали, что несчастный случай. Скользкое шоссе. Не справился с управлением.

— О чем он сейчас писал?

— Знаешь же, он не любил рассказывать.

— А дома остались какие-нибудь его бумаги?

— Нет, он все материалы, над которыми работал, всегда возил с собой в дипломате.

— Можно, я посмотрю в его столе?

Марта пожала плечами и открыла дверь в кабинет мужа.

Ящики письменного стола были забиты книгами, справочниками и старыми, пожелтевшими вырезками из газет. Здесь явно не было ничего такого, что могло натолкнуть на мысль о последней работе покойного. Сергей закрыл стол и взял лежащую возле телефона записную книжку.