Утром Сергей проснулся в общежитии с ужасной головной болью. Не успел он ополоснуть лицо, как в дверь постучали. На пороге стоял Соков.

— Привет. Пошли, опохмелимся.

— Не могу, — покрутил головой Николаев, — я сегодня собирался с Ольгой в театр.

 — Так это же вечером, да и как ты пойдешь, с таким видом. Посмотри на себя.

— Да, — покачал головой Сергей, внимательно оглядев себя в зеркале, — здорово мы вчера…

— Нормально все, сейчас выпьем по пятьдесят грамм ликерчика с кофе и все пройдет. Вновь заиграет в наших жилах кровь и заблестят глаза, как в старые добрые времена.

— Ладно, — Николаев провел ладонью по заросшей щетиной щеке, — я только побреюсь.

— Вот и хорошо, — потер руки Володя, — я знаю поблизости один приличный кафеюшник, его кэ-гэ-бэшники облюбовали, поэтому буфетчицы там коньяк боятся разбавлять.

— Какой коньяк, ты говорил о ликере с кофе.

— Дорогой, вы забыли? Вы проспорили мне вчера сто грамм КВВКа.

— Напомни, — повернулся к Сокову Сергей.

— Насчет, девочек… Валютчиц…

— Ах да, — почесал затылок Николаев, — я-то думаю, чего это он ни свет ни заря вскочил. Задарма похмелиться захотелось.

— Как, задарма? Я выиграл, — возмутился Володя.

— Ладно, ладно, пошли в твой гадюшник-кафеюшник. Все равно ты с меня не слезешь, пока не получишь свои сто грамм. Но, учти, за кофе платишь сам.

Кафе действительно было расположено неподалеку от огромного здания республиканского КГБ и оформлено по высшему классу.

— Ну, как интерьерчик, — поинтересовался Соков, — нравится?

— Да, — обвел взглядом небольшой уютный зал Николаев, — неплохо.

— Эти всегда и во все времена умели хорошо жить. Этого у них не отнимешь, — усмехнулся Володя, присаживаясь за столик.

— Ты поосторожней, здесь небось за панелями столько микрофонов и камер спрятано…

— Чего ты боишься? Сейчас у нас «гласность и перестройка». Газет не читаешь?

— Читаю. Только мне все это напоминает одну китайскую компанию, когда они провозгласили, что пусть расцветут сто цветов критики. Затем переписали всех недовольных и отправили на перевоспитание в деревню. Не зря говорят, что в этом году в Высшую школу КГБ особенно большой набор был.

— А, подумаешь, — трактор я водить могу и в деревне не пропаду.

К их столику подошла официантка. Они заказали по сто грамм коньяка и кофе.

— И официанточки здесь ничего, — сказал, провожая взглядом женщину, Соков.

— Точно, — кивнул Николаев, — только я никак не избавлюсь от ощущения, что в лифчике у нее микрофон, а под юбкой пистолет.

— Ты же сюда не под юбку лазить пришел, а опохмелиться. Знаешь, как я это заведение окрестил? Шкафчиком.

Сергей еще раз окинул взглядом кафе. Стены его, даже потолок, были обшиты дубовыми панелями, а само помещение поделено на маленькие кабинки, от чего оно действительно напоминало чем-то отделения шкафа.

— А, черт, — вдруг чертыхнулся Николаев.

— Ты чего, — удивился Володя.

— Вспомнил о шкафе гадалки. Надо будет с утра в понедельник пройтись по комиссионным магазинам.

Они, не торопясь, выпили кофе с коньяком и вышли из кафе. Голова прошла, да и настроение слегка поднялось. С улицы Ленина доносились звуки духовых оркестров.

— Что там происходит, — спросил Соков, — может, еще одного первого секретаря партии хороним? А то этот задержался чего-то.

— Не похоже на похороны, — улыбнулся Николаев, — на похоронах они, обычно, симфонии крутят.

— Может, на этот раз они решили побаловать народ, сам понимаешь, чуть ли не по двое похорон в году. Плюс, после того как Горбачев пришел, смертность среди членов политбюро увеличилась.

— Что ж ты хочешь, власть делят! Кто ж ее, родимую, сам отдаст?

Чем ближе они подходили к центральной улице, тем больше милицейских машин стояло по обочинам.

— Вот дают, — покачал головой Соков, — да они сюда постовых милиционеров со всего города согнали. Можно спокойно банк брать.

Они пробрались сквозь толпу. По улице Ленина, размахивая кумачовыми знаменами, дуя в медные трубы, шла нескончаемая разноцветная процессия в национальных костюмах.

— Кого хоронят? — обратился к пожилой женщине с букетом цветов Володя.

Та испуганно взглянула на него и шарахнулась в толпу, как от прокаженного.

— Кого хоронят?

Еще один, на этот раз молодой человек, отскочил в сторону. Вокруг них начала образовываться пустота.

— Володька, прекрати! — цыкнул на своего приятеля Николаев. — Пошли отсюда.

Но, похоже, Соков только вошел в раж.

— Вы не подскажете, любезная, — обратился он к какой-то молодой женщине, — кого нынче…

Ему не дали договорить. Несколько дюжих молодцов со спортивной выправкой и красными повязками на рукавах окружили приятелей и быстро оттеснили к стене дома.

— Документы! — Рявкнул один из дружинников.

— Да вы что, ребята, — начал оправдываться Володя, — мы же свои. Вот, документ есть…

Он хотел было полезть в карман за удостоверением, но руки его оказались плотно прижаты к туловищу. Один из молодцов быстро прошелся по соковским карманам и развернул милицейское удостоверение.

— Ребята, да вы чего, — вновь начал Володя, — мы же ничего не делали. Вчера поддали по случаю дня рождения, а сегодня с похмелья вышли, а тут такая куча народа…

Дружинник вытащил из кармана плаща рацию, продиктовал в нее фамилию, имя, отчество и номер удостоверения и повернулся к Николаеву.

— Ваши документы!

— У меня нет с собой.

— Ребята, только не сообщайте нашему начальству. Мы и выпили чуть-чуть, — вновь заскулил Володя.

Дружинник сунул удостоверение обратно, в карман Сокову, и кивнул своим молодцам. Те отпустили приятелей.

— Проваливайте отсюда, чтоб я вас здесь больше не видел.

— Так что сегодня за праздник? — Соков решил играть свою роль до конца.

— Национальный праздник песни. Ежегодное мероприятие. Газеты читать надо, — сказал грозно обладатель рации.

— Да, да, конечно, — закивал головой Владимир, — мы теперь ни одной газеты не пропустим, — он схватил Николаева за рукав и потянул в переулок, подальше от толпы, рева медных труб, грохота барабанов и кэгэбэшников.

Отойдя пару кварталов, они уселись в скверике на скамейку и дружно рассмеялись.

— Ну, Соков, ты — артист, нашел где — хохмить, напротив здания КГБ! Еще хорошо отделались. Ловко ты под придурка «косил».

— Они вообще не имели права нас задерживать.

— Это ты начальству будешь объяснять. Влепят нам строгача. Забыл постановление о борьбе с пьянством?

— Как-нибудь отбрешемся. Хорошо, что у меня с собой «ксива» была, а то черта с два попал бы ты сегодня с Ольгой в театр.

Володя задумался, затем добавил:

— Вряд ли они будут сообщать об этом нашему начальству, у комитетчиков всегда были трения с Министерством внутренних дел. Скорее всего они сохранят все в тайне, а потом попытаются нас где-нибудь прижать и заставить работать на себя.

— Ты же говорил: гласность, перестройка.

— Хорошее здание перестраивать незачем.

— Ладно, посмотрим, как события будут развиваться, но меня им прижать тяжело будет, — усмехнулся Николаев.

— Это все так говорят, пока к ним в лапы не попадут…

— Слышишь, Соков, отвали со своими заморочками. Ты же знаешь, я во всю эту мерзость и политику не лезу. Мне до этого нет никакого дела. Я и по молодости лет отказался в школе от должности секретаря комсомольской организации, а теперь и тем более.

— Ладно, живи… Видел, какие у них классные передатчики, нам, бы парочку таких в милицию.

— Как же, дождешься.

С утра, в понедельник, Николаев обошел с фотографией шкафа все комиссионные мебельные магазины и ни с чем вернулся в управление. «Форда» на стоянке не было, значит, Володьку опять где-то носило.

«Интересно, раскопал он что-нибудь новенькое?»

Сергей поднялся к себе в кабинет и только успел снять плащ, как раздался телефонный звонок.