— Подожди, Пьер, давай, лучше, спокойно почитаем, что нам принесли и потом уж решим, ехать мне или потерпеть, — ответил человек, сидящий в кресле.

— Хорошо, смотри, но мое мнение ты знаешь. В России справятся и без тебя, а здесь твое присутствие желательно. Надеюсь, больше летать со скал тебе не придется. До сих пор не могу понять твоих соотечественников, этого Курлыкова, например. Когда я с ним беседовал, мне казалось, что он говорил правду, а сейчас такое несет комиссару Сантрэ!.. Как там у вас говорят, «полный нет»?

— «Полный отказ» или «непризнанка», но не забивай себе голову, на Курлыкова у ваших, кажется, достаточно компромата. Ты лучше расскажи, что удалось узнать по его бригадиру — Борису и, главное, по их заказчику?

Пьер сообщил, что следов этих людей во Франции обнаружить не удалось. Правда, Бориса опознал по фотографии один из прихожан русской церкви в Ницце, так напоминающей Спас-на-Крови. Говорили, что Бригадир пытался уговорить настоятеля собора, чтобы его пустили осмотреть трапезную, в которой хранятся местные реликвии.

— На всякий случай, — сообщил Пьер, — я поставил у церкви людей, но думаю, этот Борис больше там не появится. Даже, если он и задумывал поживиться чем-нибудь у соотечественников — вряд ли решился бы это сделать сам, а на сколько я знаю, все его люди уже давно уехали из Франции в Петербург.

По недостаточно проверенным сведениям машину и человека, похожего по описаниям на Заказчика, видели у границы с Испанией.

— А оттуда он мог рвануть куда угодно, — заявил Пьер, — хоть в Италию, хоть в Португалию — наверняка у парня открытая шенгенская виза. Кстати, почитай, ваши сообщают, что вычислили двоих из списка туристов, которые мы передали в Петербург через Женевьеву. Эту пару никто не видел в Петербурге во время, когда разбилась машина госпожи Климовой… Давай-ка, Леша, глянь пока бумаги, а я пойду, попрошу, чтобы нам сделали чего-нибудь поесть. Как говорится, война войной, а обед должен быть вовремя.

Нертов кивнул и начал смотреть бумаги. Они представляли краткий отчет агентства Николая Иванова о проделанных за последнее время в Питере делах. В нескольких словах там сообщалось об информации, полученной от источника «Слон», о бизнесе Михина, о действиях других акционеров, которые могли представить по мнению сыщика интерес. Там же упоминалась охранная фирма «Главбуха». Эта контора, на сколько знал Алексей, не разменивалась по мелочам. Она защищала только весьма богатых, более того, влиятельных клиентов, чьи реальные доходы были несопоставимы с декларируемыми, а влияние не ограничивалось одной фирмой, распространяясь порой до московских кабинетов. Последнее сообщение насторожило Нертова, так как очередной раз подтверждало соображения о крепких связях и больших деньгах покойного Даутова, а значит, и об опасности Карабаса, надумавшего расправиться с генеральным директором «Транскросса».

Алексей уже не раз задумывался, что этим Карабасом не мог быть простой человек, например, кто-то из незаслуженно уволенных работников — слишком большие деньги требовалось вложить в организацию покушений. И не приходилось сомневаться в правоте Пьера, считавшего, что вопрос с нежелательным свидетелем — охранником Нины Климовой, узнай кто, что он жив, решится без раздумий. В этом, правда, не сомневался и сам Алексей.

Когда, злополучной ночью он прыгнул со скалы, надеясь, что Нина успеет скрыться, это казалось единственно правильным выходом: девушка бы не бросила своего спутника, будь хоть малейший шанс на его спасение. Следовательно, бандиты захватили бы и Нину и, не раздумывая, добили Нертова. Прыгая вниз, он не был уверен, что останется жив — слишком велика была вероятность разбиться о прибрежные камни. Но, на счастье, в этом месте скала уступом нависала над морем, и Алексей относительно удачно достиг воды. Однако выбраться на берег оказалось непросто. Штормило, и справиться с прибрежным тягуном, да еще с раненной рукой, было под силу не всякому.

Неизвестно, сколько времени Нертов боролся с течением, пытавшимся отнести его подальше от спасительного берега, но выручили навыки, полученные в спортшколе, где он некогда занимался современным многоборьем. Захлебываясь соленой водой и почти теряя сознание, Алексей старательно греб и греб, вспоминая лягушек из японской сказки, попавших в крынку с молоком. Одна из них, смирившись с судьбой, поджала лапки и утонула. Другая же билась за свою жизнь до тех пор, пока молоко не превратилось в масло. И Нертов, преодолевая слабость, стремился выплыть во что бы то ни стало.

После он не мог вспомнить, как сумел добраться до берега, как Пьер, отправившийся с напарником на поиски друга, нашли его и отвезли к знакомому доктору. Алексей так и не пришел в сознание, пока врач извлекал пулю из его руки и проводил переливание крови. Затем выяснилось, что после ночного купания Нертов подхватил еще и крупозное воспаление легких. Волей-неволей его пришлось оставить лечиться на вилле Пьера, который втайне от друга и от своих колег-католиков несколько раз наведывался в Свято-Николаевский собор и ставил свечи «за здравие».

Когда Алексею стало немного лучше, он попытался проанализировать ситуацию. Выходило, что худшие опасения оправдались — за девушкой велась охота. Причем, причиной были деньги Даутова, который, видно, понимал это, но почему-то недооценил противников. Ибо заказчик похищения, этакий Карабас-Барабас, неизвестен даже приблизительно. В противном случае генеральный директор «Транскросса» давно бы нашел способ устранить опасность. Правда, нельзя было исключить, что Карабас слишком силен и Даутов просто так не мог с ним расправиться, но такая версия была слишком иллюзорна — «В конкретной ситуации, — думал Алексей, — клиенту терять было нечего — он бы пошел на любые контрмеры». А уж возможности Анатолия Семеновича Нертову были известны хорошо.

Когда состояние Алексея перестало вызывать серьезные опасения за жизнь, Пьер рассказал ему о происшедшем в те дни, пока его друг лежал в беспамятстве. Он сообщил также, что пытался связаться со своим петербургским клиентом Даутовым, но тот скоропостижно скончался. Вроде бы от сердечного приступа. Алексей тяжело вздохнул. Дело было не в том, что умер клиент, а значит, бодигард был формально в праве считать себя свободным. Об этом Нертов даже не думал. Просто со смертью Даутова обрывалась надежда и что-либо выяснить об убийстве прежнего клиента — банкира Чеглокова, и более точно определить возможных врагов Анатолия Семеновича, а значит, заказчиков похищения.

Со смертью Даутова, как решили друзья, опасность не миновала и охота за даутовским наследством, по всей видимости, только начинается. В конце концов, посовещавшись, Алексей и Пьер наметили план неотложных действий, которые нужно успеть побыстрее провести во Франции. Кроме того, они решили, что пока не следует никому говорить о спасении Нертова, пусть он некоторое время поживет в загородном доме Пьера, а там видно будет.

— А уж уход-то тебе самый теплый будет обеспечен, — заявил на прощание Пьер, хитро взглянув на друга, — надеюсь, на этот счет сомнений никаких нет?

После этого сыщик ушел по делам, строго-настрого наказав своему однокашнику не вставать с постели без разрешения доктора и пообещав постоянно докладывать о ходе поисков.

Алексей, оставшись один, задумался. Лежать без дела было мучительно, но Нертов понимал, что сейчас толка от него мало. Франция, какая бы она не казалась светлая — страна для него чужая и здесь нормально работать может только настоящий француз. По своим правилам игры. Везде свои правила. Алексей невольно вспомнил службу в военной прокуратуре, когда он, молодой помощник военного прокурора, пытался бороться с укрывательством преступлений.

Думая о прежних делах, Нертов вспомнил про правило «палок», из-за которого так страдала армия. Про эти «палки» было хорошо известно любому, кто сталкивался с военной службой: по недомыслию высшего командования любая войсковая часть считалась благополучной, если там не было официально зарегистрированных преступлений — «палок». В противном случае вся вина сваливалась на «маленьких» командиров, «не обеспечивших поддержания воинской дисциплины». Офицер, выявивший в своем подразделении криминал, вынужден был не передавать злодеев военному прокурору для неотвратимого наказания, а, под страхом собственной ответственности, прилагать все силы, чтобы показать видимость благополучия, по сути — потакать правонарушителям, которые бесстрашно могли совершать все новые и новые преступления. Известно, что силы к укрывательству прилагались немалые: потерпевших солдат прятали не только в гражданских больницах, но и на собственных квартирах, сулили златые горы за молчание, подделывали медицинские документы, пытались споить, задобрить, купить, а то и опорочить сотрудников военных прокуратур.