Экс-ухажер пытался несколько раз наведываться в гости, но дальше бесед с соседкой, искренне сожалевшей о том, что Катя рассталась с Колей, дело не доходило.

…Она вздрогнула и поспешно обернулась.

— Здравствуйте, Марина. Не узнаете?

— Н-нет, — испуганно пролепетала она и, чуть помедлив, добавила, — Д-да, кажется, узнаю. Вы были на вилле у банкира…

— Ну, вот и славно, — подошедший к Марине парень обезоруживающе улыбнулся, — на всякий случай напоминаю: меня зовут Алексей. Алексей Нертов. И у меня есть к вам небольшое, но очень важное дело…

Марина рассеянно слушала, мысленно возвращаясь к последним событиям. А Алексей меж тем как можно убедительнее излагал историю о некоем долге банка, руководимого Чеглоковым, перед Павлом Сергеевичем. Дескать, покойному причитается гонорар, но выплатить его не успели. В банке рассудили, что эти деньги следует отдать именно Марине, так как родственников у господина Македонского нет, а дарить что-то государству — нелепость.

На самом деле никакого долга не существовало, а автором идеи с гонораром был Андрей Артурович. Пригласив к себе Нертова, он объяснил: «Понимаешь, много лет назад моей маме также помогли друзья. Когда в начале пятидесятых забрали моего отца, то оказалось, что ему все были должны. Ты представляешь, какое это было время? А люди все равно еще год или два «возвращали» деньги»…

Алексей про себя подумал, что молоденькая сожительница великого артиста — не убитая горем жена, которой предстоит еще растить сына, но промолчал и направился в университет — работа с шефом и так давалась тяжело, чтобы еще спорить по подобным вопросам — хватало и других: Чеглоков никак не хотел понимать, что руководитель службы безопасности — не лакей. Что именно бодигард диктует клиенту, как следует поступать, а не наоборот. Но Андрей Артурович легкомысленно отмахивался от большинства советов, высказывал недовольство, полагая, что охранники вмешиваются в его личную жизнь. Считать личной жизнью любовь банкира ко всяким нимфеткам «от искусства» и развлечения с прелестными созданиями в, хотя фешенебельных, но кабаках Нертов никак не желал, требуя, чтобы банкира постоянно сопровождали охранники. Да мало ли что может произойти в ресторане? — То ли пьяный генерал МВД, побратавшийся с известным авторитетом Костей-Пещерой, то ли просто перебравший клиент… Но начнут качать права — неизвестно, чем кончится.

А сам Чеглоков постоянно заявлял, что его лучшая охранница, кормилица и домохозяйка — престарелая тетушка Наталья Сергеевна. Алексей от таких заявлений лишь мысленно плевался, тем более что пресловутая тетушка тоже поддерживала выкрутасы племянника. Она считала, мол, если захотят убить — обязательно убьют. Переубеждать старую женщину, что все питерские «заказухи» проходили исключительно из-за неграмотной работы служб безопасности, было бесполезно.

Впрочем, порой на Чеглокова накатывала этакая волна шпиономании, и он вдруг начинал требовать от Алексея тщательной проверки всех и вся. Вот и после успешной стрельбы Войцеховской на даче Андрей Артурович вдруг всполошился и велел поинтересоваться подробнее этой девицей. Дескать, больно ловко она стреляет. Не ровен час, пальнет не в ту сторону. Почему банкиру пришла в голову мысль о девушке-киллере было непонятно: до момента, когда несколько подраненный помощник депутата Гос. Думы заявил об участии в покушении некой девицы, ловко управляющейся то ли с «Береттой», то ли с «Аграмом», оставалось еще почти два года, а о других «громких» покушениях с участием прекрасной половины человечества публике было известно мало. Да и про убийство депутата, когда прошло еще лет шесть, на суде выяснилось, что никакой амазонки в пресловутом подъезде не было. Стреляли же обычные отморозки, мечтавшие поживиться «черным налом», который якобы мог находиться в сумке у депутата… Но все это Алексею пока было неизвестно.

Он, как мог, навел предварительные справки о Войцеховской, но никакого компромата, естественно, не обнаружил, о чем и доложил шефу. Теперь же Чеглоков, словно оправдываясь перед нертовым за прошлое недоверие к подруге артиста, велел передать ей этакую компенсацию…

— От денег вы не отказывайтесь, — Алексей мягко отстранил маринину руку, сжимавшую толстый конверт, — вам они пригодятся. А мне все равно велено их передать. Кстати, если не возражаете, я провожу вас до дома — нынче с крупными суммами по городу девушкам одиноко ходить не рекомендуется…

И Нертов, не ожидая, пока растерявшаяся Марина скажет очередное «нет», подхватил ее под локоть, увлекая к выходу. Позднее он не мог объяснить, почему так поступил — то ли ему показалось, что девушка смертельно напугана, то ли у нее просто была какая-то «не такая» реакция на вопросы, но чувство интуиции, наития, заставляющее поступать так, а не иначе, чувство, знакомое любому оперативнику или следователю, определило дальнейшее развитие событий. И очень скоро Алексей понял, что не зря.

Они пошли пешком через Биржевой мост на Петроградскую сторону. По дороге Нертов постоянно пытался поддерживать беседу и все больше убеждался, что девушка чего-то опасается. И легкая дрожь пальцев, придерживающих юриста под руку, и ответы на вопросы невпопад — все это было странным. Когда молодые люди уже подходили к дому Марины, она вдруг решилась: «Вы не могли бы зайти ко мне?.. Мне, правда, это очень нужно… Я должна с кем-нибудь посоветоваться»…

Пока Марина ставила чайник, Алексей успел осмотреть комнату. Ему понравилась ее чистота и ухоженность — хозяйка явно не ленилась ни вовремя мыть посуду, ни протирать пыль. Небогатый интерьер был тоже выбран со вкусом, даже расцветка скатерти на столе не диссонировала с занавесками или обоями.

Во время чаепития Марина начала тот разговор, из-за которого якобы и пригласила гостя.

— Понимаете, я не верю, что Павла Сергеевича убили из-за каких-то вещей. Я точно знаю, что большинство картин и безделушек, которые были в квартире, стоили недорого, а некоторые мы даже вместе покупали… Мне кажется, что причиной было что-то другое. Я пыталась говорить это в милиции, но там же ничего слушать не хотят. Потом я с соседями по дому разговаривала — их даже не допрашивали… А у вас ведь должны быть знакомые?.. Там, ну кто убийц ищет? Или частные сыщики какие-нибудь? Пожалуйста, помогите. А деньги — это для них. Я все оплачу…

Нертов не испытывал особых иллюзий относительно того, как расследуются убийства. Если теперь за год подобных преступлений в городе более девятисот, то, спрашивается, кто будет ими заниматься? Ну, всякие там «бытовухи», когда сожитель сожительницу по пьянке кухонным ножом пырнул и сам в милицию позвонил — тут дело одно. А потерять массу времени на раскрытие одного убийства какого-то артиста, пусть даже некогда известного — извините, возможности нет. Не удалось по «горячим следам» — жаль. Был бы политик — еще куда ни шло, да и этими сегодня никого не удивишь. А всяких банкиров, бизнесменов — так их чуть ли не десятками отстреливают. Что уж говорить о банальном убийстве «с целью хищения»? — Все привыкли. Одним больше, одним меньше — ни премии ни лишат (премий все равно нет), ни со службы не выгонят (гнать тоже некого — зарплатой в 150 долларов на подобную работу разве что фаната какого или ненормального заманишь). Вот и обрастают дела запросами следователей: «…проверить на причастность ранее судимых»… и ответами оперативников: «…предпринятыми мерами не представилось возможным»…

Алексей пообещал Марине переговорить со знакомым начальником частного сыскного бюро, чтобы тот помог, но в то же время гостю казалось: хозяйка не решается начать разговор о главном. Смерть Македонского — лишь прелюдия к разговору, ради которого она и пригласила Нертова к себе домой. Но как Алексей не старался, ни о чем больше сказано не было. Пообещав зайти через день-два с ответом от сыщиков, он распрощался и вышел на улицу.

После ухода гостя, казавшегося таким сильным и уверенным, Марина вдруг снова с ужасом вспомнила утро этого дня и неудавшуюся попытку бегства во Львов. Она не могла объяснить себе, почему все-таки не рассказала обо всем только что ушедшему визитеру, хотя пригласила его в гости именно для этого. Но потом поняла: во-первых, следовало пересчитать полученные от банкира деньги — вдруг их хватило бы, чтобы рассчитаться со «Змеенышем». А во-вторых…