Появление Тани, Павла и Бэрримора в дачном поселке восьмого мая особого фурора не вызвало. Дачники сосредоточенно копались в грядках, стучали молотками или визжали пилами, и им не было решительно никакого дела, кто там мимо них идет по дорожке. Дмитрий Дормидонтович, завидев сына с хорошо знакомой ему женой беспутного Ваньки, удивления не выказал, помахал им с огорода рукой и только сказал прыгавшей рядом с дедом Нюточке:

– Ну-ка, посмотри, кто там пришел? Нюточка подняла голову, вприпрыжку подскакала к ним и бросилась на шею отцу.

– Папочка! А что ты мне привез?

– Изюмчику, как просила. Печенья. Собачку.

И еще вот… – Он поставил дочку на землю и показал на Таню.

– Тетя мама! – радостно сказала Нюточка. – Ты насовсем приехала?

– А тебе как хочется?

– Насовсем, конечно. Одни мужики в доме – это так скучно!

Таня с Павлом дружно расхохотались, а Нюточка схватила Таню за руки и запрыгала, приговаривая:

– Выше! Выше!

Таня послушно поднимала руки и между делом разглядывала Нюточку. Высокая, крепенькая, черноволосая. Круглая симпатичная мордашка, перепачканная землей. Нежная кожица, чуть тронутая весенним солнышком. Бэрримор отчаянно лаял, требуя внимания и к себе.

– Ну, хватит! – сказал Павел. – Потом еще попрыгаешь. Тетя мама устала.

– А с собачкой можно поиграть? – спросила Нюточка, лукаво глядя на Таню.

– Можно. Он не кусается. Его зовут Бэрримор.

Нюточка выпустила Танины руки, подхватила извиваю-щегося Бэрримора и помчалась на огород, громко вопя:

– Деда! Деда! Тетя мама Беломора привезла!

К ним, вытирая руки о фартук, подошел Дмитрий Дормидонтович. Пожав руку Павлу, он остановился перед Таней и склонил голову набок.

– Ну, здравствуй, черно-бурая, – сказал он. —

В гости или как?

– Или как, – четко сказал Павел.

– Ну, дай Бог. – Дмитрий Дормидонтович пожал плечами и возвратился на огород.

– Ты не думай, что он не рад тебе, – поспешно сказал Павел. – Это он после болезни такой.

– Да, ты говорил… Ты покажи, где тут переодеться можно. Грядка скучает по умелым рукам.

– Давай лучше чайку сначала.

Они поднялись в аккуратный бревенчатый домик, чем-то напоминавший Дмитрия Дормидонтовича…

С дачи они вернулись втроем – Нюточка увязалась вместе с папой и Таней, которая из «тети мамы» быстро стала просто «мамой» и теперь с удовольствием пела Нюточке колыбельные.

В двадцатых числах зарядили дожди, и с дачи вернулся Дмитрий Дормидонтович. Если он и обратил внимание на перестановку и прочие реформы, начатые Таней в их прежде сугубо мужском хозяйстве, то ничем этого не показал. Сунул ноги в новые шлепанцы, рассеянно потрепал по холке сунувшегося лизаться Беломора – бывшего Бэрримора, – прошел по вычищенному ковру, облачился в подштопанный халат, покушал домашних голубцов, принял стакан с чаем, заваренным по-новому, включил телевизор с начисто протертым экраном. Будто так оно было всегда, и иначе быть не должно. И за это Таня была ему бесконечно благодарна.

Утром Павел уходил в институт, Таня отводила Нюточку в детский сад (там и ее, и Беломора начали узнавать со второго дня), днем отправлялась по магазинам, занималась хозяйством, а потом уезжала на свою работу. Слава Богу, в мае не было репетиций – старую программу решено было катать до осени. Дмитрий Дормидонтович каждый солнечный день проводил на участке, а в непогоду сидел у себя в кабинете, «читая литературу», или возился в гараже с машиной.

В первую пятницу июня Дмитрий Дормидонтович собрался везти Нюточку и Беломора на дачу – Павел, естественно, предпочел остаться с Таней, которая ехать не могла. Но с утра закапал противный слепой дождичек, и поездку пришлось отменить. Нюточку отвели в садик, Таня пошла по делам. Старик слонялся по квартире какой-то особенно угрюмый, а когда вернулся с работы Павел, встретил его в прихожей и попросил в гостиную.

Сидя напротив сына, Дмитрий Дормидонтович весомо сказал:

– Вы с Татьяной, я смотрю, будто век женаты.

– А что? – Павел насторожился.

– А то. Во все пазы вы друг другу входите, гладко, плотно, без вихляния. Никакой рихтовки, подгонки не требуется. Такое не каждому в жизни дается, ох не каждому… Это, знаешь, судьба. Да и Нюта вон с одного взгляда мать в ней признала. Ты хоть заметил, как они меж собой похожи?

– Кто?

– Близорукий ты человек, Пашка, честное слово… Все уже заметили, соседи и по даче и по дому, воспитательницы в садике. Меня вон даже старушки на лавочке спрашивали, где это мамаша так долго пропадала… Что отвечать-то?

– Это… В смысле, Таня с Нютой похожи?

– Как две капельки. Только глаза разного колера. Такая вот, брат, игра природы.

– Надо же, а я и не заметил!

– Теперь замечай… В дела ваши я мешаться не собираюсь, люди вы взрослые, да и доктор не велит. Только я так скажу тебе, Павел, – если вы так себе, развлечься решили, то ищи себе другой предмет, да и она пусть тоже… подальше где-нибудь. Если друг другу добра не хотите, о ребенке подумайте. Когда еще она мать-то готовую найдет?

– Что ты говоришь? Какое развлечься?

– А коли серьезно у вас, так давайте расписывайтесь как люди. А то по закону ты, Павел Дмитриевич, получается, сожительствуешь с чужой женой…

– Отец, ты сам сказал – мы люди взрослые. Не беспокойся ты о нашем моральном облике. На парткоме меня разбирать не будут – не те времена…

– Дурак ты, Пашка! При чем здесь партком… Хотя и партком, конечно… Главное-то не в этом.

– А в чем? В штампике? Другие без штампика прекрасно живут.

– Вы не другие… Случись со мной чего – вас вдвоем с Нюточкой вмиг из этой квартиры попросят.

А втроем, тем более вчетвером…

– Отец, и думать не смей об этом!

– Ладно, ладно… А ты все же поговори с ней. Скажем так, для моего спокойствия. Мне ведь спокойствие медицински показано… Кстати, возьми вон бумажку, почитай. Ценная бумажка.

Он перевернул лежащую перед ним текстом вниз карточку и протянул Павлу. Павел поднес к глазам и прочел:

«Ларин Иван Павлович. Телефон домашний 221-43-12; телефон рабочий 274-31-36».

– Вы с Татьяной между собой определитесь. Потом с Ванькой согласуйте, что, как и когда… Я тоже тут свяжусь кое с кем.

– Только ты, батя, не очень усердствуй. Береги себя, ладно?

Таня не спешила – наполнила ванну, добавив в нее ароматной пенки, плескалась часа полтора и на телефонные звонки не отвечала. А звонки начались, как только она плюхнулась в ванну, и повторялись через минут пять. Должно быть, соглядатаи уже сообщили Шерову о ее благополучном прибытии, и он ждал отчета о командировке. Ну и пусть. Надо полагать, он уже дал отмашку Архимеду, и тот в компании Захаржевской-Кварт если еще не летит в Москву, то уже загружается на ближайший рейс. А остальное подождет… Она намыла голову красящим шампунем, чтобы вернуть волосам былую рыжесть, теперь надо дать им просохнуть, чтобы краска легла естественно. Стрижка, конечно, коротенькая, высохнет быстро… Вытерлась, заварила кофейку, закурила сигарету и только потом набрала номер. Трубку сняли мгновенно.

– Здравствуй, Шеров. Это ты мне звонил?

– Я. Ну как?

– Нормально.

– Гостья у тебя?

– Да.

– К восемнадцати ноль-ноль жду обеих у себя на даче.

Он повесил трубку.

Что ж, до шести времени предостаточно. Таня позвонила в «Прагу», заказала столик на одного к половине второго. Кстати, не на метро же тащиться в оба конца, надо бы в гараж заскочить, за верной вороной «шестерочкой» (заслуженная желтая «тройка» давно уже была реализована дядей Кокой по доверенности. По какому-то номенклатурному списку Таня без проблем получила нового железного коня. Денег, вырученных за прежнего, хватило с лихвой, даже осталось немножко).

На выезде у ворот встретил Карлыч, бригадир новенького гаражного кооператива – должно быть, дежурный настучал о прибытии важного клиента, – улыбнулся искательно, шлагбаум поднял. Разве что под козырек не взял.